Гамилькару все-таки удалось запереть основную часть повстанческой армии на перевале Приона, и голодные наемники, окруженные и лишенные даже возможности сбежать, начали поедать друг друга, чтобы выжить. Они съели пленников, а затем и рабов, но помощи так и не предвиделось. Тогда вожаки, видя, что сражаться с противником бессмысленно, решили вступить в переговоры с Гамилькаром. Карфагенский полководец принял десять посланников, среди которых были Спендий и еще двое заводил. И здесь особенно пригодилась природная сметливость Барки. Предложенные им условия казались даже слишком либеральными. Он попросил дозволения ему самому выбрать среди мятежников для задержания десять человек, а остальные тогда могут уйти в одних туниках. Главари согласились, и Гамилькар сразу же избрал заложниками этих десятерых посланников. Таким образом, Барка, не нарушая законов военного времени, запрещающих задерживать парламентариев противника, смог взять под стражу чуть ли не все высшее командование повстанцев. Обезглавленная армия, около 40 000 человек, затем была полностью истреблена^{718}.

Естественно, после такого разгрома восстание выдохлось. Местные ливийцы, видя, что мятежники терпят поражение, начали толпами уходить к карфагенянам. Гамилькар теперь мог заняться Тунетом, последним бастионом повстанцев. Дабы навести страх на осажденных мятежников, Спендия и других плененных вождей привели к стенам и на глазах их товарищей распяли. Тем временем Матос успел заметить, что излишне самоуверенный и убежденный в победе Ганнибал — второй полководец карфагенян — не обеспечил надежную охрану собственного полевого лагеря. Мятежники внезапно напали на его стоянку, поубивали много карфагенских воинов и взяли в плен самого военачальника. Злосчастного полководца подвергли зверским пыткам и пригвоздили к кресту, на котором прежде висел Спендий. В отместку за гибель своих друзей Матос приказал предать смерти над трупом Спендия тридцать знатных карфагенян^{719}.

Несчастье повергло в смятение карфагенян, но они не потеряли силы духа и вновь мобилизовались. Тридцать советников отправились к Гамилькару и Ганнону с увещеваниями позабыть о своих разногласиях и объединиться для решающего удара по врагу. Карфагенянам удалось набрать новое войско из граждан, способных держать в руках оружие. Мятежники, испытывавшие острую нехватку и людей и припасов, тоже понимали, что у них остался единственный шанс выжить, победив в решающем сражении. Однако их силы были на исходе, и победу одержали не они, а карфагеняне. Вскоре Карфагену покорились все ливийцы. Некоторое время продолжали упорствовать Утика и Гиппакриты, опасавшиеся мести карфагенян, но и они были вынуждены сдаться и принять условия победителей. Всех мятежников, захваченных в плен живыми, распяли на крестах, кроме Матоса, которого провели по улицам города в триумфальной процессии и публично подвергали истязаниям. Как-никак это была, по словам Полибия, «самая жестокая и исполненная злодеяниями война из всех известных нам в истории»^{720}.

С подавлением мятежа беды Карфагена не закончились. В 240 году на Сардинии, последнем значительном заморском владении карфагенян, вспыхнул бунт наемников, не менее жестокий, чем восстание в Северной Африке. После того как бунтовщики убили Бостара, военного коменданта и некоторых других карфагенян, из Карфагена на остров было отправлено войско для погашения конфликта. Прибывшее воинство, также наемное, тоже подняло мятеж, распяло своего военачальника и перебило всех карфагенян на Сардинии^{721}.

Положение усугублялось тем, что, по всей видимости, была связь между двумя восстаниями. Полибий упоминает письмо, посланное сардинскими мятежниками повстанцам в Африке и содержащее информацию о неких лицах, ведущих тайные переговоры с карфагенянами^{722}.[249] Полибий полагает, что послание сфабриковано. Однако не исключено, что наемники, отправленные из Карфагена на Сардинию, знали его содержание. В 240 году мятежные наемники на Сардинии предложили передать остров римлянам. Вначале римляне отказались, и местные сардинцы изгнали наемников, не имевших тогда сильных союзников. Укрывшись в Италии, они вновь обратились к римлянам с тем же предложением. На этот раз оно было принято благожелательно.

В 238 году Рим начал готовить экспедицию для оккупации Сардинии. Карфагеняне, естественно, запротестовали, ссылаясь на договор 241 года, признающий суверенные права Карфагена на остров, и пригрозили, что они его отвоюют. Римляне ответили, что они расценивают это как объявление войны. Ослабленный многолетним конфликтом Карфаген отступился. В 237 году римляне захватили и Сардинию, и соседнюю Корсику. Мало того, они заставили Карфаген заплатить контрибуцию в размере 1200 талантов^{723}.

Даже Полибий осуждает аннексию Римом Сардинии, что, по его мнению, «противоречило всем нормам справедливости», и называет эту акцию действием, для которого «невозможно найти какой-либо разумный предлог или причину»^{724}. Примечательно, что эта резкая критика высказана не кем-нибудь, а одним из самых ярых сторонников Рима. Почему же Рим, поначалу отклонивший предложение мятежников, все-таки нарушил договор и захватил Сардинию? Более поздние авторы, подпавшие под влияние римской пропаганды, объясняли это тем, что Рим мстил Карфагену за лишение свободы, а в отдельных случаях и казнь италийских купцов, наживавшихся на восстании наемников в Северной Африке^{725}.[250] Такое обоснование представляется крайне маловероятным ввиду недавнего полюбовного соглашения между двумя державами. Причина скорее всего заключается в агрессивной и стяжательской политике Рима, и у него, безусловно, имелись свои резоны для того, чтобы ответить положительно на повторное предложение повстанцев на Сардинии^{726}.

В 238 году Карфаген разгромил повстанцев в Северной Африке и мог побороться за Сардинию (для этой цели действительно были подготовлены новые войска под командованием Гамилькара Барки)^{727}. Рим аннексировал остров, чтобы упредить Карфаген и не дать ему возродиться в качестве великой державы в Центральном Средиземноморье^{728}. Нельзя забывать о том, что на аннексии Сардинии настояло Народное собрание, всегда относившееся к Карфагену недоброжелательно^{729}. Вначале наемники перебили всех карфагенян, а затем и их изгнали с острова, и это дало римлянам основание для того, чтобы представить захват Сардинии как оккупацию ничейной или нейтральной территории^{730}.

Аннексия Сардинии оказала сейсмическое воздействие на дальнейшие события. В экономическом отношении Сардиния составляла важнейшую часть сферы влияния Карфагена. По мере того как сокращалось присутствие карфагенян в западной части Сицилии, возрастала чеканка карфагенских бронзовых монет на Сардинии^{731}. Потеря Сардинии нанесла удар не только экономическому благосостоянию карфагенян, но и их национальному достоинству. Захватив остров и потребовав контрибуцию, Рим грубо напомнил Карфагену, что он утратил статус великой державы Центрального Средиземноморья, признававшийся еще несколько лет назад двусторонним договором, подписанным в 241 году.