— И потому кошки запрещены?

— Ага. Только у маршала Бетанкура есть, хале.

— А что значит — хале?

— Ничего... просто так говорим.

— Что значит — просто так?..

— Опять дурачите, хале?..

Шли вдвоем, в масках, по ночной Каморе.

— Видели бы кошку маршала... Большая, красивая, пушистая. Вот и дошли, кажется...

И очень странно постучал. Тотчас открыли, предупре­див:

— Не входите!

— Почему, хале?

— Сначала укроюсь в комнате.

— Что, не доверяешь? Это я, Чичио.

— Ишь, обрадовал! — Хозяин хихикнул и, скрыв­шись, разрешил: — Вон в ту комнату пройдите.

— Почем ты знаешь, что нас двое?

— Знаю!

— Почем ты знаешь?! Чей он человек, если знаешь?

— Знаю, маршала Бетанкура.

— Кто тебе сказал?..

— Откуда я знаю... Кто-то постучался по пятому спо­собу, как вы, и сказал.

— Кто он был?

— Как думаешь, без маски был он в этот час?

— Нет, что ты!

Брат Александро!

Едва вошли в указанную комнату, послышался сильный удар.

— Ой, хале! И тут у вас свой человек! Чего не сказа­ли, что вас охраняют! Все зубы выбил мне, — заскулил Чичио. — Не могли сказать, хале? Какого дьявола стал бы во второй раз рисковать, не дурак же... Нельзя так, хале. Дайте хоть драхму...

— Завтра получишь, — сказал Доменико. — Ступай, оставь меня.

— Да, забыл, хале, не угодно ли хорошую девку — утреннюю девку?..

— Убирайся!

— Вот ключи, хале, запритесь и щеколду накиньте, хале. Если с тобой случится что, с нас шкуру, наверно, сдерут.

Один был Доменико. Лежал на постели в тщательно запертой комнате. Не снял ни накидки-щита, ни маски, лицо повлажнело. Совсем один был тут и все равно ощу­щал кого-то, во тьме различил на потолке пятно — бес­форменное, неопределенное, один был и все же знал — кто-то любил его! Нет, не брат Александро, и не сам Александро, кто-то совсем другой...

Вот и Камора...

После двухдневной езды ломило затылок, но уснуть все равно не мог.

И оказалось, в Каморе тоже был ночной страж, но не забитый и запуганный, как Леопольдино, — ах, как уве­ренно, как энергично прогремело внезапно:

«Трии часа ноочи, и все гениииааальнооооо!»

КАМОРА

К рассвету из тьмы безликой серой массой проступал город Камора[5].

На зарешеченных окнах настороженно шевелились шторы в изящно обшитых дырочках. Для боязливых го­рожан эти дырочки-глазки поистине были спасением — через них просматривали улицу, и злодей, притаившийся возле дома, бывал обнаружен. В сером полумраке побле­скивали еще не озаренные солнцем мрачные стены — из мрамора были дома в Каморе. Прочно запертые двери с угрюмыми кольцами для стука надежно укрывали не­доступное чужому глазу добро — лишь большие пу­шистые ковры вывешивались высоко на балконах. По улицам грузно шагал долговязый страж ночи, спесивый Каэтано, — в железных доспехах, в железной клетке, вы­сунув из нее одетую железом же руку с ножом. Вытянув сдавленную железной маской шею, грозно посматривал он по сторонам, поднося время от времени часы к ще­лочкам в маске. Где-то вспискивала вспугнутая птица, друг за другом подавали голос петухи. Воздух напитан был чем-то омерзительно приторным. Этот же неясный запах наполнял и комнату. Доменико ворочался в посте­ли — что-то знакомо и раздражающе липло поцелуем к губам, противным духом забиралось в глотку, потом клейко расплылось по шее. Тревожно открыл глаза, по­щупал губы, нос — из обеих ноздрей текла кровь. Вско­чил, ошалело глянул на грудь, и кровь закапала на пол.

Он поспешно лег, откинул голову, взгляд невольно упер­ся в потолок — там темнело пятно, давнее, знакомое... Немного погодя снова встал, поискал на столе липкими руками кувшин, смочил платок и, приложив к носу, при­лег. Вот и Камора... Что ждало его тут?..

