Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Утром каждодневно Яков Брюханов со внуком являлся в Кунсткамеру наводить порядок, подметать сор, вытирать пыль и ставить на место, что неладно поставлено. Яков орудовал тряпками; старик указывал и рассказывал: «Сие есть чудная махива, государем Петром привезенная из Голландии»; «Сие есть зародыш человека, каковым бывает в чреве матери на четвертом месяце»; «А сие есть рог единорога, целебное от всякой болезни средствие».

И еще стояли в банках три человеческие головы: одна в большом зале да две в кладовой комнате, и эти две показывались не всякому, а только посетителям знатным или богатым купцам. Первая голова безымянного юноши, отрубленная за красоту; а была ли какая на том юноше вина — ничего не известно. Государь Петр Великий рубил головы кому хотел, одному в наказание, а иному просто в оказание своей монаршей милости. Вторая и третья головы были знамениты не одной красотой, а и знатностью тех, с чьих плеч, по Петрову приказу, сняты эти головы рукой палача. То были головы Монсова и девки Марьи Гаментовой.

Про камергера Виллима Ивановича Монса[108] и про фрейлину Марию Гамильтон теперь написано историками сколько угодно, а в то время про них знал и помнил хорошо только один сторож Кунсткамеры Яков Брюханов. Не то чтобы он их знавал сам, — хотя видать мог; а живы были в его памяти рассказы того времени. Виллим Иванович, молодой красавец, носил дорогого бархата кафтан с серебряными пуговицами, отороченный позументом; заместо пояса — серебряная лента, на ногах шелковые чулки и башмаки с драгоценными пряжками, под кафтаном жилет блестящей парчи, на голове пуховая шляпа с плюмажем. После него остался гардероб, в котором были кафтаны всех цветов, и бархатные, и кофейной голландской фондишпании, и с черной бахромой, алмазных пуговиц двадцать шесть простых да двадцать четыре с искрой в каждой пуговице, сапогов сорок семь пар, одна пара с усами, чулков гарусных пунцовых и другого цвету без счета, шапки пареные и аранские, перчатки с серебряной бахромой, — всего не расскажешь. Виллима Ивановича задаривали все знатнейшие люди, зная близость его к государыне Екатерине, супруге великого Петра. В те времена брал каждый влиятельный человек, но редкому перепадало столько, сколько Виллиму Ивановичу, к которому богатство текло рекой. И все бы ему сошло с рук, если бы не пустили слушок об особой ласковости к нему Екатерины Алексеевны. Высоко взлетел — быстро пал; по государеву указу судили его вышние судьи и вынесли ему приговор — казнить смертию, каковой приговор сам государь, по милостивом рассуждении, изволил утвердить. Ноября в 16-й день 1724 года Виллиму Монсу отрубили голову на Троицкой площади и ту голову воткнули на шест. А после ту голову император приказал положить в спиртовую банку и поставить в кабинет Ее Величества. И будто бы та голова долго там стояла в банке, и царица должна была на нее смотреть, а после ту голову отправили в Кунсткамеру.

Вторая голова блистала красотою на белоснежных плечах царской фрейлины, которую Петр любовно называл девкой Марьей Гаментовой, а с глазу на глаз и милой Марьюшкой. Она была древнейшего и именитейшего шотландского рода, переселившегося в Россию при Грозном, и при императорском дворе была не только на виду, но и общей любимицей, так как красотой не уступала и знаменитой Марье Юрьевне Черкасской. Пока любовался ею Петр — все было хорошо; но на свое горе она полюбила молодого Петрова денщика (адъютанта) Ивана Орлова. Свою любовь молодые люди долго скрывали, и Петр о ней узнал только случайно. Узнав — допытался, не рожала ли девка Марья Гаментова детей от Орлова и куда детей этих девала. Оказалось, что дети точно были: двоих она вытравила, а третьего будто задушила и бросила в саду, обернув салфеткой, а Орлов считал, что все младенцы рождались мертвыми.

