Литмир - Электронная Библиотека

Говорила она грубо — грубыми были тон и слова, но ее растерянное лицо, казалось, не имеет отношения к этой грубости.

— Августа, доверьтесь...

Она махнула рукой и откровенно разрыдалась.

Жалость вдруг охватила инспектора, сразу лишив действенности. Видимо, эта жалость существует рядом с интуицией, ибо он мгновенно понял, что Августа не преступница и никогда ею не была — хоть стреляй она в него из своей двустволки.

— Успокойтесь... — вяло сказал Петельников.

— Сейчас же уходите! — Она вскочила и зло смотрела на инспектора сквозь дрожащие на веках слезы. — Освободите беседку и убирайтесь!

Обессиленный жалостью, он сделал шаг назад и тихо сказал:

— Ава...

Она испуганно осмотрелась — искала того, кто мог ее так назвать. Но его в кухне не было. Тогда она как-то задеревенело впилась взглядом в лицо инспектора и почти неслышно спросила:

— Кто вы?

— Ваш друг.

Она молчала, рассматривая его тем же проникающим взглядом.

— Даю честное слово, что хочу вам помочь!

Августа молчала. И тогда он решился, поверив своей интуиции:

— Я из уголовного розыска.

Она помолчала.

Инспектор достал из потайного кармана удостоверение и предъявил.

— Так бы сразу, — вяло и чуть облегченно улыбнулась она.

— Расскажите все по порядку и подробно, — сказал Петельников, сразу заторопившись, словно предъявленное удостоверение вернуло его на работу.

Августа задумчиво опустилась на стул. Лишь бы не спросила, что он знает обо всем этом странном деле... Но она спросила другое, потруднее:

— Что-нибудь случилось с отцом?

Случилось... Это неопределенное слово употребляют, когда боятся спросить, жив ли человек.

— С ним все в порядке, — твердо ответил инспектор, потому что на святую ложь шел всегда, да и сам толком пока ничего не знал.

— Отец перестраивал сарай. Менял пол, копал ямы для столбов... Он на пенсии. На той неделе прихожу с работы, а его нет. Потом пришел какой-то парень и передал, что отец получил телеграмму из Воронежа, от своей сестры и уехал к ней. Спешил на нужный поезд.

— А он собирался в Воронеж?

— Собирался, но осенью. А тут уехал вдруг. Даже записки не оставил.

— Чего ж с Воронежем не связались?

— Как же... Звонила, да не отвечают. Телеграмму послала. Может, тетя в больнице...

— А парня раньше видели?

— Не местный. Сказал, что встретил отца на пристани. Невысокий, беленький...

— С челкой?

— А вы его знаете?

Инспектор знал — до сих пор ныла шея и саднило голову.

— Почему вы хотели в меня стрелять? — ответил он вопросом и положил ладонь на ее горячую руку.

— У меня патронов-то нет, — улыбнулась Августа, но сразу тревожно закаменела лицом. — Когда я на работе, кто-то ходит в дом. А ночью ходит по двору...

— Кто ходит?

— Не знаю. Позавчера лазали в подпол и разворотили печь. Вчера кто-то ползал в винограднике. Я вас пустила для безопасности. А потом думаю — вдруг и он из тех, кто лазает по дому. На отдыхающего-то вы не похожи.

Медузочка уже это говорила. Но на кого же он похож? Неужели на инспектора уголовного розыска...

— Вот я решила вас попугать, — слабо улыбнулась она.

— А чего в милицию не пошли?

— Сегодня уж собралась...

В доме что-то искали. И это было связано с отцом. Для немедленных действий инспектору не хватало информации, которую он мог получить только в местном уголовном розыске — тут требовалась оперативная работа. Телефон для этой цели не годился, а ехать в милицию далеко, день потеряешь. Он не мог бросить растерянную женщину на милость негодяев, которые, видимо, были способны на все.

— Августа, может, у отца есть какие-нибудь ценности или деньги?

— Откуда... Мы даже жильцов не пускаем.

— Какой-нибудь документ, — предположил инспектор. Она пожала плечами.

— Не было ли у отца в биографии... В общем, так. Вы никому не говорили, что поселился жилец?

— Никому.

