Малоопытные римляне запаниковали и сбежали с кораблей на берег, где карфагеняне изловили и незадачливых моряков, и их командующего^{644}.

Карьера Сципиона, похоже, не пострадала в отличие от карфагенских коллег, которых подвергли бы суровому наказанию за подобный проступок. После того как его выкупили, карфагеняне распространили историю о том, что он стал жертвой предательства, а не безрассудства, и Сципион во второй раз стал консулом в 254 году. Публично его чествовали, а циники прозвали консула Асиной, «ослицей»^{645}.

Для карфагенского флотоводца, еще одного Ганнибала, неудача Сципиона ознаменовала неплохое начало собственной кампании. Однако, отправившись с рекогносцировочной эскадрой из пятидесяти кораблей определять местоположение римского флота, он имел несчастье натолкнуться на него, когда римляне шли в сторону Мессаны. Римляне обладали значительным численным превосходством, и карфагеняне потеряли в сражении немало кораблей. Правда, Ганнибалу удалось бежать^{646}. Победа над импульсивным Сципионом теперь уже не казалась столь триумфальной. Сципиона заменили более компетентным консулом Гаем Дуилием, а флот получил дополнительное время для учений в ожидании его прибытия в Мессану.

Во время учений римляне все больше убеждались в ненадежности наспех построенных кораблей. Полибий описывает одно из приспособлений, позволивших компенсировать конструктивные недостатки судов, — «корвус» или «ворон». Это был абордажный мостик шириной 1,2 и длиной 11 метров с низкими перилами с обеих сторон. Первые 3,6 метра мостика состояли из двух зубьев, разделенных пазом, через который на палубе устанавливался высокий вертикальный столб так, чтобы мостик можно было поднимать под углом к столбу с помощью блоков. Во время сражения мостик опускался и падал на палубу вражеского корабля. Массивный заостренный шип, располагавшийся под мостиком, вонзался в деревянное покрытие палубы, два корабля накрепко сцеплялись друг с другом, и по мостику римские воины перебирались на борт вражеского судна. Самое главное достоинство этого устройства состояло в том, что оно позволяло преодолеть ущербность римского флота, плохую маневренность, тихоходность и необученность команд.

Прекрасно осознавая, что нанести полное поражение карфагенянам можно только в случае убедительной победы над ними в море, Дуилий поручил командование наземными силами в Сицилии своим помощникам, а сам возглавил флот. Зная также, что теперь римляне обладают секретным оружием — эффективным абордажным средством, он решил начать полномасштабную войну против карфагенян. Римский флот встретился с карфагенянами возле Мил у северного побережья Сицилии. Вот как описал эту встречу Полибий:

За первую победу в крупном морском сражении Дуилия удостоили триумфа и воздвигли монумент — Ростральную колонну с письменами о его достижениях^{649}. Согласно Диодору, побитый карфагенский флотоводец избежал наказания, хитроумно отправив после поражения послание начальникам, запросив у них, надо ли ему принимать бой с римлянами. Получив утвердительный ответ, он сообщил затем, что исполнял их указания^{650}.

Победа при Милах, вовсе не решающая и не окончательная, побудила римлян к тому, чтобы перенести наступательные действия на Сардинию и Корсику. После одной из стычек Ганнибала, незадачливого карфагенского флотоводца, потерпевшего поражение, казнили его же подчиненные. Зонара, ссылаясь на историка Кассия Диона, утверждает, что римляне заманили Ганнибала в открытое море, распространив ложные сообщения о готовящемся вторжении в Африку. Ганнибал начал преследовать римский флот и в тумане угодил в ловушку. Римляне потопили большинство его кораблей, а с уцелевшими судами он укрылся в гавани сардинского города Сульцис (Сульх). Разгневанные карфагенские моряки распяли своего командующего^{651}.[224]

Война на море складывалась для карфагенян несчастливо, но их наземные силы на Сицилии действовали, на удивление, успешно. Поражение при Акраганте убедило карфагенское высшее командование в том, что следует придерживаться тактики борьбы на истощение, полностью оправдавшей себя в войнах с сиракузцами. Холмистая местность благоприятствовала тактике изматывания противника, а из-за непрекращающегося насилия и нестабильности население острова в основном обитало в укрепленных городах. Действительно, сицилийские войны между карфагенянами и сиракузцами состояли главным образом из осад и молниеносных налетов.

Но такая война не устраивала римлян. Политическая система позволяла консулам-полководцам властвовать лишь один год, и это обстоятельство заставляло их поспешать и побуждало к решительным действиям. Карфагенские полководцы, имевшие в своем распоряжении несколько лет, могли, когда надо, и потянуть со временем. По крайней мере на суше карфагеняне могли влиять на то, как и в каком темпе будет развиваться конфликт.

Римлянам с самого начала пришлось сражаться за каждый укрепленный город и нести тяжелые потери. Конечно, и самые длительные осады заканчивались поражениями. Митистратон[225] продержался семь месяцев, но все-таки капитулировал. Как это обычно случалось на Сицилии и раньше, у каждой из сторон находились доброжелатели, вследствие чего лояльность городов была переменчивой. Энна, к примеру, за пять лет трижды переходила из одного лагеря в другой. Мало того, жестокое обращение римлян с местным населением играло на руку карфагенянам. Небольшие города, как Камарина или Энна, сдались быстро, но более крупные и стратегически более важные центры, как Панорм и Лилибей, карфагеняне удерживали. Им удалось провести и целый ряд успешных рейдов. В результате одного из них — на Термы Гимерские в 260 году — погибли 4000 сиракузских воинов, застигнутых врасплох^{652}.