Такого злодейства царь потерпеть не мог, памятуя, что, по божеским и человеческим законам, «проливая кровь человеческую, да пролиется и его». И после суда на той же Троицкой площади, где пятью годами позже был казнен Монс, солдаты окружили эшафот, на котором еще торчали на шестах головы казненных ранее соучастников царевича Алексея. Все ждали, что царь помилует Марьюшку. Он и правда обещал ей, что ее прекрасного тела не коснется рука палача. Он лично присутствовал при ее казни. Ее вызвали одетой в белое шелковое платье с черными лентами, и, хотя красота ее поблекла после тюрьмы и ужасных пыток на дыбе, царь был с нею ласков и велел ей молиться. Когда она склонила голову в молитве, палач, по цареву знаку, отсек ей голову, но тела ее не коснулся.

Великий Петр был человеком просвещенным и образованным, чуждым предрассудков. Он поднял с земли голову Гамильтон, поцеловал ее в губы и прочитал присутствовавшим при казни маленькую популярную лекцию по анатомии головы: показал, где какие жилы и куда они ведут. Потом еще раз поцеловал — и отбросил.

Голову девки Гаментовой положили в спирт и отправили в Кунсткамеру при. Академии наук и в память оказанной ей царем милости, и за необычайную красоту.

Обо всем этом старый сторож рассказывал внуку не раз и во всех подробностях, как много раз рассказывал посетителям. И самого его заставлял повторять, готовя себе в нем преемника. Только в одном не мог убедить: что головы в спирту блистают красотой. Самому ему и правда они казались красивыми, а внук видел только сморщенные носы, оскаленные зубы и мятый пергамент щек. Такова же была красота головы мальчика, стоявшей в большом зале.

Когда внук попривык, Яков Брюханов открыл ему и еще одну тайну. Если из тех двух банок, особливо же из банки девки Гаментовой, тот спирт подливать в водку, а той водкой поить женщин на сносях, то родятся от них младенцы отменной красоты. Про то ведают повивальные бабки, а спирт им отпускает он, Яков Брюханов, взымая за сие по состоянию рожениц. Не будь оного безгрешного дохода, не воспитал бы он детей и внука, так как по службе содержание его самое малое. А насчет спирта просто, спирт все года отпускается на Кунсткамеру по расчетной ведомости для содержания тех голов по ведру на неделю. За три ведра в месяц идут деньги начальству в карман, одно ведро — сторожу за молчанье и на подлинные надобности, и недостатка не бывает. А и случится недостаток — стоит самому прикупить, так как то дело доходно. Можно бы, конечно, отпускать и простой спирт за Гаментову настойку, но Яков Брюханов вел дела по чести и никого не обманывал: раз в неделю старый спирт в банках заменял новым, либо отличал и подливал понемногу, сообразно потребности.

* * *

Княгиня Дашкова, в своих личных делах великая скареда, чужой плутни не любила; и когда ее назначили президентом академии, вошла во все денежные дела и самолично проверила ведомости. Увидав, что едва ли не шестьдесят лет без перерыва шли казенные деньги на покупку спирта для двух голов, пожелала на те головы взглянуть и о том доложила императрице Катерине Второй. Приказано было доставить банки Монсову и Гаментову во дворец, где на диковинки полюбовались и нашли их не столько прекрасными, как о них говорилось. По этой причине, а также не желая порочить памяти великого Петра, приказала государыня спирт из банок вылить, а головы похоронить в земле без почестей и без всякой огласки, что и было исполнено в том же 1780 году. Головы были зарыты в погребе при Академии наук. Про третью голову неизвестного молодого человека не вспомнили, потому что на нее спирта особо не отпускалось.

Государынин приказ — закон; хорош или плох — судить не приходится. Но и дохода лишиться старому сторожу было не можно. Поэтому Яков Брюханов, поразмысливши, решил, что не будет особого обмана, если многочисленным заказчицам отливать спирта из оставшейся банки, заменяя новым, который приходилось теперь покупать на свои деньги. Зато и цена на чудесную Гаментову настойку теперь поднялась, — а действие ее осталось прежним. Что же касается ученых объяснений музейных диковинок, то старик не видел никакой возможности лишать публику столь интересного рассказа. А как банка осталась всего одна, то неизвестную голову он теперь произвел в голову девки Марьи Гаментовой, а про Монса говорить перестал; для большего же интереса и вероятий всей истории показывал и банку с человеческим зародышем, будто бы это и есть тот плод, за вытравление коего отрублена была голова знаменитой красавицы.

вернуться

108

Виллим Иванович Монс, правитель Вотчинной канцелярии Екатерины I. Казнен в 1724 г.

37
{"b":"241582","o":1}