Степану, как всегда перед боем, не спалось. Возле самого уха он чувствовал теплое дыхание Захара Суворова. «Ребенок, совсем ребенок, — думал Степан. — Хоть и вымахал с коломенскую версту… Ловить бы сейчас тебе язей на родной Оке. Что ждет тебя завтра, а может быть, и сегодня в этих незнакомых горах?» Думая, что Захар спит, Степан осторожно, чтобы не разбудить, повернулся, прикрыл его плащ-палаткой. Но Захар вдруг заговорил:
— Товарищ старший лейтенант, вы знаете, про что я думаю? Про орлов. Мустафар Залиханов интересную сказку как-то рассказывал. Не слыхали?
— Слыхал. Это, Захар, древняя горская легенда. Красивая легенда.
— Пускай легенда. А вот вчера… старший сержант Петросян… Я теперь, когда орлов увижу, так и буду думать о нем…
Степан ничего не ответил, с каким-то тревожным, щемящим чувством вслушивался он в дыхание спящих бойцов.
«Неужели все эти солдаты так быстро привыкли к войне? — думал он. — Спят сном уставших тружеников, а завтра — снова в бой. И кого-то из них завтра не будет рядом, и лишним окажется котелок борща. Сколько писем, которые принесет почтальон, останутся нераспечатанными! А сколько жен, матерей будут читать вести с фронта, и разговаривать, и радоваться весточкам от мужей, сыновей, которых уже не будет в живых…»
Сон не шел к Степану. Он достал из полевой сумки блокнот, карандаш, включил фонарик. Степан не любил писать письма и почти никогда не писал их. Но сейчас, перед боем, ему захотелось поговорить с Ольгой. Писать было неудобно. Он осторожно повернулся на бок, оперся на локоть.
«Дорогая моя! Сейчас глубокая ночь. В просветах облаков сверкают очень крупные звезды. Почему, когда мы поднимаемся в горы, звезды кажутся такими крупными? Наверное, потому, что мы становимся ближе к ним. Я пишу тебе при свете фонарика. Утром, а может быть, раньше предстоит бой. Но сейчас мои бойцы спят на сосновых ветках. Очень крепко пахнет хвоей, и я вспоминаю последний новогодний вечер в нашей школе. Тогда тоже пахло хвоей и мандаринами. А помнишь, какой ты мне сшила смешной костюм Арлекина? Он был раскрашен акрихином, и у меня из карманов нелепо торчали мандарины…
Как я хочу тебя видеть, родная! Как хочу, чтобы мы с тобой встретили еще не один Новый год… Вчера погиб Аршак. Погиб у нас на глазах. Об этом тяжело писать. При встрече я расскажу тебе о его героической гибели. Будь прокляты эти фашисты!..»
…Степан забылся совсем ненадолго и очнулся оттого, что кто-то его тормошил. Он приподнял голову. В предрассветных сумерках уже четко различались ели. Над ними низко плыли грязные облака, еще не подсвеченные солнцем. Перед Степаном стоял боец из охранения. Он наклонился и испуганно зашептал:
— Немцы, товарищ лейтенант, много немцев.
— Поднимай людей. Только тихо, без лишнего шума. — Степан подтолкнул спящего Суворова. — Вставай, Захар. Быстро.
Степан торопливо вырвал листок из блокнота, вложил его в один конверт с письмом Аршака Петросяна и бросился к кромке леса.
Пробежав несколько метров, он упал на землю, подполз к трухлявому пню, глянул вниз. Егеря шли, растянувшись в длинную колонну. Следом двигался караван мулов. Сильные животные с трудом переставляли ноги. Степан разглядел на их спинах части разобранных горных орудий и минометов.
При такой растянутости колонны взрыв скалы не даст хорошего результата. Только бы не поторопился сержант Кучеренко! Сейчас голова колонны остановится. Егерям надо переходить речку, и они должны скопиться у брода под Бычьим Лбом. Так и есть, идущие в голове колонны остановились и затем по одному стали переправляться через узкий брод. А егеря с мулами все подходили, толпясь у брода.
«Пора. Вот теперь пора! Видит ли это Кучеренко?» — подумал Степан, и в этот момент вздрогнули горы. Ослепительная вспышка на миг озарила нависший над ущельем Бычий Лоб. Могучий взрыв раздробил скалу. От этого взрыва встряхнулись соседние вершины и сбросили с себя веками лежавшие гранитные глыбы. Каменная лавина обрушилась на головы егерей. Снизу слышались стоны раненых, дикий рев мулов.
В ущелье под взорванным Бычьим Лбом заметались в панике оставшиеся в живых егеря.
— Огонь! — крикнул Степан.
— Бей гадов! — подхватили его команду бойцы.
