— Во-первых, Галя не «наша», а моя жена, — сухо перебил Смирнов, — во-вторых, прошу не называть меня на «ты», потому что мне лично неприятно, и в-третьих, в кабинете у меня не курят.

Сырец картинно, с ухмылкой на губах загасил сигарету.

— Теперь я слушаю вас, товарищ Сырец. Что привело вас в политотдел?

— Михаил Иванович, ну зачем этот официоз? Я хотел по-свойски, этак вспомнить молодость. Галю я узнал раньше вас, а с ее матерью мы и теперь общаемся по телефону. Так что вы, товарищ начпо, зря... Думал поговорить, как с давним знакомым... Хорошо, о личном не будем. Есть более важные дела.

— Что именно?

— Много беспорядка, — быстро перестроился подполковник Сырец, — в организации специальной подготовки. Созданы какие-то инструкторские группы, сформированы подразделения из наиболее подготовленных специалистов... А Василевский? Он же инженеров заставляет работать по двадцать часов в сутки. Комплексные занятия проводятся день и ночь. В такую тяжелую погоду. Ведь дождь, холод. Строительство идет медленно.

Он посмотрел на начальника политотдела и таинственно зашептал:

— Вы присмотритесь получше к полковнику Василевскому. Может, нужно поправить, пока далеко не зашел со своими новшествами. Я тут кое-кого поставил на место. Снял лейтенанта Федченко с должности, а Василевский взял его к себе в отдел. Говорят, сидит в учебном центре и с капитаном Гавриловым рассчитывают временной график. Какая глупость! Что, в НИИ или на полигоне не могут сделать расчет?!

— Товарищ Сырец, — не выдержал Михаил Иванович, — вы что, приехали в гости или намерены серьезно работать? Если работать, то впрягайтесь в общую упряжку, сейчас всем очень трудно. Сами видите, идет большой поиск, может, что-то делаем и не так, но мы же первые! Все нам помогают... А вы? Сеете подозрения, ходите по кабинетам и занимаетесь злопыхательством. Полковник Василевский работает день и ночь. Посмотрите на него. Он еле держится на ногах.

Лицо Смирнова стало бледным, ему нелегко было находить слова, держать себя в руках. Немного успокоившись, он спросил:

— На каком основании вы, до конца не разобравшись, нанесли такую моральную травму Федченко? Это же несправедливо. Федченко мы не дали в обиду. Он, несомненно, талантливый человек. Я очень советую вам, товарищ подполковник, пересмотреть свое отношение к людям.

Сырец сидел, низко склонив голову. Огорченно вздохнув, он натянуто улыбнулся, сказал с обезоруживающей искренностью:

— Я очень сожалею, что согласился поехать в вашу часть. Мне можно было хорошо устроиться и в Москве.

Еще минуту назад Смирнов готов был обрушить на него самые резкие слова, но сейчас вдруг почувствовал, что ему жалко этого человека. Он подошел к нему и, сев рядом, мягко произнес:

— Не жалейте, товарищ Сырец, что приехали сюда работать. Люди у нас хорошие. Присмотритесь сами. Я понимаю, вам трудно. После Москвы очутиться здесь, где ни жилья, ни отдыха... Семья-то где?

— Два года, как разошлись. Детей нет... Она хороший врач, работает в клинике. Сам виноват, — горестно произнес Сырец, — не удержал ее. Все думал, никуда не денется. А она приехала со своими друзьями, собрала вещи и...

Он замолчал. Но печали и сожаления о случившемся на лице подполковника Сырца Михаил Иванович не заметил.

— Что же... Вот и поговорили, — поднимаясь, сказал Сырец. — Думал, что вы, Михаил Иванович, встретите меня более дружелюбно, потому, как знакомы — раз, начальник политотдела — два, и в-третьих, я как-никак заместитель полковника Климова. Его могут в любой момент отозвать, и нам придется работать вместе. Как при таких отношениях?

— Ах, вот вы о чем, — улыбнулся Смирнов. — Не беспокойтесь, мы командира не отпустим.

В кабинете за длинным столом уже сидело несколько человек. Среди них был и первый секретарь. Он встал, шагнул навстречу Климову и Смирнову.

— Проходите, проходите, товарищи. Вы наши самые дорогие гости. Недавно я был на Пленуме ЦК, виделся с Митрофаном Ивановичем. Он просил помочь вам, потому-то я и пригласил вас и вместе с членами бюро хочу разобраться в ваших неотложных нуждах.

