— Сколько денег изъяли?

— Десять драхм, гранд...

— А у торговца?

— Девятьсот девяносто восемь, грандиссимохалле, из них восемь — его, говорит...

— Болван! Дал им возможность на все деньги ску­пить оружие! Не сообразили, что тратят деньги того малого, которого мы дурачком считали, того, что отде­лал нашего человека... как его там...

— Чичио, гранд...

— Который вздул осла Чичио! Это ты отправил его с ним?

— Нет, грандиссимохалле, подобной глупости я не сделал бы, на месте Мичинио я б отправил с ним не ме­нее трех матерых типов.

— Мичинио дал маху? С одним человеком послал?!

— Так точно, грандиссимохалле... Локти кусает те­перь...

— Он — твоя шуйца, твоя левая рука, не так ли?..

Полковник потупился.

— А кто в ответе за неверное действие руки, тебе хо­рошо известно.

Еще ниже уронил полковник обреченную голову.

— Остолоп, болван! — взорвался маршал Бетанкур. — Почему не дали истратить все до последней драхмы — тогда и проследили бы, куда уйдут, узнали бы, где у по­ганцев тайный ход, на кой они нам теперь, спящие... Черта с два добьешься от них чего-нибудь! Знают, от­лично знают, что прикончим их, даже если все выложат, а если погоним их перед собой туда, в момент сгинут под землей, а на другом конце хода и один вонючий па­стух с ружьем задержит целый корпус, и раненые завалят выход... Сучьи дети, так-перетак их... Впрочем... ход, ка­жется, широкий, конь проскочит»... — Маршал призаду­мался. — Возможно, и три лошади проскочат рядком, — предположил он не очень осмысленно и вспомнил о не­домыслии полковника, сурово сдвинул брови. — Пока эти канальи дрыхнут тут, у них там смекнут, что они попа­лись, и усилят внимание, а внимание — предпосылка бди­тельности, а бдительность их мне совершенно ни к чему, слышишь, болван?!

— Я не знал, великий маршал, что у них всего десять драхм осталось, думал, еще не истратили деньги, и нель­зя допускать, чтоб они купили столько оружия, куда б это годилось..

— И я о том толкую, недоумок, как вы дали им ку­пить столько оружия, как проглядели? Накрыли бы сна­чала торговца и вытряхнули из него душу...

— Если истратили б все деньги, не дались бы нам в руки, чем рисковали б, грандис...

— Сцапали б торговца, когда они отправились к каатинге, кретин.

— А мы еще не знали тогда, грандиссимохалле, у ко­го они скупали оружие, понятия не имели...

— Узнали же потом.

— Когда узнали — уже поздно было, грандиссимохал­ле, им уже подсыпали снотворного, когда подсел торго­вец.

— Обождали б, пока подойдет к ним торговец! И во­обще обязаны сразу брать под наблюдение, брать на учет всех неизвестных, шныряющих по городу, весь чуждый, пришлый элемент! Сколько раз таскались они из города к каатинге, пока не перетаскали все оружие — на такую огромную сумму!.. Отвечай!

— Может, их много было сперва... и враз перетащили оружие до каатинги.

— О-о... тупица! Чем больше их было б, тем легче было б обнаружить.

Полковник упрятал голову в плечи, прилип глазами к полу. Маршал передернулся, сунул руку за пазуху и гневно прошелся по комнате.

— Не нравишься ты мне что-то в последнее время, мой Федерико, — маршал чуть-чуть смягчил тон, и ми­шурно блестящий полковник по-собачьи уставился на не­го в ожидании словесной кости-подачки. — Совсем из ума выжил, возясь со всеми своими женщинами, до того оту­пел, что оправдаться не способен, хотя это проще про­стого. Мог бы, скажем, возразить мне, что посылать с этим дурачком трех людей было куда рискованнее, ес­ли б один из трех осволочился и позарился на деньги, потеряв голову, пристукнул бы двух других вместе с ду­рачком, трахнул бы камнем во сне. Сохранись в твоей башке хоть крупица ума, убедил бы меня, что послать дурачка с одним человеком было трижды безопасней, надежней, чем с группой в три человека, согласен, мой полковник?

— Да, грандиссимохалле! — обрадованно воскликнул полковник, позволяя себе чуть выпрямиться.

— Туп ты все-таки, туп! Признаёшь, что среди столь­ких людей у тебя не нашлось и трех надежных, вер­ных?!

