Ни на миг не отрывай уст от уст чаши!

Радость мира, сладость чувств — от уст чаши.

В чаше мира — благо всё: уста милой

И отстой, что горько-густ, — от уст чаши.

Я от жажды палящих лобзаний твоих умираю.

Я в тоске по тебе — средь пустынь, средь чужих — умираю.

Многословья не нужно… Вернись! О, вернись! О, вернись!

Жду тебя! Но мой зов безотзывный затих… Умираю.

Жизнь сгубил я в бреду вожделений, как в тягостном сне,

Сам не знаю — по воле светил, по моей ли вине.

Те, кому я открыл свое сердце, мне стали врагами.

Ну и странность судьбы! Ну и доля же выпала мне!

Никаким не владею я в мире добром — кроме скорби.

Ничего не нашел я ни в добром, ни в злом — кроме скорби.

И ни преданности, ни любви я не встретил ни в ком.

Друга нет на пути одиноком моем — кроме скорби.

Твоею прелестью пристыжена,

Перед тобою роза склонена.

Частицу света ей луна дает,

Но у тебя свой блеск берет луна.

Ты говоришь мне: «Не о горе мысли,

Развей дурные на просторе мысли!

Смирись, терпи!..» Но что мне делать с сердцем?

В нем — целый мир скорбей, в нем море мысли.

Принеси мне вина фиал, положи фиал на ладонь.

Словно пери, чьи губы — лал, положи фиал на ладонь.

По краям его пена кипит, пузырьки ее словно цепь…

Видишь — разум я потерял! Положи фиал на ладонь!

Пусть барбат и най зазвучат! Приведите ту, что люблю!

Пусть любовью ее хоть раз жажду сердца я утолю.

Душу выну за это вам! Все богатства сердца раздам!

Уж тогда по щедрости впрямь я Хотаму не уступлю!

О, если бы нас от напастей судьба укрывала,

А дружба в труде, и нужде, и беде помогала!

Когда же из рук наших время похитит поводья,

О, если б хоть старость в ту пору нам стремя держала!

Сталь закаленную разгрызть зубами,

Путь процарапать сквозь гранит ногтями,

Нырнуть вниз головой в очаг горящий,

Жар собирать ресниц своих совками,

Взвалить на спину ста верблюдов ношу,

Восток и Запад измерять шагами —

Все это для Джами гораздо легче,

Чем голову склонять пред подлецами.

Ночью сыплю звезды слез без тебя, моя луна.

Слезы света не дают, — ночь по-прежнему темна.

До мозолей на губах я — безумный — целовал

Наконечник той стрелы, что мне в сердце вонзена.

Здесь, на улице твоей, гибли пленники любви,—

Этот ветер — вздохи душ, пыль — телами взметена.

Если вдруг в разлуке стал я о встрече говорить —

То горячечный был бред, вовсе не моя вина!

С той поры, как ты, шутя, засучила рукава —

Всюду вздохи, вопли, кровь, вся вселенная больна.

О рубинах речи нет, нынче с цветом губ твоих

Сравнивают алый цвет роз, нарядов и вина.

По душе себе Джами верования искал,—

Все религии отверг, лишь любовь ему нужна.

Похитила ты яркость роз, жасминов белых диво,

Твой ротик — маленький бутон, но только говорливый.

Уж если ты не кипарис, друзьям скажу: насильно

Меня, как воду на луга, к другим бы отвели вы!

Долина смерти — как цветник: спаленные тобою,

Ожогом, как тюльпан внутри, отмечены красиво.

Едва ли я настолько храбр, чтоб не были страшны мне

И завитки твоих волос, и смеха переливы.

Бродя в долине чар любви, чужбины не заметишь,

Никто там даже не вздохнет о доме сиротливо.

Начав описывать пушок над алой верхней губкой,

Бессильно опустил перо Джами красноречивый.

По повеленью моему вращаться будет небосклон.

Он отсветом заздравных чант, как солнцем, будет озарен.

Найду я все, чего ищу. Я Рахша норов укрощу,

И будет мною приручен неукротимый конь времен.

Друг виночерпий, напои тюрчанку эту допьяна,

За все превратности судьбы тогда я буду отомщен.

Сладкоречивый соловей, ты стал красивым, как павлин,—

Так хочет вещая Хума, попавшая ко мне в полон.

По вечерам сидим и пьем и снова пить с утра начнем,

Ведь это лучше, чем, молясь, бить за поклонами поклон.

Джами как будто сахар ел, так сладость дивных уст воспел,

Что сладкогласий соловей был восхищен и вдохновлен.

Бог только начал прах месить, чтоб нас, людей, создать,

А я уже тебя любил, страдая, стал желать.

Ты благость с головы до лог, как будто вечный бог

Из вздоха создал облик твой, твою живую стать.

Под аркой выгнутых бровей твой лик луны светлей,

И свод мечети я отверг, стал на тебя взирать.

Не веришь ты моей любви, хоть все кругом в крови,

То взглядов горестных моих кровавая печать.

Умру я с просьбой на устах: смешай с землей мой прах,

Чтоб склепы бедных жертв твоих плитою устилать.

Убей меня и кровь мою в свой преврати ковер,

Затем, что дней моих ковер судьбе дано скатать.

Зачем мне рай в загробной мгле, — есть радость на земле.

Рай для Джами там, где тебя он сможет увидать.