В последних числах сентября в основном закончилось сосредоточение частей, выделенных для наступления на Туапсе. Две дивизии горнопехотного корпуса Конрада вышли в район Нефтегорска. Дивизии генерала Хофера предстояло действовать юго-восточнее Туапсе.

В начале октября горные стрелки генерала Хофера покинули исходный район и углубились в лесные массивы. Они пробивались через труднопроходимую горно-лесистую местность, продвигаясь в направлении к Варваринскому перевалу.

Тоня Гарбузова тяготилась своей работой у доктора Берка. Все, что они могли сделать с Сергеем Ивановичем, они сделали: спасли несколько ценных экспонатов музея изобразительных искусств, около двухсот томов из городской библиотеки, которые не успели эвакуировать городские власти в июле. Но Тоне казалось, что сделанного слишком мало, и теперь она вовсе не видела смысла в своем пребывании у этого немца — доктора Берка. Однако Сергей Иванович всякий раз успокаивал внучку, убеждал продолжать работу и ничем не выдавать своего недовольства. Он особенно стал настаивать на этом после того, как объявился Шалва Шавлухашвили.

— Сейчас, как никогда, тебе необходимо работать у доктора Берка, — говорил Сергей Иванович. — Музей, библиотеки — все это для нас с тобой теперь должно быть лишь надежным прикрытием. Поддерживая отношения через Берка с Кутиповым, мы сможем держать связь с Шалвой Шавлухашвили. Даже то, что уже сообщил Шавлухашвили, весьма заинтересовало командование. Пока не было возможности передать эти сведения через линию фронта. Теперь такая связь будет. Однако Шавлухашвили все же знает мало. Нам нужен свой человек в штабе национальных формирований. Постарайся сделать так, чтобы Шалва Платонович сегодня же зашел к нам домой. Он очень нужен. Учти, внучка, дело слишком серьезное… Есть прямое указание для старшего лейтенанта Севидова. Надо связаться с лазаретом.

Бориса Севидова после его встречи с Клаусом Берком никто не тревожил. Не появлялся в бараке «7-Б» и Кутипов, а значит, не мог появиться Шалва Шавлухашвили. Борис потерял всякую связь не только с волей, но и с друзьями по лазарету. Правда, он несколько раз видел Петра Дерибаса, но только издалека, через колючую проволоку, отделявшую барак «7-Б» от территории лазарета.

Оторванный от друзей, Борис чувствовал себя беспомощным и обреченным. Так продолжалось несколько дней. Но однажды Дерибасу все же удалось проникнуть в барак.

Петр, как всегда, выглядел беззаботным и веселым. Раздав больным баланду, он, улучив момент, когда все принялись выхлебывать из котелков мутную жижу, отвел Бориса в сторону.

— Тебе приказано войти в доверие к Кутипову. Больше ни о чем меня не расспрашивай, — шепнул Дерибас.

— Но мне уже не верят, — проговорил Борис, вспоминая недавнюю стычку с Кутиповым.

— Ничего. Чем дороже продашь себя, тем больше доверять будут. Я их знаю. — И, выхватив из рук Бориса пустой котелок, крикнул на весь барак: — А ну, архаровцы, пошевеливайся!

Борис Севидов ничего не понимал. Войти в доверие к Кутипову — значит дать согласие на сотрудничество с немцами. Чей приказ передает Дерибас? Что значит это: «Ни о чем меня не расспрашивай». Неужели провокация? Но к чему? Расстрелять они могут и без всякой провокации. Выжать согласие, а потом растрезвонить по всему фронту о том, что командир Красной Армии, брат генерала, сотрудничает с немцами? Растрезвонить могут и сейчас, без его согласия: методов фальшивой пропаганды им не занимать. Тогда что? Видимо, надо рисковать…

На следующий день Бориса вызвали к начальнику лазарета. В кабинете Ланге сидел тучный господин в коричневом полувоенном костюме. Пухлой ладошкой господин потирал крупную лысую голову и с любопытством поглядывал на Бориса маленькими голубыми глазками. Борис узнал в господине отца Клауса — доктора Берка, который приезжал в тридцать девятом году в аул Кич на столетний юбилей Чокки Залиханова.

— Да-а… — покачал головой Берк. — Лагерь военнопленных не альпинистский лагерь. В вас трудно узнать бывалого спортсмена. Я вас запомнил крепким и веселым парнем. Не скрою, в прошлом в душе желал, чтобы мой Клаус был таким же…

— Что вам от меня надо? — хмуро перебил Борис.

— Для начала прочтите вот этот документ. — Доктор Берк достал из кармана френча сложенный листок. На нем типографским шрифтом был напечатан приговор военного трибунала Закавказского фронта. В параграфе о привлечении к высшей мере наказания значилась и фамилия старшего лейтенанта Севидова, она была подчеркнута жирной чертой.

— Явная фальшивка, — усмехнулся Борис, возвращая Берку листок. — К тому же шитая белыми нитками.

— Напрасно сомневаетесь, господин Севидов. — Берк отвел руку Бориса. — Приговор можете оставить при себе. Скоро убедитесь в его подлинности. И еще должен сказать, что генерал Севидов осведомлен о вашей службе в штабе национальных формирований при группе армий «А».

— Еще одна чушь.

— А вот еще одна, как вы говорите, чушь, — вмешался в разговор майор Ланге. Он достал из ящика стола фотокарточку и протянул Борису. — Узнаете?

Борис увидел на фотокарточке себя, стоящего в обнимку с Клаусом Берком. Оба они были в форме альпийских стрелков «Эдельвейс», оба приветливо улыбались. На заднем плане были видны низкие строения альпинистского лагеря «Рот-фронт» и контуры близких гор. Борис похолодел. Он догадывался, откуда появилась у немцев эта фальшивка. Так, обнявшись, они фотографировались после памятного восхождения на Хотю-Тау. Они фотографировались группой, и все были одеты в альпинистскую форму. Гитлеровцы искусно обработали фотокарточку. Они отрезали остальных альпинистов, увеличили портреты Бориса и Клауса и «одели» их в форму альпийских стрелков. Это была наглая, но чисто сработанная фальшивка.

— Видите, как все просто, — проговорил Ланге и, довольный произведенным эффектом, спрятал фотографию в стол.

Борис стоял бледный, ощущая внутреннюю дрожь, и не находил слов.

Видя его состояние, доктор Берк протянул сигарету и назидательно проговорил:

— Если вы думаете, что наша специальная пропаганда на фронте бездействует, то глубоко ошибаетесь, господин Севидов. Кстати, вы напрасно отказались подняться на Эльбрус вместе с Клаусом. Командование высоко оценило подвиг немецких альпинистов. Они все награждены орденами. Могли бы и вы…

— Эльбрус — территория моей страны, — ответил Борис, — и мне небезразлично, чей флаг на нем развевается.

— Что ж, резонный ответ. Однако флаг на Эльбрус водружен и без вашей помощи. Но горная война Кавказом не кончается. Германскую армию ждут Гиндукуш, Гималаи. Одни эти названия должны тронуть сердце альпиниста. Вы опять сможете вместе с Клаусом, как до войны, ходить в одной… как это… в одной веревке.

— В одной связке, — поправил Борис и нерешительно добавил: — Гималаи… это заманчиво.

— Да, конечно, — подхватил доктор Берк. Он чиркнул зажигалкой и торопливо поднес огонек к сигарете Бориса. — И Клаус будет рад быть с вами. Мой сын всегда хорошо вспоминал русских альпинистов.

Борис решил, что наступает, пожалуй, самый удачный момент прикинуться пошатнувшимся. Однако перспектива попасть к немецким альпинистам напугала его. Появление в лазарете доктора Берка, его намеки на Гималаи, фотофальшивка — все говорит о том, что немцы склоняют его к сотрудничеству в дивизии «Эдельвейс». А ведь Дерибас передал четкое указание: войти в доверие к Кутипову.

— С моей-то рукой… Какой я альпинист, — уклончиво ответил Борис и, болезненно морщась, пошевелил рукой.

Ланге долго о чем-то говорил с доктором Берком по-немецки. Тот согласно кивал головой, потом обратился к Борису:

— Господин комендант обещает создать для вас в лазарете приличные условия. Вы скоро окрепнете и снова будете молодцом.

— Можете встречаться со своими друзьями, как и прежде, — сказал Ланге. — Отдельная комната в вашем распоряжении.