И тут случилось непредвиденное.

В дверь кто-то постучал, и в комнату вошли Климов, Смирнов и Василевский. Это было так неожиданно, что все как стали по стойке «смирно», так и продолжали стоять, хотя Климов дважды сказал: «Вольно», добавил настойчиво:

— Садитесь, товарищи, садитесь! Были в ваших краях и решили заглянуть в офицерское общежитие, посмотреть, чем вы занимаетесь в субботний вечер. Слышим — голоса, даже на повышенных тонах. О чем спор?

— Да вот беседуем о революции в военном деле и о личности, — ответил Федченко, продолжая стоять у окна. — Личности, так сказать, привязанной к ракетной технике.

— Так. И к каким же выводам пришли? — Климов, взглянув на разложенные учебники и конспекты, добавил: — Молодцы! Если бы вот так все — днем у ракет, а вечером за книгой, — то на боевое дежурство раньше срока встали бы.

— Товарищ полковник, в нашем подразделении все офицеры работают и учатся, — выпалил Герасимов. — Сегодня тоже мы собрались для обсуждения... — Он запнулся, что-то вспомнив.

— Хорошо, хорошо, — улыбнулся Климов. — И каковы мнения о личности?

— Мы вот считаем, — показывая на двух офицеров, проговорил Герасимов, — что роль человека в век технической революции значительно уменьшилась, а Федченко уверяет в обратном...

— А по-моему, — отозвался Василевский, — тут двух мнений быть не может. Научно-техническая революция в военном деле не только качественно изменит вооружение, но коснется и умов.

— Мне тоже думается, что в вашем споре все же прав вот он, Федченко. Ракетно-ядерное оружие, — Климов внимательно посмотрел на Герасимова, — не принижает роль человека в войне, напротив, требует несравненно более глубоких знаний и даже творческого мышления.

— Не понимаю, — развел руками Герасимов. — Взять, к примеру, гражданскую или Великую Отечественную. Тогда, если командир имел определенный талант, мог проявить его в деле и выдвинуться на высокие командные посты. А в ракетных войсках все в роботов должны превратиться, как тут талант проявишь?

Подполковник Смирнов стоял в стороне и до поры в разговор не вмешивался. Последняя реплика горячего капитана задела его, он подошел к столу, заговорил, обращаясь к одному Герасимову:

— Вы затронули вопрос интересный и важный. Я постараюсь ответить. Буденный и Чапаев, Котовский и Щорс, Жуков и Рокоссовский. Выдающиеся личности. Но, — голос Смирнова зазвучал строже, — и в гражданскую, и в Отечественную они не думали о выдвижении, о постах. И наше время не выдвигает личности в вашем толковании. Да, да, и не глядите так удивленно, товарищ Герасимов. Наше время не для психологии маленького человека. Всякий, нашедший себя в великом общем деле, уже велик. Человек решает все задачи, а не электронно-вычислительные машины и счетно-решающие устройства, или роботы, как вы выразились. Условия для проявления талантливой личности есть, все зависит от нас самих...

— Хочу добавить кое-что к сказанному Михаилом Ивановичем, — строго, даже назидательно начал Климов. — Коль затронута проблема выдвижения по службе, то позволю себе заметить: для офицера это немаловажное обстоятельство, однако это не главный фактор, капитан. Постарайтесь разобраться в самой сути научно-технической революции в военном деле. Не будем торопиться с выводами, но, боюсь, без этого вы не найдете себя в ракетных войсках. — Климов взглянул на часы: — Разговор, конечно, не простой, хорошо бы его продолжить, однако нам пора ехать.

Как только за ними закрылась дверь, Герасимов обернулся к Федченко:

— И все-таки я держусь своей точки зрения: существующая техника превратила меня не в хозяина, а в раба.

— Совершенно правильно, — запальчиво ответил Федченко, — именно, прошу меня извинить, но это ваше определение — «в раба». Потому что вы эту сложную ракетную технику не изучали, не знаете теории. А вот вникните в тайны ракетного оружия, а они, ой-ой, какие! — тогда, товарищ капитан, вы не только хозяином, но королем положения будете.

