— Простите, Владимир Александрович. Простите...

Какое-то время они шли молча.

— Наталья Васильевна, — нарушил затянувшуюся паузу Климов, — слышал, вы ученая-астроном. Если не секрет, над какой проблемой работали?

Вопрос показался Зарубиной случайным, ненужным, но она не обиделась, понимая, что непросто им обоим преодолеть возникшую неловкость. И она ответила, как могла, непринужденней:

— Какой секрет? Никакого секрета нет. Еще студенткой Ленинградского университета я увлеклась астрофизикой. Потом, когда мне повезло и я оказалась в Париже в аспирантуре, мы с группой товарищей теоретически и практически доказали, что планетарные туманности не могут быть стационарными. Путем тщательного анализа пришли к выводу, и он действительно был правильным, о том, что вся Галактика в противоположность общепринятым ранее представлениям является системой, в которой происходят бурные и быстрые изменения. Нам удалось доказать научно существование нового типа звездных систем — звездных ассоциаций. Входящие в эту систему звезды быстро удаляются друг от друга, таким образом, оказалась нестационарной и наша Галактика, поскольку возникновение молодых звезд продолжается и по настоящий день. Вот, в общем, моя и моих товарищей научная работа.

Она остановилась и, улыбаясь, добавила:

— Владимир Александрович, вам, наверно, не интересны разговоры про Галактику, Вселенную? А про армейскую службу — я не умею...

Он тоже остановился, вскинул голову, глаза их встретились, и они оба несколько растерялись. Она рассмотрела, что глаза у Климова карие, немножко грустные. «Но, наверное, бывают они и жесткими, как галька», — подумала про себя Наталья Васильевна.

Климов, видно, был и сам порядочно взволнован возникшей заминкой, потому что сразу начал говорить деревянным голосом:

— Меня интересует все, что относится к вашей работе и жизни...

— В таком случае, я готова рассказывать о своей работе сколько угодно, — улыбаясь своим мыслям, ответила она.

Красота Натальи Васильевны была скрытая и своеобычная, она могла проявиться и блеснуть лишь при каких-то особых обстоятельствах, к примеру, таких, какие возникли сейчас. Женщина показалась Климову столь прекрасной, что он непроизвольно потянулся к ней, но тут же осекся и шагнул в сторону. Перед ним была дорога, обычная лесная дорога.

— Уж не собираетесь ли вы меня бросить одну в лесу? — с веселой усмешкой спросила Наталья Васильевна. — Впрочем, я и одна выберусь.

— Да-а, по звездам, вы же астроном, — поддержал Климов ее шутку. И сам испугался своего игривого тона, посуровел: — Интересная у вас работа. Особенно сейчас, когда в космос вот-вот начнут люди летать.

— Вы думаете, это произойдет скоро? — Она сразу стала серьезной, сосредоточенной.

— К тому идет...

— Ну, если даже и не так скоро, все равно дела в космосе всем хватит. В связи с тем, что ракеты уже выводят спутники в околоземное пространство, я начала подумывать о том, что складывается реальная возможность запуска в стратосферу астрономической обсерватории для изучения процессов на солнце.

Климов недоверчиво посмотрел на Наталью Васильевну. Ему казалось почти неправдоподобным, что она может так легко говорить о сложнейших научных проблемах.

А Зарубина уже рассказывала о том, как она представляет себе астрономическую лабораторию. На ее борт, мечтала она, можно поставить большой телескоп, солнечный спектрограф с фотокамерами, снабдить системами автоматического поиска, наведения, слежения и стабилизации программных устройств и систем телевидения. Астроном сможет, находясь, скажем, в Снегирях, наводить телескоп на отдельные участки солнечной поверхности для фотографирования. Так что космическая эра заставила все отрасли науки, в том числе и астрономию, задуматься над такими проблемами, которые раньше считались не только отдаленными, но и просто фантастическими.

Вдруг Зарубина спохватилась:

— Видите, Владимир Александрович, я так заговорила вас, что мы незаметно дошли до исполкома. Как только начнет работать наша обсерватория, прошу в гости. Персонально вас.

