Сказал сеид шуту: «Ну что ж ты, брат!
Зачем ты на распутнице женат?
Да я тебя — когда б ты не спешил —
На деве б целомудренной женил!»
Ответил шут: «Я на глазах у вас
На девушках женился девять раз —
Все стали потаскухами они,
Как почернел я с горя — сам взгляни!
Я шлюху ввел женой в свое жилье —
Не выйдет ли жены хоть из нее…
Путь разума увлек меня в беду,
Теперь путем безумия пойду!»
Разбой в степях привольных полюбя,
Огузы налетели, пыль клубя.
В селении добычи не нашли
И, старцев двух схватив, приволокли.
Скрутив арканом руки одному,
Кричали: «Выкуп — или смерть ему!»
А старец им: «О сыновья князей,
Что вам за прибыль в гибели моей?
Я — беден, гол, убог. Какая стать
Вам старика бесцельно убивать?»
В ответ огузы: «Мы тебя казним,
Чтобы пример твой страшен был другим,
Чтоб сверстник твой, лишась душевных сил,
Открыл нам, где он золото зарыл».
Старик им: «Верьте седине моей,
Как я ни беден — он меня бедней».
А тот, несвязанный, вопил: «Он лжет!
Он в тайнике богатства бережет!»
А связанный сказал: «Ну, если так,
Я думал: я бедняк и он бедняк.
Но если будете предполагать,
Что мы условились пред вами лгать,
Его сперва убейте, чтобы я
Открыл от страха, где казна моя!»
При караване караульщик был,
Товар людей торговых сторожил.
Вот он уснул. Разбойники пришли,
Все взяли и верблюдов увели.
Проснулись люди: смотрят — где добро:
Верблюды, лошади и серебро?
И прибежали к сторожу, крича,
И бить взялись беднягу сгоряча.
И молвили потом: «Ответ нам дай:
Где наше достоянье, негодяй?»
Сказал: «Явилось множество воров.
Забрали сразу все, не тратя слов…»
«А ты где был, никчемный человек?
Ты почему злодейство не пресек?»
Сказал: «Их было много, я один…
Любой из них был грозный исполин!»
А те ему: «Так что ты не кричал:
«Вставайте! Грабят!» Почему молчал?»
«Хотел кричать, а воры мне: молчи!
Ножи мне показали и мечи.
Я смолк от страха. Но сейчас опять
Способен я стонать, вопить, кричать.
Я онемел в ту пору, а сейчас
Я целый день могу кричать для вас».
В пыли верблюд араба-степняка
Нес на себе огромных два мешка.
Хозяин дюжий сам поверх всего
Уселся на верблюда своего.
Спросил араба некий пешеход,
Откуда он, куда и что везет.
Ответил: «У меня в мешке одном —
Пшеница и степной песок — в другом».
«Спаси аллах, зачем тебе песок?»
«Для равновесия», — сказал ездок.
А пешеход: «Избавься от песка,
Рассыпь свою пшеницу в два мешка.
Когда верблюду ношу облегчишь —
Ты и дорогу вдвое сократишь».
Араб сказал: «Ты — истинный мудрец!
А я-то — недогадливый глупец…
Что ж ты — умом великим одарен —
Плетешься гол, и пеш, и изнурен?
Но мой верблюд еще не стар и дюж.
Я подвезу тебя, достойный муж!
Беседой сократим мы дальний путь.
Поведай о себе мне что-нибудь.
По твоему великому уму —
Ты царь иль друг халифу самому?»
А тот: «Не ходят в рубищах цари.
Ты на мои лохмотья посмотри».
Араб: «А сколько у тебя голов
Коней, овец, верблюдов и коров?»
«Нет ничего». — «Меня не проведешь.
Ты, вижу я, заморский торг ведешь.
О друг, скажи мне, истину любя,
Где на базаре лавка у тебя?»
«Нет лавки у меня», — ответил тот.
«Ну, значит, из богатых ты господ.
Ты даром сеешь мудрости зерно.
Тебе величье знания дано.
Я слышал: в злато превращает медь
Сумевший эликсиром овладеть».
Ответил тот: «Клянусь аллахом — нет!
Я — странник, изнуренный в бездне бед.
Подобные мне странники бредут
Туда, где корку хлеба им дадут.
А мудрость награждается моя
Лишь горечью и мукой бытия».
Араб ответил: «Прочь уйди скорей,
Прочь со злосчастной мудростью своей,
Чтоб тень тебя постигнувшего зла
Проказой на меня не перешла!
Ты на восход пойдешь, я — на закат,
Вперед пойдешь — я поверну назад.
Пшеница пусть лежит в мешке одном,
Песок останется в мешке другом.
Твои никчемны знанья, лжемудрец.
Пусть буду я, по-твоему, глупец,—
Благословенна глупость, коль она
На благо от аллаха мне дана!»
Как от песка, от мудрости пустой
Избавься, чтоб разделаться с бедой.
