Вышел волк голодный, видит полн ягнят простор степной.

Медленно проходит стадо мирной пастьбою ночной.

Режет волк овец. А овцы щиплют сочную траву.

Волк и овцы наполняют с жадностью желудок свой.

Волк траве — ягненок мирный, а для волка он — трава.

Помни это! Редко встретишь меткий оборот такой.

Помни это выраженье, зорче в жизнь свою вглядись:

Волком быть или ягненком, бойся участи любой!

Ты в погоне за ягненком? Но, глупец, не забывай:

На тебя, как на ягненка, смотрит кто-нибудь другой.

Ты не волк и не ягненок? Почему же при дворе

Состоишь? Без оговорок дашь ли мне ответ прямой?

Не гордись, что хлеб пшеничный и ягненка ешь, а друг

Черствый хлеб, отсевков полный, ест с холодною водой.

Одинаково придется как тебе, так и ему

Вечность пролежать недвижно без обеда под землей.

Разве ты услышишь это, разве сердцем ты поймешь,

Если уши внемлют пенью, если взгляд пленен игрой?

Удивительного хочешь. Чуда в жизни ищешь ты.

Что ж в окно через решетку смотришь ты на мир земной?

Нет, гляди и удивляйся на себя, что скован ты

Цепью крепкою под этой высью вольной голубой.

Что в неведении жалком чистая твоя душа,

Как сова, живет в руинах, в сумрачной степи глухой!

Что тебе от этих пышных цветников, садов, дворцов?

Плоть твоя — чертог прекрасный, панорама — разум твой.

Спишь ты сладко. Над тобою днем и ночью небосвод

Колыбельным пеньем веет, а не громом, не грозой.

Если жизнь провесть ты хочешь, как осел, в еде и сне,

Ты душой увязнешь в муках, как в грязи осел зимой.

Чтоб с лицом, покрытым прахом, не предстать пред судией,

Чистою водою знанья лик души своей омой!

Баня, мускус и бальзамы старости не победят;

Старые стирать одежды и утюжить — труд пустой.

Ведь они не обновятся… наставления прими,

Хоть совет полезный горек, как целительный настой.

Сохрани же от худжата хорасанского навек

Слово доброго совета, слово мудрости живой!

В горьких раздумьях моих вся истомилась душа.

Тщетно я людям внимал, мудрых возжаждав речей.

Лгал мне и тот и другой, лгали глупец и слепец,

Стал у пророка искать я указанья путей,—

Но про Корана стихи тщетно я спрашивал всех,

Молвить кому бы я смог: душу мне знаньем согрей!

Дом я покинул тогда; бросил, в скитанья спеша,

Сад, где пестрели цветы, тканей узорных пестрей.

Лгал мне и тюрк, и араб, некто из Синда, индус,

Старый румиец, и лгал так же мне сын твой, о Рей!

Спрошен был мною в пути тот, кем не чтится творец,

И манихей, и сабей, спрошен был мною еврей.

Часто, на камин ложась, из облаков свой шатер

Я мастерил и в глуши спал наподобие зверей.

Я по горам проходил выше высокой луны,

Спутником рыб по волнам несся я ветра быстрей.

То я блуждал по пескам жарче горячей золы,

То по стране, где зимой мрамора тверже ручей.

То между осыпей шел, то вдоль потоков седых,

То в бездорожье, в горах старого мира старей.

То пред верблюдами брел, тяжко веревку влача,

То, словно вьючная тварь, с ношею — мимо дверей,

В город из города шел, всюду людей вопрошал,

К берегу дальних земель плыл я по шири морей.

В тени чинары тыква подросла,

Плетей раскинула на воле без числа,

Чинару оплела и через двадцать дней

Сама, представь себе, возвысилась над ней.

«Который день тебе? И старше кто из нас?» —

Стал овощ дерево испытывать тотчас.

Чинара скромно молвила в ответ:

«Мне — двести… но не дней, а лет!»

Смех тыкву разобрал: «Хоть мне двадцатый день,

Я — выше!.. А тебе расти, как видно, лень?..»

«О тыква! — дерево ответило, — с тобой

Сегодня рано мне тягаться, но постой,

Вот ветер осени нагонит холода,—

Кто низок, кто высок, узнаем мы тогда!»

Не суди, о чем не знаешь, — правило простое:

Промолчать гораздо лучше, чем сказать пустое.

Коль сам себе не хочешь накликать горя злого,

Так прикуси язык свой, сдержись от злого слова.

Не гордись пустой хвалою, никогда льстецам не верь,

Коль осмеянным не хочешь жить да каяться весь век.