Получается, что «воли» Ленина относительно формы доведения «Завещания» и адресата не было. Значит, не было ее нарушения и в том, что на XIII съезде партии оно читалось по делегациям! Из-за чего весь «сыр-бор», который «тянется» в историографии через десятилетия по поводу нарушенной XIII съездом «воли» Ленина? Проблема буквально «высосана из пальца» усилиями политиков и историков. Постоянно меняющихся показаний Крупской слишком мало для того, чтобы быть уверенным в том, что Ленин вообще что-либо говорил по этому поводу. Но вот вопрос: почему Крупская вдруг пустилась в объяснения по поводу наличия «воли» Ленина при отсутствии «прямых указаний» с его стороны? Не потому ли, что от нее начали требовать доказательств существования этой «воли» Ленина? А основания для сомнений давала и сама Крупская, без конца меняя «волю» Ленина.
Запрет XIII съезда партии на публикацию остается в силе, и не было надежд на этом Пленуме отменить его. Крупская находит решение, позволяющее обойти этот запрет, - она предлагает приложить «Письмо к съезду» к протоколу Пленума[1613]. Смысл этого предложения в том, что с протоколами, рассылаемыми ЦК в местные партийные организации, знакомились широкие слои партийного актива. Одно дело - слухи о «Завещании» Ленина, глухое упоминание в статье, подпольно изготовляемые и нелегально распространяемые тексты. Другое дело - официальное издание текстов.
Стремление Троцкого, Зиновьева и других превратить «Письмо к съезду» в острое оружие для борьбы с политическим курсом, который проводил ЦК партии, вынудило Сталина выработать тактику защиты от этих атак и тактику политического наступления на основе этого письма.
Выше было показано, что Сталин был, судя по всему, немало удивлен появлением записок «К вопросу о национальностях или об "автономизации"». Можно только догадываться о тех недоуменных вопросах, которые возникали у него в связи с «Письмом к съезду» (и то, что он «сделался» генсеком, и о необъятности его власти, и о том, что его личные отношения с Троцким ставят ЦК и партию на грань раскола, и о нетерпимой грубости его и т.д.). Мы не знаем, возникала ли у него мысль о том, что Ленин не был их автором. Но это вполне возможно*****. Нам неизвестны документы Сталина, в которых он открыто ставил бы под сомнение ленинское авторство. На первый взгляд это является надежным свидетельством того, что он не сомневался в ленинском авторстве. Если учесть обстоятельства, при которых в политическую жизнь вводились тексты ленинского «Завещания», то увидим, что это возможный вывод, но не единственно возможный. Сталин мог оказаться вынужденным принять ленинское авторство, даже если он сомневался в нем или был уверен в непричастности Ленина к тому или иному тексту ленинского «Письма к съезду». Дело в том, что Сталину приходилось сразу же реагировать на поступающие из ленинского секретариата материалы. Между тем было неизвестно, что еще могли принести Крупская или работники ленинского секретариата в качестве выражения «ленинской воли» или свидетельства ленинского авторства этих текстов. Мог ли в этих условиях Сталин серьезно ставить под сомнение вопрос о ленинском авторстве? Все они воспринимались как ленинские тексты. Никто доказательств не требовал. Никто их и не предоставлял. Оспаривать ленинское авторство их Сталину было тем более затруднительно, что своим острием они были направлены лично против него. Сталин мог сомневаться, но вынужден был принимать их как ленинские, однако из этого не следует, что они таковыми являлись.
Позднее, после окончания основной фазы политической борьбы, генсек, наверное, смог бы докопаться до истины и обнародовать результаты. Может быть, он узнал правду, но ворошить прошлое уже не было политического смысла. Чем дальше в прошлое уходила эта история, тем меньше оставалось людей, которые знали о ней. Политически целесообразней было предать ее забвению. Чтобы объяснить все, пришлось бы сделать достоянием гласности многие детали внутрипартийной борьбы, состояния здоровья Ленина. Сталин, напротив, делал все, чтобы поднимать и поднимать авторитет В.И. Ленина.