— Спасибо! А вы говорили просто и так интересно и, если вас не затруднит, прочитать нашим офицерам и солдатам несколько лекций о Вселенной, мы были бы вам очень признательны.

— Непременно, но с одним условием: на всех лекциях вы лично будете присутствовать.

— Это почему же?

— А кто будет обеспечивать воинский порядок? — засмеялась Зарубина. Она подошла вплотную к Климову, коснувшись пальцами рукава его шинели, попросила: — Владимир Александрович, постарайтесь быть немного помягче. Это важно и для вас, и, особенно, для всех окружающих людей... Во-он на холме наша обсерватория. Видите, два купола на красном кирпичном доме? Ниже коттедж, в котором я живу. Будет время, заезжайте на огонек. Напою вас крепким чаем, с травами.

Она улыбалась открыто, доверчиво.

Климов по-прежнему чувствовал себя скованно, отводил глаза в сторону.

— Идите, Владимир Александрович. Вас ждут в исполкоме. — первой предложила Зарубина и, прощально кивнув, пошла в сторону обсерватории.

Ей не хотелось с кем-либо встречаться, а тем более говорить, хотелось подольше сохранить в себе тихую радость и смутные надежды, родившиеся в душе в эту недолгую, но такую счастливую лесную прогулку.

Домик, где жила Наталья Васильевна, стоял на склоне горы. Окна спальни и рабочей комнаты смотрели в лес, начинавшийся сразу за домом. В квартире было тихо, уютно.

Войдя к себе, Наталья Васильевна разделась, зажгла свет во всех комнатах и, удивленная пришедшими к ней чувствами, села на диван, раскинула руки. Так молча сидела, думая о Климове.

«Что это со мной? — недоумевала она. — Видела человека всего два раза — и пожалуйста... Стыдись, Наталья, тебе ведь тридцать два. Вот именно, — спорила она с собой, — тридцать два...»

Кроме науки, в ее жизни, пожалуй, ничего и не было.

Наталья Васильевна Зарубина сразу после войны поступила в Ленинградский университет. Окончила его с отличием и получила назначение на должность младшего научного сотрудника в одну лабораторию Ленинградской обсерватории. Работа была интересной. Профессор Кабанов стал присматриваться к ней и однажды, пригласив в кабинет, сказал:

— Зарубина! Наукой заниматься всерьез будете или только стараетесь для кандидатской степени?

— Ну что вы, Федор Мартынович, разве можно так? — заливаясь краской, ответила она.

Профессор долго молча смотрел на нее.

— Вот что, — нерешительно начал он, — я еду в Париж. Приглашают участвовать в одной работе. Мне поручено подобрать научных сотрудников. Я склонен взять вас с собой...

В Парижском университете, куда ходили на занятия советские научные работники, училось в то время много иностранцев. Там Наталья Васильевна и встретила Василия Кравцова. Случилось это месяца через два после приезда их научной группы в Париж. Однажды она шла по длинному коридору университета в лабораторию, где обычно под руководством доктора Жобера проводились занятия но астрофизике. Ее догнал высокий черноволосый молодой человек и непринужденно заговорил по-русски. Услышать родную речь от незнакомца здесь, вдали от Родины, конечно, было вдвойне приятно.

В первое же воскресенье они пошли на площадь Согласия, погуляли по Елисейским полям, посмотрели Триумфальную арку, любовались городом и Сеной. Когда они шли по набережной, он вдруг начал рассказывать о себе:

— Наталья, а знаешь, я ведь сын кубанского бедного казака. В гражданскую войну отец вместе с казачьей частью отступал до Крыма, а потом их посадили на корабли и отправили в Румынию. Там отец женился на девушке из зажиточной румынской семьи. Появился на свет я. Учили меня в школе, потом в Бухарестском университете, а ученым я стал уже в Сорбонне...

Василий Кравцов хорошо знал Париж. В свободное время они много ходили по городу, говорили о жизни. Как-то во время очередной прогулки Василий сказал: