И этот вроде Карпухина! Тоже что-то «выдать» хочет…

— Вот какой вопрос-то, Валера. Новый год на носу. Для меня праздник особый. Я хоть и в мае на свет божий явился, а новогодний праздник вроде как день рождения отмечаю. Причина на то есть. Ну, да об этом разговор особый… Сейчас пока о новогоднем празднике речь. Мы его с Машей всегда вдвоем встречали. В семейном, так сказать, кругу. Так уж у нас заведено было. А теперь что ж получается… Машечка моя выросла. Не заметил, как взрослой стала. Невеста, одним словом. Намедни взбунтовалась. Как хочешь, говорит, а я Геночку Карпухина на Новый год хочу к нам пригласить. Как же ты его пригласишь, спрашиваю, если он на службе? Кто ж ему увольнительную даст? Не положены они у нас. И слушать не хочет… Я вам, Валера, так скажу: не в увольнительных дело-то. С командиром я всегда договорюсь. Но грызет меня червяк изнутри. Право, совсем загрыз: не ошиблась ли Машенька? Настоящее ли у нее чувство? Да и Карпухин… Он-то каков? А?

Николаев неожиданно умолк, словно потерял нить разговора. Я не знал, как можно помочь ему найти эту нить.

— Вам, наверно, не понять всего этого, Валерий, — расстроенно произнес после продолжительной паузы Николаев.

— Отчего же, товарищ гвардии старшина?

— А оттого, что юность мешает. Ведь она мне, знаете, как заявила, Машечка-то моя? Не чужой, говорит, он нам человек. Если, говорит, у тебя когда-нибудь внуки будут, то так и знай, фамилию они будут носить Карпухиных.

— Фамилия хорошая, Николай Николаевич, — вставил я.

— Хорошая? — Николаев встал. — Я вам, товарищ Климов, очень доверяю. Скажите мне, как отцу своему бы сказали, он хорошо относится к Маше? Ему можно верить?

Господи, да неужто можно сомневаться в Генке?

— Николай Николаевич, с Карпухиным хоть в огонь, хоть в воду. Он — настоящий парень и очень любит Машу.

Может, тут какие-то иные нужны были слова, способные раз и навсегда рассеять отцовские сомнения, отмести его предубеждение по отношению к моему другу. Но есть ли такие слова?

— Вы сказали, Николай Николаевич, что мне доверяете. Так вот я очень хочу, чтобы вы и Карпухину доверяли, как мне. Он без Маши жить не может…

Старшина устало оперся на спинку стула и принялся тереть платком свою блестящую лысину.

— Хорошо, товарищ Климов, спасибо. Можете идти.

— Есть!

Я уже взялся за дверную ручку, как старшина остановил меня.

— Простите, Валерий. Вот уж поистине старость не радость. Склероз. Я ведь зачем пригласил-то вас? В следующую субботу в политотдел нас вызывают. Семинар партийных и комсомольских секретарей назначен. По соревнованию.

— Ясно, товарищ гвардии старшина.

— Надо бы нам посидеть вечерок-другой, с мыслями собраться. Может, завтра займемся.

Из ленкомнаты доносился дружный хохот. Было ясно, где искать Карпухина. С легкой руки нашего взводного шашечные баталии не на шутку заразили всю роту. Играли на «под стол». Генке с его горячностью в игре приходилось опускаться на четвереньки по нескольку раз за вечер. Однако это его нисколько не смущало.

Я вошел в ленкомнату в тот самый момент, когда Карпухин выбирался из-под стола. Увидев меня, обрадованно заголосил, стараясь перекричать разбушевавшихся болельщиков.

— Ну, кто еще идет на Карпухина? Есть желающие? Смельчаков прошу сначала сыграть с Валерием Климовым… Он мой ученик, подающий неплохие надежды. Врежешь им, Валер?

— С удовольствием, учитель. Только покажи еще разок прием переползания под столом.

— Ну, этому делу, брат, тут быстро научат… Вон Серега Шершень третьего или четвертого под стол гоняет. Играет, как Бендер в Васюках, за фук берет… Нешто у такого выиграешь?

— Отдохни от шашек, — сказал я Карпухину. — Выйдем. Дело есть.

— Говори, что за дело? — нетерпеливо спросил Карпухин, когда мы вышли из ленкомнаты.

— Хочу дослушать, что ты за моей спиной, без спросу вытворял.

Генка схватил меня за рукав и потащил за собой к тумбочке.

— Закройте глаза, Климов, — приказал он.

— Фокусы?

— Закройте, говорю.

Я подчинился.

— Видит бог, я этого не хотел делать сегодня, — запричитал Генка, копаясь в тумбочке, — но вы же нетерпеливая личность, Климов. Вы же теперь не отстанете, будете черт знает что мнить. И ни мне, ни вам не будет от этого никакой личной жизни.

— Да что ты затеял, Гена? — перебил я его причитания.

— Климов! Предупреждаю, откроете глаза, никогда ничего не узнаете. Потерпите несколько секунд… Синяя Борода вы, Климов. Отбили у меня самым бессовестным образом лучшую во всем Средневолжанске девчонку… Открывайте глаза!

Я открыл и остолбенел. Генка держал передо мной Наташкин портрет. В рамке. С фотографии Наташка смотрела прямо мне в глаза и ласково улыбалась.

— Откуда у тебя портрет?

— Ты нагнись да прочти, Отелло!

В левом нижнем углу зеленым фламастером выведены пляшущие Наташкины буковки. «Валере Климову. На добрую память. С Новым годом, милый Валерик!

Наташа С., г. Средневолжанск».

— Климов, уберите краску с лица. Вам она не идет, — съязвил Генка. — И дайте занавес: немая сцена не может длиться вечно.

Вот он какой, мой Генка Карпухин. Он все, все расписал Наташке. И новогодний подарок для меня организовал. А рамку, оказывается, Абагян сделал. Я вспомнил, как Ашот мастерил Атабаеву чемодан.

— Такой замок устрою, — обещал Ашот, — никто не откроет. Даже сам не откроешь.

Мастеровой малый, ничего не скажешь. А Генка-то, Генка! Вот друг так друг. Сколько еще до поверки? На письмо Наташке хватит? Сейчас же напишу. Милая Наталья, такого Нового года у меня еще никогда не было. Он принесет нам много счастья, наступающий год. Правда же, Наташа?

— Ты куда? — остановил меня Карпухин. — Совсем обалдел, что ли? Рассказывай, зачем Ник-Ник вызывал.

— На семинар нам с ним ехать в политотдел…

— А-а, — протянул Генка.

— Но это еще не все, Карпухин. Может, глаза закроете?

— Придумайте что-нибудь повкуснее, Климов. Пережеванное не употребляю.

— Ну, раз так, маэстро Карпухин, тогда завтра с утра занимайте очередь в ателье военторга.

— Да?

— Не да, а так точно. Спешите заказать смокинг, господин будущий старшинский зять. Ник-Ник собирается пригласить вас на новогодний праздник. К себе в дом. Усвоил, сеньор жених?

— Это правда?

Пусть простит меня Ник-Ник, но я передал Генке весь его разговор со мной.

В тот вечер на всем белом свете не было людей счастливее нас с Генкой.

«Милая Наташа!

Теперь я хорошо знаю, что сами по себе праздники ничего не стоят. Праздниками для людей их делают люди. Я тебе бесконечно благодарен за самый лучший в моей жизни ноговодний праздник. Говорят, на Новый год загадывают желания. Я себе загадал одно-единственное — очередной Новый год встретить вместе с тобой. Знаю, только от тебя зависит исполнение этого желания.

Я тебе уже писал, что мы с Генкой решили поступить в Ульяновское танковое училище. Скоро подаем рапорта. Так что осенью будем совсем неподалеку от нашего родного Средневолжанска. И на Новый год ты приедешь ко мне в гости. Далеко загадываю? Если бы я тебе все свои задумки сейчас высказал, ты, наверно, назвала бы меня чудаком. А я и есть чудак… Но ведь это же здорово, Наташенька, быть чудаком, загадывать желания и добиваться их исполнения. Непременно добиваться!

У меня все в порядке. Служба идет как надо. Газеты с моими заметками я тебе регулярно высылаю. Почему их мало, спрашиваешь? Потому что не так часто пишу, а редакция к тому же еще реже, чем пишу, их печатает. А насчет моей болезни не беспокойся. Погрипповал малость — с кем не случается? Просто у нас доктора-перестраховщики. Чуть закашлял — в лазарет. Будь веселой, думай обо мне только хорошее и сделай так, чтобы ты мне снилась каждую ночь. Ну что тебе стоит, сделай, пожалуйста, чтобы было все именно так.

Твой Климов».