Военврач открыл белый металлический шкаф и поставил на стол стеклянную бутыль в ивовой оплетке.

— Для такой встречи пригодится.

Оставшись одни, друзья стали рассматривать комнатку и легко определили топчан Залиханова. Над ним висел небольшой домотканый коврик, а на коврике развешано несколько фотографий. Друзья принялись рассматривать одну из них, на которой был снят альпинистский лагерь «Рот-фронт» в Приэльбрусье.

Шумно вошел Сеид.

— Ай молодцы, ребята! Навестили старого друга. Какими судьбами?

Он торопливо снял халат и, увидев на столе бутыль, развел руками.

— Аганяна работа? Не пожалел свой НЗ. Ну что ж, по такому случаю чуть-чуть можно. Целый час в моем распоряжении. Ты чего, Степан, фотографии рассматриваешь, дохнуло знакомым запахом снежных лавин?

— А вот «Приют одиннадцати», еще старая постройка, — сказал Степан. — А это Яков Петрович Ковальчук, метеоролог. Помните его жену-хохотушку?

— Сколько уже лет они зимуют там. Как ее звали? — спросил Аршак. — Кажется, Зоя Ивановна.

— А вот ты посмотри, посмотри, Степан, — указал Сеид на одну из фотографий. — И ты, Аршак, посмотри. Узнаете? Хотю-Тау! Тридцать восьмой год. Посмотри внимательней, Степан, узнаешь эту девчонку? Кстати, где сейчас твоя Ольга? В тылу?

— Не знаю, Сеид, — угрюмо ответил Степан.

— Да, Хотю-Тау, — мечтательно проговорил Сеид. — Хорошее было время, а?.. — Он вдруг задумался, снова пристально всмотрелся в фотографию, вздохнул: — Кто мог знать тогда, что все пойдет кувырком. Вот посмотрите — Клаус Берк. Узнаешь? А это его приятель — Ганс. Фамилии не помню, трудная фамилия у него. В одной связке ходили, а теперь…

— Да, улыбались, шакалы, — проговорил Аршак. — Мы их горной азбуке обучали, рисковали собой ради них. Шакалы! Небось мотали себе на ус, мол, давай-давай, рус, показывай кавказские тропы и перевалы, пригодятся. И пригодились… Порохом пахнут теперь наши горы, не только снежными лавинами. Учили гадов на свою голову!

— Что ты, Аршак! — хлопнул по столу Сеид. — Ты думаешь, они покорят наши горы? Не бывать этому! Вы видели, в городе пустые улицы? Думаете, люди бомбежки боятся? Нет! Работают все, кто не ушел на фронт. Такое не в одном Сухуми. Вот вы только что видели Арсена Аганяна, у него семнадцать братьев, из них четырнадцать ушли на фронт. Да зачем далеко за примером ходить? Вы хорошо помните моего отца Чокку Залиханова?

— Как же, — улыбнулся Степан. — В тридцать девятом ему, помнится, сто лет исполнилось. Ох и праздник был в Киче! Тогда Борис влюбился в Лейлу. А старый Чокка сердился: религии разные.

— Да. Сейчас ему сто четвертый пошел. Спросите, где теперь его сыновья? Я вот, сами видите. Мустафар и Хуссейн в горах воюют. Может быть, встретите. А сам старик не захотел из аула уходить. Когда ему сказали, что в аул могут прийти немцы, он ответил: «Разве я могу спрятать свою седую голову и издали смотреть, как враг будет убивать наших людей? Быть может, я еще в чем-то помогу нашим. Молодые не все знают наши горы». А когда через аул отходила какая-то часть и старик понял, что красноармейцы голодные, он зарезал единственную нашу козу и мясо отдал бойцам. Скажите, друзья, разве можно покорить такой народ? Да скорее все реки Кавказа потекут вспять к снегам Эльбруса, чем удастся фашистам победить нас. Давайте, друзья, выпьем за нашу победу.

В штабе корпуса удовлетворили просьбу Рокотова и Петросяна — их направили в дивизию генерала Севидова на клухорское направление.

Там уже орудовали горные стрелки генерала Конрада. Немцы вышли на Марухский перевал и двигались в сторону Хотю-Тау, занимая по пути перевалы на Главном Кавказском хребте от Клухора до Эльбруса. Но этого еще не знали в штабе корпуса. И даже штаб армии в те августовские дни сорок второго года имел смутное представление о том, что творится на самих перевалах и тем более на северных склонах Главного Кавказского хребта.