В луже сидел полковник, сник.

А великий маршал снова зашагал по комнате, прищу­рив глаза, прикидывая что-то в уме.

— Хорошо, успокойся, Федерико, — смилостивился он наконец. — Как великодушно говаривали древние, что было — то было, пора заняться твоей добычей — преда­дим голодранцев лютой пытке, заставим развязать язы­ки, но сначала применим угрозы, обещания, попробуем добром добиться своего, сладкое слово — великая сила. Пытки озлобляют иных так, что звука из них не выбь­ешь. А пастухи эти — дурачье, по-моему, обведем их во­круг пальца. И перекупщик оружия тут?

— Разумеется, да, конечно, он уже выложил мне все: встречались они в разных местах, по ночам, и, что очень важно и приятно, оказывается, сбагрил им списанные, негодные ружья...

— А разрешение на торговлю оружием было? Что-то не припомню, чтоб я подписывал...

— Да, грандиссимохалле. — Полковник смутился, от­вел глаза.

— Не понял — было или нет разрешение?

— Не было, грандиссимохалле.

— Так вот, Федерико, он тоже совершил преступле­ние, и если мы ничего не добьемся от пастухов добром, то в назидание им торгаша будем пытать у них на глазах.

— Да, грандис...

— Они узнают его — общались с ним, торговались, а видеть муки знакомого особенно мучительно.

— Да, гранди...

— Приведите в чувство мерзавцев этих, время не тер­пит. И перенесите на время в роскошное помещение — в восьмой номер. Как проснутся, накормим вкусно, по­дарим на время что-нибудь ценное, дадим вкусить хоро­шей жизни, а если не соблазнятся — бросим в нижнее по­мещение, там острей почувствуют, от чего отказались, и, надеюсь, образумятся... К каждому приставь по три ис­кусных ножеметателя, слышишь?

— Да, грандиссимохалле.

— Потому что угрозу смерти они должны видеть и во время приятной беседы. Не мешкай, немедленно перенеси обоих в восьмой номер. Будь с ними медото­чив, мой полковник, покажи им и силу свою, и возмож­ность, однако — в меру. Если ничего не добьешься, сооб­щи, когда переведешь их в застенок, сам понаблюдаю за всем тайно. Посмотрим, Федерико, проявишь ли ум, по­старайся выпытать все в восьмом номере.

Полковник, воодушевленный, молодцевато выпятил грудь.

— Есть постараться, грандиссимохалле...

Вечерело. На пригорке стояли две женщины — Мануэла и Мариам, устремив взгляд за лежащую впереди рав­нину, но никто не появлялся. С тех пор как Старый Сан­тос вместе с посланным за ним Иносенсио доставил в Канудос груженую арбу, со стороны каатинги никто не показывался. Две женщины ждали на пригорке. Смерка­лось.

У Мануэлы обрывалось сердце, но рядом с Мариам стеснялась вздыхать, переживать... Мариам стояла, обхватив ребятишек за плечи, — семья ждала Зе Морейру.

Через силу переступил порог ослепительно роскош­ной полутемной комнаты полковник Сезар, приниженно, пристыженно опустил голову. Пальцы маршала Эдмон­до Бетанкура холодно, понимающе забарабанили по подлокотникам кресла.

— Не уломал?

— Нет, гранд...

— Ничего-ничего не добился?

— Ничего-ничего, грандиссимохалле... Невежи, ослы упрямые...

Великий маршал не очень учтиво скинул с ляжек пригревшуюся Аруфу.

— Еда понравилась?..

— И не прикоснулись ни к чему, гранд...

— Побоялись, что отравлена?

— Нет, грандиссимохалле, я сам отведал у них на глазах из каждой тарелки.

Великий маршал спокойно постоял у шторы, оглядел через щелочку-глазок небольшое пространство под ок­ном.

— Сильно изменились в лице, когда намекнул на под­земный проход?

— Притворились, будто смешно им, грандиссимохал­ле... Лицемеры.

— Отвернись к стене.

Великий маршал выдвинул ящик стола, налил на ло­жечку темную жидкость из пузырька, выпил, сказал спокойно:

— Перевести их в застенок. Повернись. Я буду там же, просто одетый, в качестве рядового исполнителя. Усадите их в мягкие кресла, чтоб удобнее было наблю­дать им за муками торговца. Пытать беспощадно — чтоб стены дрожали от воплей. Понятно?!