Где-то недалеко жгли опавшие листья, ветерок доно­сил горьковатый запах дыма. Александро, подставивший лицо солнцу, проводил дремотным взглядом Цилио и Сильвию, с любопытством посмотрел на взбешенную Розину и понял — дружбе двух девушек раз и навсегда наступил конец, между тем дружба их служила краса-го­рожанам образцом и примером. Потом Александро за­метил Уго — юного безумца, кому-то грозившего, — и подошел к нему, начал мягко вразумлять, полный сил и энергии:

— Подумай, мой дружок, что ты говоришь, задумайся-ка, мой мальчуган, над своими словами.

— Зарежу! Прирежу его каморским ножом!

— Нельзя, Уго, нельзя, — пристыдил Александро. — Ну что ты несешь...

— Каморским ножом, — повторил Уго, обводя людей мутными глазами. — Узкий нож глубоко войдет.

— Очнись, Уго, очнись, — поморщился Александро. — Ты хороший, как все другие, но у тебя разум замутнен, как у всех других, только чуточку больше. Осознай свою ошибку, и все будет в порядке. Я помогу тебе, настой­чивые упражнения неизбежно приведут к желаемому ре­зультату. Фу, нелепая фраза получилась, ладно, не до стиля сейчас. Приступим, начнем так — скажи, повтори: «Обманул вас, обманууул, — растянул Александро и ско­роговоркой добавил: — Никого я не прирежу!»

— Острей, я еще острей наточу!

— Уго, Уго, ты не понял! Давай вместе поразмыс­лим, спросим себя. — И Александро тоненько произнес: — «Кто что мне сделал плохого?» — И басом ответил: — «Никто!» — И снова тоненьким голоском: — «Так почему я должен убивать?» — И опять пробасил: — «Не должен убивать!» — И своим голосом закончил: — Понятно, мой мальчуган? Понял теперь? Если да, повтори: «Никомунеперережугорла!»

— Прямо под лопатку, прямо под лопатку, — пригро­зил Уго, и в зеленовато-серых глазах его изогнулись серые рыбки. — Прямо в сердце...

— В сердце?.. — огорчился Александро. — Но это про­тиворечит тому, чему учу я! Вникни в мои слова и в свои, подумай, что ты несешь. — Александро не терял надежды на успех. — Ничего, вразумлю, исправлю тебя рано или поздно.

— Такие, как вы, никого не могут исправить, — вме­шался, не выдержав, Дуилио, вместе со всеми потехи ра­ди слушавший его. — Вам подобные только с толку сбивают.

— О, и ты тут! — Александро пренебрежительно сме­рил Дуилио взглядом, наклонив голову вбок. — Как поживаете, Дуилио, как спалось, малыш?

— Не твое дело! — обозлился Дуилио. — Попрошу со­блюдать вежливость.

— Чем я вас обидел? — Александро прикинулся испу­ганным. — Хотя вы правы — забыл поздороваться с вами, но ничего, исправлю положение. — И нарочито низко по­клонился: — Здравствуйте, здраавствууйте, почтенный Дуилио... Как изволили почивать? — И будто бы обеспо­коился: — Не мучили ли кошмарные сны?

— Не твое дело... Здравствуй, — проявил все же веж­ливость Дуилио. — Болтаешь глупости и еще больше му­тишь ум ребенка.

— Посоветуйте в таком случае, как поступить, что вам стоит, советодатель...

— Как... как... — Дуилио погрузился в размышле­ния. — Во-первых, главное для него диета и режим. Поря­дочный человек должен ложиться спать в определен­ное время, просыпаться тоже в определенное вре­мя и...

— А если проснется раньше времени, тогда что — должен прикинуться спящим? — поинтересовался Алек­сандро.

— Не твое дело... И не должен говорить глупости, подобно тебе. Слова его должны быть простыми и ясны­ми, как камешек, брошенный на дно ручья.

— Как это?

— А так, что мои слова придают сложной психоло­гической истории, когда требуется, большую впечатляе­мость и доходчивость.

— Ах, ах, ах, поразительная ясность и простота! — воскликнул Александро.

Вокруг столпились краса-горожане, в середине круга кроме них стоял и Уго. Мальчик не воспринимал их слов, поглощенный своими смутными мыслями, и крепко стискивал коротенькую палочку, шепча: «В сердце, прямо в сердце, и в живот, и в глотку...»

— Возможно, и моя речь представляется тебе не­совершенной? — насмешливо спросил Дуилио. — Воз­можно, ты и мой повествовательный дар вздумаешь ос­паривать или потягаться захочешь, чего доброго, наг­лец...