Не ожидавшие нападения гитлеровцы бросились в лес, оставляя трупы на берегу речки. Но вскоре они опомнились, открыли ответный огонь. У кромки леса стали рваться мины.
Разгоряченный боем, к Степану подбежал Захар Суворов. Лицо его выражало мальчишеский азарт.
— Товарищ старший лейтенант! Пошли на фашистов! Мы им отомстим за Петросяна! За всех!..
Но Степан видел: немцы уже почувствовали, что перед ними небольшая группа, и, выпустив по кромке леса еще несколько мин, сами перешли в атаку. Перебегая от камня к камню, они приближались.
— Гранаты к бою! — крикнул Степан.
— Товарищ старший лейтенант, ведите в атаку!.. — повторял Суворов. — Мы их… гадов!..
— Слушай, Захар, — охладил его пыл Степан, — постарайся как можно быстрее добраться до штаба полка. Доложи майору Ратникову обстановку. Будешь проходить мимо Бычьего Лба — там на южном склоне сержант Кучеренко с тремя бойцами. Скажешь им, чтобы отходили.
— Я — в тыл, а вы тут…
— Слушать приказ! — перебил его Степан. — Передашь Ратникову, что будем драться до последнего, но егерей нам не удержать. Нужна помощь.
Рокотов достал конверт с письмами, протянул его Захару.
— Это передашь командиру полка.
Захар переминался с ноги на ногу, растерянно смотрел на командира.
— Я в тыл… А вы… — Лицо солдата исказилось гримасой. Захар пытался скрыть выступившие на глазах слезы.
— Выполняйте приказ, красноармеец Суворов! — строго прикрикнул Рокотов.
— Есть, выполнять. — Захар махнул рукой и побежал в сторону Бычьего Лба.
Бойцы, отстреливаясь, швыряя гранаты в наседавших гитлеровцев, отступали в глубь леса. Уже совсем рассвело, и Рокотов с тревогой поглядывал в сторону горы Шексы. Только бы егеря не прошли через заслон Хуссейна Залиханова…
И словно в подтверждение его опасливых мыслей, со стороны Шексы ударили автоматные очереди.
Теперь единственный спасительный путь оставался по скатам бывшего Бычьего Лба, где еще держалась четверка бойцов сержанта Кучеренко и откуда по немцам не умолкая бил пулемет.
Егеря подожгли лес. Ветер, дувший в сторону моря, погнал на бойцов огонь. Горький дым разъедал глаза, перехватывал дыхание, а егеря, скрытые дымовой завесой, подступали совсем близко. Бойцы бросали в них гранаты, стреляли из автоматов. Но егеря наседали, и бойцам пришлось переходить врукопашную.
Прямо перед Рокотовым выросла стройная, высокая фигура в форме горного стрелка. Степан не успел выстрелить — фашист перехватил его руку с пистолетом и замахнулся штыком. Рокотов резко уклонился чуть в сторону и в то же мгновение ударил егеря ногой в живот. Егерь натужно крякнул, однако цепко держал Степана за руку. Рокотов вырвал руку и саданул рукояткой пистолета по серой альпинистской шапке с изображением эдельвейса. Егерь застыл, немигающими глазами уставился на Рокотова, как бы спрашивая: «Что здесь происходит?» — и осел на землю. Степан успел заметить идеально правильные черты покрытого загаром лица и гримасу боли на нем…
Стрельба постепенно стихала. Но это не означало, что оставшимся в живых бойцам удалось прорваться. Степан понимал: отряда уже нет. И наверняка погибнут те четверо бойцов с сержантом Кучеренко, если не успеет Суворов предупредить их, чтобы отходили. И еще понимал Степан, что через проход у горы Шексы просочились егеря и теперь окружают то, что осталось от его отряда.
Жгучая боль резанула по ногам. Рокотов ухватился за ствол сосны, но не устоял и упал на землю. Собрав силы, он приподнялся, сел у сосны, прижавшись спиной к смолистому стволу. Уже почти теряя сознание, увидел совсем рядом немецкого офицера. Низкорослый, совсем коротышка, тот в открытую шагал прямо на Степана. Сжав двумя руками пистолет, Степан целился в офицера. Но ствол водило из стороны в сторону. Офицер приближался, и Степан отчетливо видел его лицо — узкое, продолговатое, с коротким тонким носом. Степану померещилось, что он его уже где-то видел. Он стрелял, выпуская пулю за пулей, а офицер все шел, шел и шел. «Ганс, — мелькнуло в помутневшем сознании Рокотова. — Это он провел егерей через проход у Шексы». Сквозь какую-то странную вату в ушах Рокотов услышал совсем близко голос Ганса:
