— Кажется, среди пленных есть такие, кто прежде воевал в горах? — спросил доктор Берк.

— Очевидно.

— Не отталкивайте их от себя, господин Севидов. Вы понимаете, такие люди понадобятся.

— Но учтите, на фронт я не поеду, — решительно заявил Борис. — Стрелять в своих не буду. Лучше уж меня убейте.

Немцы переглянулись. Борис уловил во взгляде майора Ланге вопрос.

— Что вы! — улыбнулся Берк и похлопал Бориса по плечу. — Кто же вас заставляет стрелять в своих? Для вас найдутся иные занятия. Я правильно говорю, господин майор?

— Совершенно верно, — поклонился Ланге и дружески обратился к Борису: — Прошу вас, господин Севидов, не будьте так грубы и нетерпимы к господину Кутипову.

— Постараюсь, — сухо ответил Борис, а сам подумал: «Это уже другое дело. Но как поведет себя теперь Кутипов?»

Бориса снова перевели в отдельную комнату. Однажды к нему явился Кутипов. Он, конечно, не забыл недавней стычки. Но, видимо, проинструктированный майором Ланге или доктором Берком, держался не очень враждебно, хотя и несколько настороженно. Он выложил на стол плитку шоколада.

— Ешь, Борис Антонович, набирайся сил, — проговорил дружелюбно. — Как у нас говорят, кто старое помянет, тому глаз вон. Тем более что скоро нам предстоит работать вместе. Ведь так?

— Не знаю. Доктор Берк предлагает иное дело.

— Так, так. И с доктором Берком, и с Оберлендером уже все решено. Будешь у меня работать. Только вот я думаю: а не темнишь ли ты, Борис Антонович? Может быть, настоящее лицо ты показал в тот день, когда обозвал меня проституткой?

— Ведь сам сказал: кто старое помянет… И потом, вспомни, сам вроде запасной вариант имеешь…

— Ну ладно, извини. И все же неужели так быстро изменились твои убеждения?

— Сейчас такое время, когда прежние убеждения лопаются как мыльный пузырь. Я — во власти обстоятельств. В данном случае обстоятельства не в мою пользу. — При этих словах Борис достал сложенный лист бумаги и протянул Кутипову, предполагая наверняка, что Кутипов знаком с этим «документом». — Вот что сейчас формирует мои убеждения. Как говорят, обстоятельства выше нас.

Кутипов развернул листок, бегло прочитал. Усмехнулся.

— Вот как! А что я тебе говорил? Ты приговорен к смерти. Родной брат приговорил родного брата к смерти. — Кутипов изорвал в клочья бумагу, хлопнул по плечу Севидова. — Не дрейфь, тезка! Скоро твой братец будет пузыри пускать в Черном море, а мы с тобой еще увидим красивую жизнь. У нас все будет, все, — пообещал Кутипов. — Ты давай скорее поправляйся. Нечего тебе тут торчать. Дел у нас с тобой невпроворот. На меня жмут так, что дыхнуть некогда.

— Кто жмет, Оберлендер?

— Что Оберлендер! — махнул рукой Кутипов. — Он за свой «Бергманн» печется. Да эта часть уже почти сформирована. Николадзе давит. Этот грузинский князь наобещал в Берлине сформировать легион из народов Кавказа. Теперь сам из шкуры лезет и другим житья не дает.

— Не представляю я своей роли в штабе, — признался Борис.

— Положись на меня, — ободряюще сказал Кутипов. — Освоишь канцелярию. Бумажки перебирать — не шашкой рубать. Кстати, как рука?

— Уже нормально. — Борис, сдерживая боль, поднял руку, сжимая и разжимая пальцы. — Вполне могу, как ты говоришь, бумажки перебирать.

— Не торопись. Вижу, еще болит. Поправляйся. Скоро, скоро наступит и твой черед. — Кутипов пристально посмотрел на Бориса. — И все же, Борис Антонович, признайся… чисто по-товарищески…

— В чем? — выдержав взгляд Кутипова, деланно удивился Борис. — А-а, понимаю… Только… Сам же видел приговор. Да и фотокарточку они тут такую состряпали, что… Словом, одна теперь у меня дорога. Только не тяни, Борис Михайлович, надоело в этом лазарете.

Глядя на закрывшуюся за Кутиповым дверь, Борис мучительно размышлял: «Почему он не забрал меня к себе сейчас? Ведь я дал согласие. Еще не доверяет? Конечно. Нельзя же всерьез подумать, что Кутипов печется о моем здоровье. Что-то они темнят, выжидают. Но что?..»

Теперь в комнате. Севидова вновь стали собираться старые знакомые. Ежедневно навещал Бориса Феодосий Николаевич Ташлык.

— Майор Ланге постоянно интересуется вашим здоровьем, — говорил он, осматривая уже почти зажившую рану. — Торопит.

— Я тоже тороплюсь, — ответил Борис.

— Понятно.

Не приходил только Тит Лозняк. По словам Дерибаса, Тит лежал с примочками. Лозняка избили его же дружки, писаря канцелярии, — поймали где-то в укромном месте и устроили темную…

— Обидно за Лозняка, — высказал сожаление Борис Севидов. — Такого азартного партнера отколотили. За что же его?

— Вроде бы украл у них что-то.

— Хиба у нашего брата есть шо красть? — усмехнулся Рябченко.

— Не скажи, Петро, — возразил Дерибас. — У нашего — ничего, а у тех канцелярских крыс гроши есть, им трохи платят.

— Такой опытный вор — и попался? — удивился Борис.

— Ото ж и я так думаю, — согласился Дерибас. — Лозняк дюже хитрый, шоб попасться. Да и не станут его дружки бить, Лозняк среди них атаманит.

— А кажешь, шо с примочками лежит.

— То верно, Петро, лежит. И в лице изменился, и злой дюже стал.

…Дерибас был прав. Когда Тит Лозняк пришел в комнату Бориса, его трудно было узнать. Смуглое лицо стало землистым, руки тряслись, под левым глазом желтело пятно — след заживающего кровяного подтека.

— Ото добрый фонарь подвесили, — хмыкнул Рябченко.

— Замолкни! — одернул его Лозняк. — А то тебе сейчас цветных фонарей подвешу. — Он потер пальцами под глазом и возмущенно выкрикнул: — За что, а? За что? Да еще все гроши отобрали. А я их не крал. Гад буду, не крал! — божился он, обращаясь в основном к Борису Севидову. — Я нашел сверток возле канцелярии. Там были гроши. Семьсот рубчиков было! Теперь играть не на что.

— Да успокойтесь, господин Лозняк, дам я вам в долг, — утешил его Борис.

— На кой мне в долг! Хватит! Я тебе и так должен. Вы играйте, я сейчас приду. Тит достанет гроши. У Тита везде кореша найдутся. А из этой тюряги надо рвать. Я им покажу! — продолжал горячиться Лозняк. — Ладно, кореша, сейчас гроши будут.

— Эк нашего Тита проняло, — усмехнулся Борис, когда за Лозняком закрылась дверь.

— Да, — согласился Дерибас, — дюже горячий. Теперь не скоро охолонется.

— Так цэ ж гарно, — ответил Рябченко. — Мабуть, Лозняк и нам тикать поможе.

— Поможе, Петро, поможе, он тебе на «корриду» тикать поможе, — озабоченно говорил Дерибас. — Шо ж он задумал, прохиндей косоповязанный? Вчера в лазарет приезжал Оберлендер, потом Лозняка к майору Ланге вызывали… Дюже хитрый Лозняк, дюже. Навроде бежать задумал.

…Дерибас оказался прав. Тит вернулся без денег и заговорил о побеге всерьез.

— Словом, кореша, надо рвать когти. Не хочу больше за колючкой. Кто хочет со мной — айда.

— Что же ты будешь делать там, — поинтересовался Севидов, — воровать?

— На воле жить можно при любой власти. Главное — вырваться из-за колючки, а там… кто хочет — воруй, кому охота башку под пули подставлять — беги к партизанам.

— А як шо тебя поймают партизаны? А, Тит, шо делать будешь? — спросил Рябченко.

— Ну и что? Кому я плохо сделал? Помог бежать коммунистам от фашистов. Еще спасибо скажут, что подкрепление привел. Вы же подтвердите?

— А почему ты думаешь, что мы уйдем к партизанам? — спросил Севидов.

— А куда же? — усмехнулся Лозняк. — Кончай темнить, гражданин старший лейтенант. Тит Лозняк не дурак, все понимает. Да только зря меня боитесь, Тит — вор, но Тит — не фашистский легавый.

— Да, тут есть над чем мозгой пошурупить, — проговорил Дерибас. — Тит дело гутарит. Только ж как убежишь? Три ряда колючей проволоки…

— Ха! У Тита Лозняка двенадцать побегов. Я до войны из Актюбинского централа бежал!

— Почему ты один не хочешь бежать? — спросил Борис. — Ведь одному легче.

— Да что я, по натуре какой-нибудь жлоб? — возмутился Тит. — Сам рвану на волю, а корешей оставлю чалиться? — Лозняк помолчал, потом решительно махнул рукой. — Если честно, то вы нужны мне для крыши.