Шпага в прорез — и Август Албанус окончательно похож на неистового Роланда гражданского образца. Во всяком случае, редко кому так идет мундир, как губернскому директору лифляндских школ!

Кто-нибудь может подумать, что пастор Албанус дорожит пустяками призрачной внешности. Нет, он только лоялен и исполнителен, он должен показывать пример послушания высочайшему приказу.

Как директор он подчинен ведомству народного просвещения; как проповедник — рижскому магистрату. Как тонкий политик — он хорошо сделает, если заранее предупредит возможное недоразумение. Всякому известно, что магистрат любит проявлять свою независимость и противодействовать разумным распоряжениям петербургского правительства. К тому же магистрат почему-то недолюбливает пастора Албануса: очевидно, интриги!

Итак:

«Сим извещаю рижский магистрат, что высочайшим повелением предписано отныне всем школьным чиновникам носить мундир установленного образца».

Ответ магистрата на отношение пастора Албануса:

«Рижский магистрат выражает уверенность, что Дерптский университет уволит от ношения мундира директора школ, пока таковой состоит пастором».

Ах, так? Уволить от ношения, когда мундир уже готов? По прихоти магистрата Август Албанус будет носить черный кафтан, в то время как пастор Мюллер, яко учитель рижской гимназии, и пастор Фрейтаг, яко инспектор венденской школы, и пастор Прейс, яко той же школы учитель, — все они облекутся в мундир, что уже дозволено им генерал-суперинтендантом Зонтагом!

Август Албанус решительным жестом вытягивает из ножен тупую железную шпагу. Пусть она тупа, но остер язык пастора!

«Имею объявить: ношение мундира высочайше повелено всем учителям и паче директорам школ, следовательно, и мне, яко директору лифляндских школ. Поелику Его Императорское Величество предписал мне мундир, то уже, по верноподданническому долгу, не буду признавать власти, которая могла бы уволить меня от послушания высочайшему указу».

Магистрат полагает, что мундир, шитый золотом, может подать соблазн прихожанам. Какой вздор! Кого хочет учить магистрат?

Лучше других знает пастор Албанус, когда он должен быть в скромной одежде проповедника и когда в блеске директорского облачения!

«Магистрат, яко имеющий верховное право епископа рижского, может твердо быть уверен, что ни один разумный член нашего общества не будет досадовать на мое послушание высочайшему указу или на то, что я должен и хочу напрягать силы свои для образования юношества города и всей губернии в кафтане, сделанном по предписанной форме. Если ж, что совсем невероятно, кто-либо найдется, который не может сообразить сие с духовным саном, то я покорнейше прошу прислать его ко мне, и я тогда дружески докажу ему, что синий кафтан следует при исправлении директорской должности, а черный — при пасторской, и что оба одеяния, каждое в своем месте, дозволено».

Написав письмо, Август Албанус вкладывает шпагу обратно в ножны, прицепляет к бедру и, выпрямив грудь директора школ, выходит на улицу. В удивлении замирает будочник. Жмется к стене дома встречный прихожанин. Женщина в платочке спешно переходит на другую сторону улицы. Мальчишки следуют за ним в восторге, не смея подойти слишком близко. Солнце выходит из-за облака специально, чтобы озарить лучами золото шитого воротника. Август Албанус шествует военной походкой, уверенно стуча каблуками новых сапог. Он делает круг по улицам Риги и возвращается домой: Рига побеждена.

Но еще не побежден рижский магистрат, бессильный предписывать директору школ, но начальствующий над пасторами. На стороне магистрата консистория; на стороне консистории общественное мнение: «Перемена проповеднической одежды на шитый золотом гражданский мундир даже и просвещенным не полюбилась, кольми иначе же менее просвещенным людям!» Обер-пастор Либориус Бергман[172] на дружеское внушение слышит решительный ответ:

— В рассуждении сложения школьного мундира предписания не исполню, но с первою почтой отпишу в комиссию о школах Дерптского университета.