— Этот день и одну ночь я посижу в беседке. Показываться не буду. Дом просматривается хорошо. Правда, двух окон не видно, но они выходят на улицу, оттуда вряд ли полезут.

— Ставни есть...

— Теперь можете жить спокойно, — ободряюще улыбнулся инспектор.

Августа тоже ответила улыбкой:

— Я буду носить вам еду.

Когда она грустила, ее глаза едва голубели, становились прозрачными, словно промывались подступившими слезами.

Весь день инспектор просидел в беседке, стараясь не шелестеть и не кашлять. Ему вообще-то было неплохо. Листья винограда скрывали не только от глаз, по и от жары. Пахло холодной землей и помидорами. Над головой висела тяжелейшая гроздь рислинга. Оборвись она ночью на него, испугала бы. Стояла та дневная тишина, когда шум бушует где-то далеко и поэтому тут кажется еще тише. Только раза два стукнули о землю яблоки, подточенные плодожоркой.

Инспектор не сводил глаз с дома, который спокойно сиял белыми боками. Кроме рыжей кошки, никто к двери не подходил. Видимо, шайка не спешила. Но она должна спешить — ведь старика могли хватиться.

Часам к пяти вернулась Августа и принесла ему поесть. Она вроде бы успокоилась и еще больше опалилась жарой. Ее волосы сухо шуршали и, казалось, вот-вот начнут ломаться, как солома.

Он пил молоко, а она стояла у входа — если только был такой вход, — и солнце било ей в спину, казалось, просвечивая ее насквозь. Августа походила на солнечную женщину, солнцеянку, что ли, которая спустилась сюда по его лучам. Сейчас она казалась моложе.

Инспектор взял лист и написал:

«Сколько вам лет?»

Она усмехнулась и чиркнула на уголке, как поставила резолюцию:

«Женщин об этом не спрашивают».

«В милиции спрашивают».

«Все мои. А сколько вы тут собираетесь сидеть?»

«До победного конца».

«Оружие у вас есть?»

«У меня в портфеле гранаты».

«Сами-то не взорвитесь. До свидания!»

«До утра ко мне не приходите».

Она улыбнулась и помахала рукой.

Оружие у инспектора было — под топчаном лежал чугунный пест, который он взял в разобранном сарае. Такие песты выпускали вместе со ступами. Вроде бы в них геологи толкут камни. Оружие у него было — не было тех, для кого оно готовилось.

От хорошего обеда да от бессонной ночи инспектор неожиданно заснул. Когда открыл глаза, уже смеркалось. Он испугался, что проспал все на свете, но, увидев Августу, поливающую цветы, успокоился. Значит, за это время ничего не случилось. Сон ему пригодится — ночью будет зорче.

Он научился определять жизнь курортного поселка на слух...

Вот людская волна откатилась с пляжа. Вот она растеклась ручейками по домам. Кончилось кино. Замолкли картежники на веранде у соседей. Давно погас свет у Августы. Совсем стемнело.

Инспектор силился рассмотреть предметы, но, кроме чуть белевшей стены дома, ничего не видел. Все спряталось во тьму. Пропала клыкастая линия гор, слившись с фиолетовым небом. Оставалось ждать луну. Где-то над морем уже загорался ее холодный огонь.

Шла ночь. Петельников отмечал каждый звук и вглядывался до слез. Ему показалось, что глаза настолько привыкли к темноте, что уже видят все без помех. Стали различать бочку для воды, скамейку на крыльце и черные помидоры у беседки. Он глянул в другую сторону — на пустом беззвездном небе алюминиевым диском горела луна. И как будто стало еще тише, словно все живое поняло, что есть космос, и Земля лишь пылинка в его безмерном пространстве. Наступила глубокая ночь, когда давно прошел вечер и еще далеко до утра.

Где-то упало яблоко. Упало и вроде бы покатилось. Опять стук, за ним второй, третий... Или это шаги? Все смолкло.

Инспектор сидел на топчане, напряженно вслушиваясь, вцепившись руками в доски. Мало ли звуков у ночи... Показалось.

Но звук повторился. Теперь он уловил ритм шагов. Они доносились с улицы. Мог идти пьяный. Но почему он крадется? Опять все стихло. Или ноги заплетаются? Стихло.

42
{"b":"242830","o":1}