В штабе дивизии Клауса ждали с нетерпением. Генерал Хофер лично приехал в Краснодар, куда самолет доставил Клауса. Едва Клаус спустился по трапу, как очутился в объятиях тестя.

— Ну что внук? Как Диана?

— Внук жив. Диана погибла, — с трудом вымолвил Клаус.

— Боже мой… Моя дочь! Клаус, как же?

— Во время воздушного налета.

— Моя дочь… — всхлипнул Хофер.

— Берлин регулярна бомбят.

— Моя дочь… — отрешенно повторил генерал Хофер.

Всю дорогу до штаба дивизии Хофер не проронил ни слова. И Клаус не нарушал молчания. У них обоих было одно горе, и не было смысла утешать друг друга. Лишь подъезжая к штабу, Хофер, не глядя на Клауса, проговорил:

— Хоть ты побереги себя. Ведь у нас с тобой мальчик.

— Война есть война.

— Да, черт побери, ты прав… Вам с Штауфендорфом поручено важное задание. Приказ из Берлина. Разыщи Ганса, он тебе все расскажет.

Ганс Штауфендорф сам разыскал Клауса.

В новенькой альпинистской форме, он весь сиял и, было видно, искренне обрадовался приезду Клауса.

— Наконец-то, дружище! А я уж думал, что мне одному придется насладиться славою. Сбылось, Клаус, сбылось! Хватит настоящим горным орлам ползать по земле, подобно ужам. Эльбрус! Нам должен покориться трон господний. А там… Гималаи. И чем черт не шутит — Эверест! У меня, Клаус, даже при одной мысли об этом дух захватывает. А что? Это историческая неизбежность. Германский флаг должен развеваться на самых высочайших вершинах земного шара. Знамя рейха должно реять за облаками. Мы еще махнем с тобой, дружище, на Эверест. Тем русским мальчикам, которые в тридцать восьмом таскали нас в горы, не видать таких вершин. Кстати, как с этим Борисом Севидовым? Ты был в ростовском лазарете?

— Был.

— Не согласился?

Несмотря на то что Клаус ждал этого вопроса, сейчас он растерялся. Сказать правду — навредить Борису Севидову, но и лгать бессмысленно: Гансу совсем нетрудно навести справки.

— Не согласился.

— Генералу Конраду это не понравится. Но для нас с тобой даже к лучшему. Зачем делить славу с каким-то русским? Не зря же мы таскались в эти горы до войны. Теперь махнем на Эльбрус.

— Махнем, Ганс. Может быть, махнем, — рассеянно ответил Клаус.

— Да ты что, в самом деле, словно тебя искупали в уксусе? Открой-ка бар да угости друга из запасов шефа. Нехорошо быть эгоистом. Небось сам там, в Берлине… Ну рассказывай, что там? Как Диана?

— Нет больше Дианы.

— Горе какое! Прости, Клаус. Искренне сочувствую. А как…

— Сын родился. Отто… В честь деда — Отто.

— Нет Дианы… Горе какое, — повторил Ганс. Он привычно открыл бар генерала, налил в рюмки коньяк. — Нет, во время войны холостяку гораздо легче. Давай выпьем. Что ж теперь делать, крепись, дружище. — Он выпил коньяк, бросил в рот кружочек лимона и, стараясь уйти от невеселого разговора, сказал: — Меня снова вызывал генерал Конрад. Операции на Эльбрусе придают большое значение в Берлине. Одно мне не понравилось: в наш отряд добавляют альпинистов из дивизии генерала Ланца. Генерал Конрад считает необходимым, чтобы поднятие флага рейха на Эльбрус было операцией не одной нашей дивизии, а всего горного корпуса. Может быть, генерал Конрад прав. Как ты думаешь, Клаус?

Клаус равнодушно пожал плечами.

— Я думаю, он прав, — продолжал Ганс — Это будет справедливо. Ведь, по существу, альпинисты почти всех горных дивизий в свое время обучались в альпинистской группе «Кюблер». Хорошо хоть командовать операцией поручено нам.

— Это естественно, — ответил Клаус. — Мы знаем Кавказ.

— Я уже отобрал людей. Поверь, Клаус, это было нелегко. За три года войны не так уж много осталось настоящих альпинистов. Но мне удалось набрать команду довольно опытную. Пятьдесят пять человек, кроме нас с тобой. Ты познакомишься с ними, это надежные парни. Тебе бы надо отдохнуть, но сам понимаешь, приказ. К тому же в селении Хузрук нас ждут люди из дивизии Ланца. Кстати, у них имеется больше десятка белых мулов. Они пригодятся нам в снежных горах. Думаю, горы тебя немного отвлекут, успокоят.

…Вверх по долине реки Кубань отряд Ганса Штауфендорфа двигался на трех автомашинах. У Хузрука дорога обрывалась. Пришлось оружие, снаряжение и продовольствие взвалить на мулов. После короткого отдыха двинулись дальше. На второй день пути, преодолев около тридцати километров, передовая группа Штауфендорфа дошла до перевала Хотю-Тау и на высоте более трех с половиной тысяч метров расположилась биваком. Вьючный караван с оружием, боеприпасами и продовольствием отстал, пришлось ждать его прибытия. Капитан Штауфендорф стоял у края крутого обрыва и любовался горным ландшафтом. На тысячи метров перед ним ниспадали ржаво-красные, изрезанные ущельями склоны Эльбрусского массива. Сверкали на солнце снежные и ледяные поля на его склонах. Отсюда открывался чарующий вид на царственные вершины Центрального Кавказа — от прекраснейшей из гор — Ушбы до Каштантау. На семнадцать километров с запада на восток течения глетчеров Азау, Гара-Басхи, Терскола и Джикаюн-Кес, а дальше, у Военно-Грузинской дороги, — Казбек. Совсем недалеко внизу, на высоте трех тысяч двухсот метров, шел бой за туристскую базу «Кругозор» — одинокий небольшой домик.

— Послушай, Клаус, ты где? Иди сюда.

Клаус вышел на голос из-за нависшего над тропой камня, держа что-то в руке.

— Ты только взгляни, Клаус, какая красота! — щурясь на солнце, воскликнул Ганс.

— Да, как четыре года назад.

— А что могло изменить горы?

Клаус протянул Гансу гильзу от ракетного патрона.

— Узнаешь?

— Не понимаю.

— Как же так? Вспомни. — Клаус вынул деревянную пробку и извлек из гильзы скрученный бумажный рулончик. Он развернул листок и стал читать:

— А-а, вспомнил, — улыбнулся Ганс. — Сохранилась записка. Только некому петь эту песню. Ты смотри, а наши подписи есть на листке.

— Помнишь, как хорошо пели ребята у костра…

— Помню. Тогда мы у русских были гостями. А теперь те ребята встретят нас иной песней.

— И будут правы… — проговорил Клаус. Он спрятал в гильзу записку и направился в сторону нависшего над тропой камня.

— Ты куда?

— Я сейчас, только положу на место гильзу.

Ганс с усмешкой пожал плечами. Когда Клаус вернулся, спросил:

— Неужели надеешься еще побывать здесь? После Эльбруса нас ждут Гималаи.

— А пока ждет Эльбрус. Но признайся, Ганс, наша операция не имеет ни малейшей военной ценности. Для нашей альпинистской биографии — куда ни шло.

— Это как понимать, — ответил Штауфендорф. — Конечно, тактического, а тем более стратегического значения наша операция не имеет. Хотя, должен тебе сказать, что кроме нас сюда движется большой отряд горных стрелков. Они должны очистить ближайшие долины от противника, занять перевалы близ Эльбруса и прикрыть левый фланг горного корпуса. Но и наша операция, дружище, очень важна… Согласись, что мир прислушается, если будет объявлено, что германские войска водрузили навечно имперский военный флаг на высочайшей горе Кавказа. А сделаем это мы с тобой.

— Смотри! — неожиданно прервал Штауфендорфа Клаус и протянул бинокль. — Вон там, левее, «Приют одиннадцати»!

Ганс схватил бинокль, жадно припал глазами к окулярам. Среди волнистой, испещренной бесчисленными складками ледяной пустыни на отроге скалы сверкал на солнце дом необычной архитектуры — обтекаемой формы, полностью облицованный листами оцинкованного железа, под лучами солнца он выглядел как гигантская гондола дирижабля.