— Дорогой Албанус, но нельзя же писать в деловой бумаге, что вы отказываетесь признавать властей!

— Не могу признавать власть, идущую против высочайшего повеления.

Второй выход в сияющем мундире Августа Албануса. Шепчутся прохожие. Рига делится на партии: Рига пастора Албануса и Рига магистрата. Женщины на стороне мундира, мужчины на стороне гражданских кафтанов. Соблазн расшатывает спокойную семейную жизнь города. В воздухе чувствуется война.

Рижский магистрат выдвигает дальнобойное орудие — на его стороне оказался сам военный губернатор граф Буксгевден[173]. Однако положение спорное, разрешить которое может только министр юстиции князь Лопухин[174] и юстиц-коллегия.

Можно ли сомневаться во всемогуществе графа Буксгевдена? Но напрасно торжествует рижский магистрат: Август Албанус умеет защищать свой мундир! Пишет письмо военный губернатор, но уже послано письмо директора школ.

31 декабря 1804 года курьер военного губернатора выехал из Риги, проклиная свою судьбу. Вечером будет веселье, встреча Нового года, а тут приходится тащиться в холод и вьюгу по скверным дорогам в Петербург.

31 декабря того же года выехал из Петербурга в совершенно таком же расположении духа и курьер юстиц-коллегии в Ригу.

В сумке рижского курьера было, в числе других бумаг, письмо графа Буксгевдена министру Лопухину. Нужно действительно положить конец неприличному поведению пастора Албануса, щеголяющего в мундире и не желающего слушать приказы магистрата, своего непосредственного начальства.

В сумке курьера петербургского — очень важная и крайне неприятная для графа бумага. По жалобе директора лифляндских школ Августа Албануса Министерство просвещения, обиженное за своего чиновника, испросило высочайший рескрипт на имя графа:

«Из донесения по части Министерства просвещения доходит до моего сведения, что рижская городская ратуша лифляндскому директору училищ Албанусу воспрещает носить мундир, в учебном округе употребляемый. Обстоятельство сие ставлю Вам на замечание, почему упомянутая ратуша входит в оное, яко дело, ей не принадлежащее».

Мирно почивает Август Албанус: мирно висят в его платяном шкафу скромный сюртук пастора и блестящий мундир директора. На маленькой станции между Ригой и Петербургом встретились два курьера, пожаловались друг другу на судьбу, выпили по чарке и более — и разъехались каждый в свою сторону. Ухмыляются члены магистрата, наконец унизившие непокорного пастора, зевает от скуки граф Буксгевден, охотно променявший бы Ригу на Петербург.

И вдруг — гром в январском небе. Военный губернатор получил нагоняй за пастора Албануса.

Положение воистину губернаторское! Хуже всего, что письма разошлись в дороге и мнение губернатора, противоречащее мнению императора, придет с опозданием. Знай губернатор раньше о мнении императора, было бы иным и его собственное мнение.

По счастию, Август Албанус поименован в высочайшем рескрипте директором, но не назван пастором. Но известно ли было его величеству это побочное обстоятельство? Во всяком случае, оно может служить объяснением, почему военному губернатору действия магистрата показались не лишенными некоторой справедливости и, во всяком случае, подлежащими суждению юстиц-коллегии. Однако если государь император и при этом осложняющем дело обстоятельстве повелит пастору Албанусу носить мундир ведомства просвещения, то военный губернатор не упустит немедленно указать рижскому магистрату на неправильность его действий.

Не отдохнув, петербургский курьер садится с пакетом в дорожную кибитку. Пастор Албанус чистит пуговицы на директорском мундире; члены магистрата уныло беседуют об очередных делах. Курьер рижский, возвращаясь после недельного пребывания в Петербурге, лупит в спину ямщика.

15 января всей Риге известно, что пастор Албанус выиграл сражение: высочайший приказ получил подтверждение в повторной бумаге. Отныне мундир может и должен носить не только директор, ной пастор Август Албанус, и рижский магистрат никоим образом не должен совать нос не в свое дело.