О ты, луна в магических лучах,
Ты войск очарованья падишах,
Не кройся в этих черных облаках,
Сияй всегда на ясных небесах!
Несется резво конь твой верховой,
Когда ты едешь, словно на разбой.
О, сколько душ плененных за собой
Ведешь ты на аркане, в тороках.
Тайком к чертогу твоему приду,
Ланитами к порогу припаду.
Я в свору псов твоих не попаду,
Что прыгают и лают в воротах.
Не уезжай, туранский мой кумир!
День расставанья сокрушит мой мир…
Когда останусь одинок и сир,
Бразды ума не удержу в руках.
Уносит вдаль весенний ветерок
Твой паланкин, как белый лепесток,
И вслед мой стон по тысяче дорог
Взывает в караванных бубенцах.
Из сердца сердце навсегда ушло,
И это непомерно тяжело.
Но я храню твой свет, твое тепло,
И образ твой живой — в моих глазах!
Бальзама мне для исцелеиья нет.
Скорбям разлуки утоленья нет,
К делам земным во мне стремленья нет.
А ты? В каких пируешь ты садах?
До небосвода я подъемлю стон,
Потоком слез кафтан мой орошен.
Тебе открыт я! Что же я лишен
Вниманья друга, брошенный во прах?
Смирись, Джами, в безмолвии страдай,
Как звонкий руд, вседневно не рыдай,
Погибшую любовь не призывай —
Забвенья мук ты не найдешь в слезах!
Лицо твое — луна. Чтоб мир сиял земной,
Лица не закрывай завесою ночной.
В плену твоих кудрей мы, как в цепях, томимся,
Ты пленных пожалей, измученных тоской.
Ты слово изрекла и прикусила губку,—
О, разве можно быть сластеною такой!
Нам хватит родинки твоей, чтобы погибнуть,
К чему ж еще пушок над верхнею губой?
От плача горького моя душа увяла,—
Мне сладкие уста с улыбкою раскрой.
Но где же ты? Тебя ищу я повсеместно,—
Ты место обрела в душе моей больной.
Пока достанет сил, пойду я за тобою,
Но если упаду, идя твоей тропой,
То, втайне от тебя мечтая о тебе,
Я сяду, — загрущу тогда я о тебе.
Твой стан — как волосок, я — тоньше волоска:
Тоскую по тебе, меня убьет тоска.
Мой дух из уст моих умчится, не изведав
Желанных уст твоих, чья прелесть так сладка.
Я стал из-за тебя былинкой, еле видной,—
Ты еле видного жалеешь мне кивка.
«Пусть горечь слов моих, — сказал, — тебя не мучит»,—
Но ты обиделась, печаль твоя горька.
Клянусь душой: когда я разлучен с тобою,
Тогда моя душа от тела далека!
Твой страж меня прогнал, — у твоего порога
Сегодня нет меня, страдальца-бедняка,
Но завтра я готов припасть, подобно праху,
К порогу твоему! Я знаю: смерть близка,
И, втайне от тебя мечтая о тебе,
Я сяду, — загрущу тогда я о тебе.
Кто разлучен с тобой, несчастней всех людей,
Чтоб встретиться с тобой, я не найду путей.
Ты выгнала меня, на дверь мне указала,
А я жилище дал тебе в душе моей.
Ты щедро всем даришь красы своей блистанье,—
Немного прелести и мне не пожалей!
Пылинка я, а ты — сияющее солнце:
Где я и где, увы, исток твоих лучей!
Твой стройный стан привел вселенную в расстройство,—
И в мнре ничего не видел я стройней!
Ты мне сказала: «Сядь и загрусти о милой,
Не то не вырвешься ты из моих цепей»,—
Прошу: присядь и ты, моих страданий пламя
Водою близости, желанная, залей,
И, втайне от тебя мечтая о тебе,
Я сяду, — загрущу тогда я о тебе.
Прелестная, взглянуть не хочешь ты на нас,
Но видит бог, что ты — отрада наших глаз.
Ты — на земле, луна — на небе: только в этом
Меж вами разница, — так думал я не раз.
На поле красоты твоей сбирать колосья —
Для солнца это честь, скажу я без прикрас.
Сей век решил меня убить. Ты тоже хочешь
Стать палачом моим? Что ж, выполняй приказ!
Ты — лучник: лук бровей в засаде натянула,—
О, кто б меня от стрел-ресниц сегодня спас!
Ты — искушение для разума и веры,
Ты — бедствие для тех, кого твой взор потряс.
Поскольку у меня надежды нет, что рядом
С таким, как я, ты сесть захочешь, то сейчас,
Здесь, втайне от тебя мечтая о тебе,
Я сяду, — загрущу тогда я о тебе.
Я сердце потерял в глазах, где чудный свет.
«Ищи его в бровях», — услышал их совет.
Но тут на родинку мне брови указали,—
Мол, сердце в ней найдешь по множеству примет.
Еще я роднику расспрашивать не начал,—
Она вскричала: «Вздор! Уйди! Здесь сердца нет!»
Но разве родинку нельзя назвать воровкой
Иль индианкою, одетой в черный цвет?
Мне покажи свой лик и сердце вместо платы
Возьми в блаженный миг; да будет снят запрет!
Но так как ты пути закрыла для надежды
И стал из-за любви к тебе я жертвой бед,
То лучше голову склоню я на колени,
В забытый уголок забьюсь во цвете лет,
И, втайне от тебя мечтая о тебе,
Я сяду, — загрущу тогда я о тебе.
Ты, словно кипарис изнеженный, стройна,
И стройности твоей завидует сосна.
Допустим: кипарис стройней, чем Лотос Неба,—
Но разве красота твоя ему дана?
Как злато, желт мой лик, а серебро — те слезы,
Что лью из-за тебя, страдая издавна.
Немало тайных дум я в сердце скрыл, а тайна
Моей любви была как бы погребена,
Но я измучился, ее оберегая,—
На волю вырвалась и стала всем видна,
Смогу ль вкусить плоды я с дерева надежды,
Коль, пальма юная, не будешь мне верна?
Но если побороть сумею нетерпенье,
Я долго буду ждать тебя, моя весна
И, втайне от тебя мечтая о тебе,
Я сяду, — загрущу тогда я о тебе.
Я песню скорбную в рассветной тишине
Сливаю с пеньем птиц, парящих в вышине,
Зачем за пологом прельщений, обольщений
Ты, роза, прячешься не по моей вине?
Иль позови меня за полог, или, скинув
Завесу, ты побудь со мной наедине.
Ты, как свечу, меня сожги, расплавь, — не стану
Я плакать, жалуясь, что я горю в огне.
Сказала ты: «Джами, ты посиди немного
В глуши забвения, тоскуя обо мне»,—
Сними же полог свой, чтоб на тебя смотрел я,
Чтоб тайну я берег в сердечной глубине,
И лишь тебе одной все думы посвящая,
Вдали от всех забот, от мира в стороне,
И, втайне от тебя мечтая о тебе,
Я сяду, — загрущу тогда я о тебе.
