— И тем важнее ваше выступление. Жители Кавказа должны почувствовать, что против большевиков борются и сами русские и в этой священной борьбе должны объединиться все народы. Мы понимаем, господин Севидов, это сделать нелегко, — заговорил Николадзе. — Родной брат… Родная кровь. Мы, кавказцы, это хорошо понимаем. Я заверяю вас, немецкое командование высоко оценило ваш поступок. Завтра вместе с господином Кутиповым вы отправитесь в Нальчик. Свяжетесь с бургомистром, ознакомитесь с программой праздника, покажете ему текст выступления. Мы с господином Берном приедем позже; возможно, прибудет и генерал Шикеданц.

В ресторане «Глобус» было шумно и дымно. Эстрада размещалась в центре тесного круглого зала. Оркестр гремел так оглушительно, что сидящим за одним столиком приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.

Кутипов вначале держался галантным кавалером, произносил витиеватые тосты за Тоню, за ее красоту и молодость. Но потом как-то сразу захмелел и уже пил без тостов рюмку за рюмкой, не закусывая.

— Нет, ты слыхал, тезка? — орал он Борису. — Мы должны подобрать им помещение! Ха! На высшем уровне встретить их сиятельства! Я, сын казачьего генерала Краснова, должен ублажать этого нацмена! Эту паскуду!

Борис дернул Кутипова за рукав, кивнул в сторону Тони. Кутипов пьяно осклабился и полез к Тоне целоваться.

— Мил-лая, совершенно изму… изумит-тельная Тоня, — пьяно лепетал он. — Давай р-рванем с тобой в Бр-раз-зилию. Ну их всех к ч-черту!

— Вы пьяны. Вам необходимо проспаться. — Тоня встала. — Я ухожу.

Кутипов, пошатываясь, подошел к ней и, пытаясь обнять, зашептал:

— Куда ты… Едем ко мне…

Тоня оттолкнула Кутипова и направилась к выходу. Кутипов устремился было за ней, но Борис преградил ему дорогу.

— Оставь, Борис Михайлович, — дружелюбно заговорил он. — Ты же сам сказал, что имеешь на нее серьезные виды.

— Виды? Да… виды. Имею виды!

— А сейчас ты пьян. Оставь ее, — уговаривал Борис, усаживая Кутипова на место. — Посиди спокойно. Я прикажу Шалве отвезти Тоню домой и обратно заехать за нами. Посиди, послушай музыку.

— Шалва? Пускай Шалва. И чтоб ни-ни. И ты чтоб ни-ни. — Кутипов обессиленно уронил голову на стол и уснул. Борис осторожно вытащил его роскошный рыжий чуб из тарелки с салатом и быстро пошел через зал, следом за Тоней.

Шалва жестом пригласил Бориса в машину. Там уже сидела Тоня.

— Наконец-то мы с вами увиделись, — проговорила она.

— Где Ванюшка? Когда я смогу его увидеть?

— За Ванюшку не волнуйтесь, он у меня. Не волнуйтесь, это надежное место. Но вам показываться у меня не следует.

— А Дарья Михайловна?

— Дарья Михайловна погибла на переправе.

— Как это случилось?

— Там погибли многие. За Ванюшку не волнуйтесь, — повторила Тоня. — У нас совсем нет времени. В партизанском штабе ждут сведения о национальных формированиях: состав, вооружение, откуда завербованы, фамилии и биографии командиров. Штабу важно знать, где гитлеровцы намерены использовать эти легионы.

— Я очень мало знаю, — ответил Борис — Могу лишь сказать, что часть легионов будет направлена под Новороссийск и Туапсе, другая часть — против нашей Северной группы войск, на Грозный и Владикавказ. Ни состава, ни вооружения этих легионов не знаю. Мне не доверяют и не станут доверять, пока я не выступлю на митинге в Нальчике. А на это я никогда не пойду.

— Но ведь в штабе партизанского движения знают о вашей работе, — проговорила Тоня. — Там все поймут.

— В штабе знают обо мне единицы, а о предательском выступлении на митинге узнает весь Закавказский фронт. Уж доктор Берк постарается. На следующий же день все продавшиеся немчуре газеты на Северном Кавказе, вроде «Пятигорского эха» и «Кавказского вестника», раззвонят о выступлении, да и там, в Берлине, будут склонять фамилию генерала Севидова. Нет уж, лучше пулю в лоб.

— Зачем пулю? Приедем в Нальчик, а там уйдем к своим, — предложил Шавлухашвили.

— Это, конечно, можно, — согласилась Тоня. — Но тогда мы лишаемся своего человека в штабе формирования.

— Да какой от меня толк? — вспылил Борис. — Думаете, там, в абвере, сидят дураки? Так они и доверили красному командиру, брату советского генерала? Николадзе, Оберлендер и их компания понимают, что только после выступления на митинге деваться мне будет некуда, только тогда я сдамся им с потрохами.

— Действительно тупик, — согласилась Тоня. — Но я вас прошу: сами пока ничего не предпринимайте. Думаю, что завтра вы получите указание.

— Завтра я уже должен ехать в Нальчик.

— Хорошо, мы постараемся сегодня же связаться со штабом и получить указания, хотя сделать это будет сложно.

— Да, — спохватился Борис, — если у вас есть связь со штабом, то удалось сообщить генералу Севидову о судьбе его жены и внука?

— Я этого не знаю, — призналась Тоня. — Мы только что установили связь со штабом партизанского движения, а партизаны наверняка связаны с командованием фронта. Не беспокойтесь, и о вас генерал Севидов узнает. А сейчас возвращайтесь в ресторан. Как бы господин Кутипов вас не заподозрил.

Кутипова за столиком не было. Он стоял на эстраде и, покачиваясь, дирижировал оркестром. Борис с трудом стащил его с эстрады и усадил за стол.

— Ты один? — спросил Кутипов, глядя мутными глазами на закуски. — А где эта?.. Где моя Тоня?

— Шалва повез ее домой.

— Э-эх вы… Я вам… Ведь Тоня… Тоня…

— Хорошая девушка.

— Хор-рошая? Совер-рш-шенно изумительная девушка. Эх, тезка, махнуть бы с ней далеко-далеко… — Кутипов обнял Бориса за плечи и, оглянувшись, зашептал: — Ты думаешь, не нашлось бы райского местечка на земле? Ты думаешь, у меня меньше денег, чем у Николадзе? Есть тихие земли, где только солнце, пальмы, теплое море… И тебе, тезка, там места хватит. Зажили бы… — Кутипов опустил голову и продолжал изливать душу перед Борисом Севидовым. — Ты знаешь, ведь я толком и не пожил. Хотел еще до войны рвануть за кордон, папашу родного отыскать. И рванул бы. А с чем? Фамильных бриллиантов папаша не оставил. С профсоюзной книжкой в кармане бежать? Эх, тезка, какие есть на земле страны!.. Только надо вовремя смыться, это я тебе чисто по-товарищески. Мне все равно кто победит — немцы, большевики, англичане, хоть турки. Все дураки — воюют, убивают друг друга. Не-ет, это не по мне, хоть я и казак. Жизнь у человека только одна. Даже эти нацмены понимают, стараются от войны улизнуть. Не успели немцы с армянским легионом разобраться, теперь от них грузины драпанули.

— Как, опять дезертиры? — удивился Борис.

— Да, в тридцатом грузинском. Эти мерзавцы как-то связались с большевиками, и пятьдесят человек драпануло. Сам генерал Кестринг обследовал этот легион. Приказал оставшихся разоружить и отправить на строительные работы. Многих шлепнули на месте. А подыхать на кой хрен? За что? Я у самого Прута рванул, и правильно сделал. А что? Ну хлопнули бы давно. Вон у немцев силища-то какая. Что толку сопротивляться?.. Я хочу писать, понимаешь, писателем хочу быть. Я против войны писать хочу, а мне винтовку в руки. Рвану, рвану, тезка, в какую-нибудь Бразилию или, к примеру, в Марокко и буду писать. Грошей хватит. Не думай, что Кутипов так… олух… Эти арийцы хапают, а Кутипову нельзя? Тоню бы еще захомутать. Она ведь тоже вроде казачка, ростовская. И тебя, тезка, заберем с собой.

— Я-то зачем тебе нужен? Ты ж мне не доверяешь…

— Я? Почему? Я тебе верю. Немцы, правда, не верят. Вот выступишь на митинге — и поверят. Наградят и чин офицерский присобачат, не меньше майора дадут. Я слыхал об этом краем уха. На тебе ж доктор Берк заработает, и этот князь заработает. Брат генерала Севидова — крупный козырь. Родной брат генерала Севидова сам служит немцам и других призывает. Такое известие будет взрывом сильнее бомбы. Смотри, тезка, меня не забудь, когда большим чином станешь. Давай тяпнем за твой успех.

Пропуск на беспрепятственный проезд до самого Нальчика Кутипов получал у капитана Оберлендера в превосходном настроении. Два дня полной свободы, без контроля Николадзе, обещали немало приятного. Да еще в такой компании, как Борис Севидов, у которого в Предэльбрусье, очевидно, немало знакомых женщин. Но капитан Оберлендер тут же развеял радужные мысли Кутипова.