— Почему бы и нет, пожалуйста, сударь, попы­таюсь, — не так уж глупа поговорка: «Попытка — не пытка».

— Какова дерзость! — обратился Дуилио к согражда­нам.— Как он не понимает, что смешно со мной тягать­ся, я возьму верх везде и всюду, в любую погоду.

— Тогда начнем, — Александро вскинул руку. — Давай приступим.

Посреди круга они были теперь вдвоем. Уго, увидев Доменико, испуганно вобрал голову в плечи и скрылся.

— Ах, Дуилио, расскажите нам историю о благо­родной даме, — взмолилась тетушка Ариадна. — Обо­жаю ее.

— Это о какой, той, что утопилась?..

— Нет, о той, что оставила любимого мужа с ковар­ной женщиной и притом, чтобы его не казнила беспо­щадная совесть, заверила, якобы любит другого.

— Похвальная история, молодчина, — одобрил Алек­сандро сиявшего Дуилио, поощрительно хлопая его по плечу. — Только ложь это.

— А? — опешил Дуилио. — Что значит ложь? Как ты смеешь?!

— Ложь, и все. Допустим, даже вправду было такое, все равно фальшь. Понимаешь, Дуилио, маленький, ложь — это ложь, даже если из жизни взял.

— Слышите, что он несет! Чепуха! Как может дей­ствительная история быть ложью!

— Прекрасно может, маленький. Представь, иной раз вымысел бывает правдой, придуманное — подлинным, понял или сбил тебя с толку, — Александро погладил его по голове, — мой маленький?..

— Убери руку, с кем ты себе позволяешь... себе... воображаешь!..

— С тобой, Дуилио, маленький, маленький. И если те­бе интересно, я расскажу такую неправду, которая прав­дива.

— Пожалуйста, рассказывай, интересно, как ложь окажется правдой, — так и быть, послушаем, — снизошел Дуилио.

— Послушаем, послушаем, — передразнил его Алек­сандро. — Думаешь, я в самом деле тронутый, чтобы пре­красную сказку рассказывать вам всем вместе? Вон, гляньте на Кумео, выкинет какую-нибудь пакость, за­орет, а ваш Винсенте расстегнет воротничок, и только уши затыкай, за ним и Антонио, и ваш весельчак Тулио захохочет... Люди! Я всем вам расскажу сказку о травоцветном человеке, но, извините, каждому в отдельности, — не хочу, чтобы вы опять передрались, как на лекции об улучшении отношений между вами, а теперь, Дуилио и вы все, отправляйтесь-ка домой, видите — небо тучами затянулось, накрапывает, кажется, да, да, дождь по­шел, — и вытянул руку ладонью к небу. — Видите, льет, ого как полил!..

Никто его больше не слушал — все разбегались по домам.

Не вдруг погрузился Краса-город в непроглядный ту­ман, перед этим его долго заволакивала сырая белесая пелена, уныло, нудно, нескончаемо моросило, по небу расползались клочья сумрачных туч, дороги размякли, а колеса ландо полосовали их глубокими колеями. На­мокшие панели сначала глянцевито темнели, но липшая к башмакам слякоть скоро и по ним размазалась, все от­сырело. Тетушка Ариадна, укутавшись потеплее, отсижи­валась дома; продрогшие прохожие шли молча, с уси­лием выдирая ноги из липучей слякоти. Город вымок, вымер, затих, даже возницы не покрикивали на лошадей, ветки на взмокших деревьях взбухли, чаще горланили за­скучавшие петухи. «В такую погоду гульнуть хорошо. Кутнем, а? — вдохновенно сказал Тулио. — Пошли, чего думать, Доменико приглашает». И компания двинулась на окраину, к заведению Артуро. Доменико был в высо­ких сапогах — на пядь выше колен, тонкий стан его пере­хватывал широкий пояс с серебряной пряжкой, широко­полая шляпа надвинута на глаза, на плечи накинут плащ из тяжелого синего бархата, а в кармане лежало два­дцать пять драхм...

«Эй, Артуро, неси, что есть достойного нас, и пожи­вей», — распорядился Тулио, изысканным жестом швыряя свой зеленый бархатный плащ на стул. Артуро пинками поднял на ноги двух работников, прикорнувших в углу, и все трое захлопотали... свернули головы цыплятам, при­резали визжащего поросенка, в самое сердце вогнали нож привязанной к дереву овце; слякотный двор запе­стрел накрапами крови, мутно заалели, запереливались лужицы. Артуро с веранды следил за работниками, да­вал указание за указанием, перебрасываясь льстивыми словами с гостями-гуляками, полукружьем рассевшимися у камина.