Повел глазами в сторону окна. Сквозь множество ще­лок в шторе узкими ножевыми ранами врезался утрен­ний свет, и угрюмая тишина, всколыхнувшись, трепетала в косых полосках. Что ждет его здесь?.. Зубчатый нож в живот? А может, удар в спину, леденящий, обжигаю­щий, или в горло — и разом хлестнет кровь, зальет впа­динку у ключиц, заструится по ребрам — и он повалится, закатит глаза и будет валяться та-ак... Сорвался с посте­ли, приник глазом к глазку в шторе — но пустынна, без­молвна была улица, только в доме напротив шевельну­лась тень за шторой. Отошел, прижался к стене — обезо­пасить хотя бы спину и затылок, со страхом глянул на ржаво запятнанную подушку и с надеждой безотчетно вскинул взор на хранивший его потолок, но не успел раз­личить пятно, как услышал уверенно резкое: «Восемь ча­сов утррраа, и всеее гееениааальноооо...» Что-то коротко зазвенело, зазвякало, и весь мраморный город сразу на­полнился шумом, но явно не таящим угрозы; он снова выглянул на улицу — всюду открывались окна, из дома напротив беспечно вышел мужчина — с виду совсем обычный, человек как человек, даже жевал на ходу. На балконе соседнего дома женщина, повязав голову косын­кой, истово выбивала ковер. Глухие удары доносились отовсюду,— видимо, многие выколачивали ковры. И он уже доверился было мирным звукам, успокоился, как вдруг постучали.

Разом вспомнил, где был. Не отрываясь от стены, подобрался к двери, спросил шепотом:

— Кто там?

Ему казалось — крошился он весь, и каждая крупица его существа терзалась отдельно.

Из-за двери кто-то шепотом же спросил:

— Не спишь? Проснулся?!

— Да, кто ты?..

Гость и хозяин перешептывались, с двух сторон при­пав к запертой двери.

— Я это, я...

— Кто — ты...

— Как, по-твоему, — кто! — взвился голос за дверью и тут же таинственно понизился: — Девку не хочешь?

— Что?! — растерялся Доменико.

Помолчав, человек нетерпеливо повторил:

— Утренней девки не хочешь, хале?

— Скажешь, наконец, кто ты...

— А сам не сообразишь, — обозлился бывший за дверью. — Хозяин дома, Скарпиозо, кто еще другой... Не открывались главные ворота.

— Что тебе нужно?

— Не мне, а тебе что нужно, — не пойму, чего не выходишь!

— Не знаю, так...

— Не знаешь порядка?!

— Не... Не знаю.

— Утром всем положено прогуливаться по городу, а если неохота пройтись, а желаешь утреннюю девку, до­стану оправдательный талон.

— Что достанешь?

— Два талона, хале?

«Даритель покоя, возвеститель мира, неколебимый маршал Эдмондо Бетанкур всем вам желает мирного дня!» — торжественно возгласили где-то.

— И теперь не веришь?

— Чему?

— Что открылись главные ворота!

— Какие ворота?..

— Городские, понятно... Мирные часы начались.

— Как долго продлятся?

— До восьми вечера... Будто не знаешь, хале... — И испугался. — Больно наивным прикидываешься, хале, не задумал ли чего против меня, хале, что я тебе сделал ху­дого, хале...

Доменико с досадой повернул ключ в скважине, от­бросил щеколду и рванул массивную дверь, а хозяин, глянув на него, равнодушно поинтересовался:

— Укокошил или только ранил?

— А-а?..

— Ру-уки на-адо было помыть, халее-е, — глумливо пропел хозяин.

— Принеси воды.

— Сейчас, голубчик.

Взбугрив желваки, сухо, без боязни смотрел на него Доменико — кто-то хранил его, любил...

Хозяин дома живо принес большой таз, примостил на двух стульях и полил гостью из серебряного кувшина. Доменико умывался, зло отфыркиваясь, страха как не бывало, но тут опять постучали, и он резко выпря­мился.

— Кто там? — окликнул хозяин.

— Я, хале, — Чичио...

— Скажи-ка, обрадовал! Чего тебе?

— Хорошая утренняя девка не нужна, хале...

— Пошел-ка отсюда...

— Знай, мне — четыре. Впусти.