Свирель Журчание пастушеской свирели, Растущее с рассветным светом в лад. Движенье удаляющихся стад. Дремлю. Так хорошо побыть в постели. На венчиках цветов, как в колыбели, Оставил росы огненный закат. Их самоцветам глаз вчера был рад, Сейчас они вторично заблестели. Там холодно. А здесь мне так тепло. Смыкаются усталые ресницы. Мне все равно, что будет, что прошло. Ум потонул. Деревьев вереницы. Лес. Наводненье. Искрится весло. Поют в ветвях лазуревые птицы. Волею рук
Настраиванье скрипок. Ток ручьев, Себя еще пытующих, неровных, Но тронувших края надежд верховных, И сразу доходящих до основ. Дух пробужден. В нем свет, который нов. Пробег огней, утонченно-духовных. Мир возниканья снов беспрекословных По воле прикасания смычков. Миг тишины. В огнях застыла зала. Не дрогнет жезл в приподнятой руке. Еще сейчас душа была в тоске. Вот в ней мгновенно притупилось жало, И с пальцев рук теченье побежало, И дух плывет в ликующей реке. Музыка Кто шепчет через музыку с сердцами, Что говорит в ней волею с душой? Мы грезой зачарованы чужой, И тот чужой – родной, он плачет с нами. Проходят тени прошлого струнами. Душа заворожилась глубиной. Ты тайный – за прозрачною стеной, Недосяжимо-близко, и с крылами. Что в музыке? Восторг, нежданность, боль. Звук с звуком – обручившиеся струи. Слиянье в Волю сонма разных воль. О, все живые были в поцелуе. С очей слепых вдруг отошли чешуи. Еще побыть в прозрении дозволь. Предощущение На уводящих проволоках иней, Сгущенный, весь изваянный луной. Чрез окна говорят они со мной, Те дружные ряды продольных линий. Я далеко. Над Капри воздух синий. Волна, играя, говорит с волной, Горит Везувий. Лава пеленой. Ветвится дым разливом черных пипий. Я с вами, пламя, золото и сталь. Я там, где жерла, срывы гор, изломы. Во мне всегда поет и кличет даль. В душе хотят прорваться водоемы. Бьет полночь. Бледный, сел я за рояль. И в тишине смотрящей были громы. Два голоса Она мне говорит: «Я ласкою объемлю». И он мне говорит: «Я горячей горю». Я слушаю его. И ей любовно внемлю. Обоим им в душе воздвиг по алтарю. Я в колебании качаюсь и творю. Душой звенящею я музыку приемлю. И звон малиновый поет мою зарю. И океанами рассвет объемлет землю. Она мне говорит. И женскому я рад. Но он мне говорит. Я с ним в ином законе. По влаге пламенной плыву в огнистом стоне. И вот уж лунный ход размеренных сонат, Как ветр, отяжелев набатом благовоний, Вступает в солнечность ликующих симфоний. Зовы звуков Звук арфы – серебристо-голубой. Всклик скрипки – блеск алмаза хрусталистый. Виолончели – мед густой и мглистый. Рой красных струй, исторгнутый трубой. Свирель – лазурь, разъятая борьбой, Кристалл разбитый, утра ход росистый. Колоколец ужалы – сон сквозистый. Рояль – волна с волною в перебой. Но как среди плодов душисто манго, Струя истомно-пряный аромат, Мне хочется всегда уйти назад – Туда, где был, где сини воды Ганга, И дальше, до лиан, в яванский сад, К тоске ручьистой звуков гамеланга. Мертвые звезды Сердца к сердцам и к безднам кличут бездны, В ночи без слов к звезде поет звезда. И зов дойдет, но, может быть, тогда, Когда звезда – лишь гроб себя железный. Прекрасен полог ночи многозвездный, Но жизнь творит лишь там, где есть вода. Когда ж она иссохла навсегда, Звезда – лишь знак изящно-бесполезный. Там русла рек, где влага не течет. Там бродят лишь бесплотнейшие тени, Без жажды, без любви, без вожделений. И нет цветов там, чтоб собрать с них мед. Нет больше тайн. И чарой песнопений Душа там в плен другую не возьмет. Люби «Люби!» – поют шуршащие березы, Когда на них сережки расцвели. «Люби!» – поет сирень в цветной пыли. «Люби! Люби!» – поют, пылая, розы. Страшись безлюбья. И беги угрозы Бесстрастия. Твой полдень вмиг – вдали. Твою зарю теченья зорь сожгли. Люби любовь. Люби огонь и грезы. Кто не любил, не выполнил закон, Которым в мире движутся созвездья, Которым так прекрасен небосклон. Он в каждом часе слышит мертвый звон. Ему никак не избежать возмездья. Кто любит, счастлив. Пусть хоть распят он. |