Говоря это, он внимательно рассматривал Климова и Смирнова. Казалось, секретарь обкома думал: «Уж больно вы молоды, командир и начальник политотдела, для такого невиданного до сего времени дела», но сказал совсем другое:

— Извините, я еще не представил вам присутствующих. С ними придется работать, часто встречаться. — Кивком головы он указал: — Это председатель облисполкома Николай Герасимович, а Захар Данилович — начальник областного управления КГБ.

Секретарь обкома прошел на свое председательское место. Он был высок, подтянут. Строгий темный костюм и белая рубашка молодили его.

— Условия, в которых проходит подготовка вашей части к заступлению на боевое дежурство, — говорил между тем секретарь, — действительно сложные. Но вы должны помнить: не одно Министерство обороны занимается созданием Ракетных войск стратегического назначения. Весь народ. Если что и не предусмотрено хозяйственным планом — дадим. Мы сделаем все, чтобы ракетчики постоянно чувствовали поддержку. Какие будут ваши просьбы?

Климов вынул из бокового кармана листок бумаги, положил перед секретарем обкома на стол. Тот внимательно прочитал и молча передвинул листок председателю облисполкома. По мере того как тот читал, лицо его все больше и больше краснело. Он поднял голову:

— Константин Григорьевич, это же грабеж! Климов требует передать ему помещение на железнодорожной станции Снегири, отремонтировать дороги... А это что? — Он стал размахивать листком. — Ладно, отдадим ему баню и клуб, но дома у озера — ни за что! Не могу отдать. Им передадим на время, а обратно уже не получим.

Секретарь обкома взглянул на Климова. Тот пояснил:

— Как только построят нам объекты, все вернем в абсолютной исправности. В районе озера Теплое стоят шесть хороших домов. Они практически пустуют. Мы оборудуем там общежитие для офицеров и сверхсрочников. Это будет большая помощь для нас. Впоследствии могли бы разместить пионерский лагерь.

— Не можем мы их отдать. Летом где отдыхать?.. — снова горячо возразил председатель облисполкома, но не сказал, кто будет отдыхать, а лишь выразительно посмотрел на секретаря обкома.

— Как же тебя понимать, Николай Герасимович? — улыбаясь, спросил секретарь обкома. — Только что говорил: народ и армия едины, а как до дела дошло — это мое, а это твое.

— Едины-то, едины... Климову скоро построят гарнизон из бетона и стали. Я знаю, какой у них размах... — Он замолчал.

— Константин Григорьевич, надо отдать все, что просят ракетчики. А может, и еще что-либо присмотрим из жилья, — вмешался начальник управления КГБ. — Вернут они все в свое время. А пока они задыхаются без жилья. Им надо помочь. Необходимо укрыть технику, приходящую на железнодорожную станцию, и не только от дождя и снега... Укрыть от посторонних глаз — дело не только Климова, но и наше с вами.

— Товарищ Климов, прошу вас встретиться с Николаем Герасимовичем и в рабочем порядке решить все спорные вопросы. Да, и еще: изучите возможности постройки у озера Теплое жилого, городка для семей офицерского состава и сверхсрочников. Пусть это будет нашим подарком ракетчикам от области. Войдем с этим предложением в Совет Министров. Я думаю, нам разрешат. Что касается пионерского лагеря, то мы его построим поближе у реки, — заключил секретарь обкома.

Он проводил командира и начальника политотдела до двери, пожал им на прощание руки.

Когда Климов и Смирнов шли через приемную, навстречу им поднялась со стула женщина.

— Товарищ полковник, — обратилась она к Климову, — прошу вас, задержитесь на минуту. Мне надо поговорить по очень важному вопросу. Я уже давно ожидаю вас.

Климов остановился. Перед ним стояла женщина чуть старше тридцати, большие умные глаза смотрели с надеждой.

— Слушаю вас, — сухо произнес Климов.

— Я — старший научный сотрудник обсерватории Зарубина Наталья Васильевна. Сейчас исполняю обязанности заведующей, временно. Мне рекомендовал обратиться к вам Николай Герасимович, председатель облисполкома. Для обсерватории прибыло уникальное оборудование. За него заплачено золотом. Дорога в обсерваторию очень тяжелая, и мы боимся, что при неосторожной перевозке загубим его.