Вместе с тем Сталин сделал многое, чтобы показать, что содержащиеся в «Письме к съезду» замечания и упреки в его адрес не имеют к нему никакого отношения.
Победа Сталина во многом была обеспечена тем, что он сумел выработать тактику, которая обеспечила не только эффективную защиту, но и эффективное наступление с использованием «Письма к съезду». Она заключалась, во-первых, в таком комментировании критических замечаний (частью признаваемых им, частью - нет), которые либо превращали недостатки, отмеченные в «Письме к съезду», в достоинства (грубость в отношении врагов ленинизма), либо показывали, что данное замечание (недостаточная лояльность, например) не имеет к нему никакого отношения. Во-вторых - в противопоставлении замечаний, сделанных Сталину (личного свойства) и всем другим (политического свойства), что позволяло Сталину перевести борьбу из области личных оценок в область принципиальных политических вопросов, в область борьбы ленинизма против троцкизма и его политических попутчиков. В-третьих - в доказательстве того, что он, Сталин, в отличие от всех остальных учел сделанные замечания и доказывает это всей своей практической деятельностью.
Сталин на июльском (1926) Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) оспорил характер «Письма к съезду» как завещания, заявив, что «письмо Ленина неправильно называть Завещанием»[1614]. Этим не только снимался вопрос о его механическом обязательном выполнении, но и изменялась оценка данных в нем характеристик и практических советов. Сталин аргументированно отверг обвинение в том, что он как генеральный секретарь несет ответственность за обострение внутрипартийной борьбы и угрозу раскола, т.е. поставил под сомнение главный, ударный тезис «Письма к съезду». Более того, он вступил в прямую полемику с его автором: «Пора понять, что глупо объяснять разногласия в партии "личным моментом"» (курсив наш. - В. С.)[1615]. Ясно, что он думает об авторе этого письма. Позднее, в 1935 г., Троцкий фактически признал правильность сталинской постановки вопроса: «Интриганы и филистеры говорили, что борьба со Сталиным есть "личная" борьба. Теперь и слепцы должны убедиться, что эта борьба ведется из-за основных принципов интернационализма и революции»[1616].
Важное значение Сталин придавал фиксированию того факта, что ему адресованы упреки только личного характера, а Троцкому, Зиновьеву и Каменеву - политические. «В письме Ленина говорится о шести товарищах. О трех товарищах, о Троцком, Каменеве, Зиновьеве сказано там, что у них были принципиальные ошибки, которые не случайны. Я думаю, что не будет нескромностью, если я отмечу здесь тот факт, что о принципиальных ошибках Сталина нет в "завещании" ни одного слова… Ильич ругает Сталина и отмечает его грубость, но в письме нет даже намека, что у Сталина были принципиальные ошибки»[1617].
Далее Сталин заявил, что он учел сделанные ему замечания и исправляет их, а Троцкий, Зиновьев и Каменев игнорируют политические замечания Ленина. И неудивительно - если политическая позиция не может быть поставлена в вину лично каждому из них, то, значит, исправление этих недостатков от них не зависит. Сталин, фиксируя критику за недостаточную лояльность, в то же время не дает никаких оснований говорить, что он принимает ее на свой счет. Развивая тему нелояльности, он, наоборот, на конкретных, хорошо известных фактах показывает, что этот упрек к нему не относится. Сталин заявил, что «бешеная личная агитация», развернутая оппозицией лично против него (например, обвинение в смерти М.В. Фрунзе), - это «специфический метод тов. Троцкого, метод заострения вопроса на лицах», что Троцкий «был в прошлом и остается мастером в деле самой непозволительной личной агитации»[1618]. Нет ли в этом заявлении намека на то, что Сталин знает, кто был истинным автором «Письма к съезду»? И именно поэтому он привел текст известного теперь письма Троцкого Чхеидзе, в котором Ленин характеризовался им как «профессиональный эксплуататор всякой отсталости в русском рабочем движении»[1619].