— Зачем же тогда прислали мне инженера? — И сам же ответил: — Для того чтобы он готовил ракету к пуску, знал всю теорию ракетной техники, а я — командир, мне надо командовать. Для этого достаточно изучить инструкции и наставления, поддерживать строжайшую дисциплину и порядок в подразделении. Вы поняли, лейтенант? — В глазах Герасимова сверкали недобрые огоньки, а в больших и ясных глазах Федченко было недоумение.

— Я говорю искренне, а вы сердитесь... Очень жаль... Ну что ж, пусть нас рассудит время, как сказал подполковник Смирнов.

— Что-то вы часто повторяете слова подполковника Смирнова, — теперь уж с вызовом сказал Герасимов.

— Я коммунист и прислушиваюсь к голосу политотдела.

Герасимов махнул рукой, повернувшись к Гуляеву, сказал с досадой:

— Ладно, идите в клуб, а меня оставьте в покое!

Герасимову хотелось побыть одному, подумать, разобраться в неожиданно возникшей ошибке с Федченко. Разница у них в возрасте невелика, но говорят они всегда, как иностранцы, на разных языках. В чем дело?

Герасимов чувствовал какой-то изъян в своих рассуждениях, но какой — не мог уяснить, а оттого еще более раздражался, сердился на себя и на других.

По лесной дороге Федченко шагал в Снегири, в библиотеку при Доме культуры. Такая необходимость возникла еще вчера, после разговора с Герасимовым. А в библиотеке своей части нужной литературы он не нашел и вот поэтому-то сегодня отправился в райцентр.

Книги он подбирал долго, до самого закрытия библиотеки. В результате набралась порядочная стопка, а во что их сложить?

— Дайте-ка я вам заверну книги, да увяжу, удобнее будет нести, — предложила пожилая библиотекарша.

— Спасибо, что выручили меня, — заторопился Павел. — Извините, задержал вас. — И, поклонившись женщине, вышел.

Обратно в часть Федченко направился через центр поселка. Пересек площадь, на больших часах, висевших на углу гастронома, стрелки показывали 20.20. Впереди шли парень и девушка. Они о чем-то спорили, но Павел, не прислушиваясь, обогнал их, занятый своими думами. Вдруг сзади донесся крик девушки:

— Пусти, не пойду!

Федченко обернулся и увидел, что парень, схватив девушку за руку, тащит ее в подъезд двухэтажного дома. Девушка протестовала. Федченко не знал, как ему быть — сделать ли вид, будто ничего не замечает или вмешаться? Но по какому праву, мало ли какие могут быть отношения у этих двоих. А парень тем временем успел втолкнуть девушку в подъезд и захлопнул за собой дверь.

— Помогите, помогите! — донесся из-за дверей девичий крик.

Федченко решил, что не имеет права пройти мимо, положил на тротуар связку книг и толкнул дверь плечом. Девушка выскочила из подъезда и побежала, прикрывая лицо руками. Следом за ней вышел парень, накинулся на Федченко.

— Я тебе покажу... Узнаешь как не в свое дело соваться. Это мой дом, я ее к себе вел. Она моя невеста, а тебе что надо?

— Разве невест тянут насильно!

— Поговори мне, поговори. Скоро по-другому заговоришь, заступничек! Рассчитаемся...

— Да, да, на том свете уголечками, — с досадой бросил в ответ Федченко.

Отойдя от поселка километра два, Федченко услышал сзади тарахтенье мотоцикла. Из темноты вынырнуло желтое пятно фары. А еще через минуту мотоцикл догнал его.

— Я говорил тебе, что он далеко не уйдет. — Федченко узнал по голосу того самого парня.

Павел подошел к парням.

— Ну что, лейтенант, вот и встретились. А ты говорил, на том свете уголечками, на этом...

Парень стоял перед ним нетерпеливый, с опасным блеском в глазах. Вдруг он схватил Федченко за плечо и так дернул шинель, что сорвал с плеча погон.

«Ах, вот как! Значит придется драться, хотя их и двое...»

Но драться не пришлось — из-за поворота со стороны леса выскочил «газик». Его сильные фары осветили дорогу. Парни от неожиданности рванулись к своей машине, стали разворачивать мотоцикл и второпях завалили его в кювет. На дороге остался один Федченко, в расхристанном виде, с оторванным погоном.