Капитан Сирота согласился с предложением Лейлы идти через северные скаты Эльбруса к верховьям реки Малки, а дальше через перевал Кантарай попытаться спуститься в ущелье Квантра.

Весь день батальон скрывался в лесу. В небе непрерывно гудели фашистские самолеты-разведчики. «Фокке-вульфы» стервятниками кружили над горами, выискивая добычу. Измученные за время скитаний, дети жались к бойцам. Они уже научились различать немецкие самолеты.

Бойцы батальона Сироты понимали, что детей надо спасти любой ценой, что бы ни ожидало батальон. Все знали, что переход будет очень трудным. Скоро августовская жара в долине сменится холодом и снегом на перевале. Дети были одеты в летние детдомовские костюмчики, на ногах изодранные о камни сандалии и парусиновые туфли. Бойцам приходилось раскручивать скатки, отрезать полы шинелей и обматывать ими ноги ребятишек.

С наступлением сумерек батальон двинулся к верховьям Малки. Большинство бойцов несли на руках ослабевших детей. Двигались медленно. Передовой отряд несколько раз вступал в перестрелку с отрядами егерей, которые уже хозяйничали в предгорьях Эльбруса. Во время перестрелок дети сидели испуганно-притихшие, но — что удивляло бойцов — никто из них не плакал.

На третьи сутки батальон Сироты вышел к Малкинскому ущелью, склоны которого поросли густым сосновым лесом. Кое-где среди деревьев возвышались причудливые скалы, похожие на средневековые замки. На одной из полян наткнулись на нарзанный источник, вокруг которого сохранились развалины древних построек, тропы были выложены каменными плитами.

На этой поляне решили сделать привал. Голодные дети набросились на спелый дикий крыжовник, но неожиданно из-за хребта вынырнули немецкие самолеты. В ущелье посыпались бомбы. Бойцы прижимали детей к скалам, прикрывая их своими телами. Самолеты делали заход за заходом. Взрывы бомб сотрясали горы. Но и после того, как улетели самолеты, в ущелье долго не смолкал грохот — с крутых откосов рушились камни.

Наскоро хоронили погибших. Стонали раненые. Ольга металась от одного раненого к другому, пытаясь хоть как-то помочь.

— Надо спешить, Ольга Андреевна, — торопил ее капитан Сирота. — Ведь опять налетят, гады.

— Как можно идти? Вы посмотрите, сколько раненых. Бойцы терпят, а дети!.. Боже мой, может, вот так же где-то и мой Ванюшка!.. Да что же это делается!

— Но как вы им поможете? У нас даже бинтов нет.

— Бойцы снимут нижние рубашки. Будем вываривать их в кипятке и делать бинты.

Под деревьями прямо на траве расстелили плащ-палатки, шинели. Ольге помогала Лейла. Раненые дети и бойцы сидели и лежали, ожидая очереди. То и дело раздавались детские стоны: «Тетенька, пить! Тетенька, помоги! Тетенька, больно!»

Кусая губы, с трудом держась на ногах, Ольга делала перевязки, удаляла осколки.

На повозку уложили тяжелораненых и двинулись в путь. Бойцы выбивались из сил. Дети были голодны, но никто не просил есть. Притихшие, испуганные, они по-взрослому серьезно смотрели на происходящее..

Всю ночь шли через лес, без дороги, прокладывая путь топорами в густом кустарнике. Утром на одной из полян наткнулись на пастуха. Молодой угрюмый балкарец пас стадо овец. Увидев людей в красноармейской форме, обрадовался. Он предложил капитану Сироте пять овец.

— Возьми, товарищ командир. Дети голодные, красноармейцы голодные. Зачем мне овцы? Я и сам бы ушел с вами, но жена рожать будет. Как могу уйти? Трех овец мне хватит, пока вернетесь, прогоните фашистов.

— Как зовут тебя, парень? — спросил Сирота.

— Яхья меня зовут, — ответил пастух. — А жена моя — Софият. Очень красивая жена моя. Нет такой улыбки ни у одной женщины. Нет такого сердца ни у одной женщины. Самая веселая моя Софият.

— Мы не оставим твою жену немцам. И тебя не оставим немцам, — твердо заявил капитан Сирота.

— Ты шутишь, командир. Софият рожать будет.

— В беде твою Софият не оставим, — вступила в разговор Ольга. — Я медицинский работник. Не бойся.