С заместительством выходит плохо. Не любят этого рабочие. Не знаю, как быть. Надо будет поставить вопрос на Пленуме и решить принципиально»[422].

Желание Зиновьева прочитывается достаточно легко - перевести аппарат Коминтерна из Москвы в Петроград и получить большую свободу рук в коминтерновских вопросах, укрепить свои позиции и в Коминтерне, и в Петрограде, и, следовательно, в Политбюро. 29 сентября Ленин от имени комиссии Политбюро написал письмо Зиновьеву (оно подписано также Сталиным и Молотовым), которое свидетельствует, что сокровенный замысел Зиновьева был ему ясен и тот не может рассчитывать на поддержку Политбюро: «Мы втроем (Молотов, Сталин и я) обсудили, как комиссия, выбранная ЦК, Ваше письмо.

По- прежнему не можем согласиться с Вами… В Питере нет никаких принципиальных разногласий, нет даже уклона к уклону. Нет этого ни у Комарова, ни у Угланова, кои на Х-ом съезде РКП были надежнейшими, тоже на съезде металлистов. Не могли эти товарищи так внезапно впасть в уклон. Ни тени фактов мы не видели, доказывающих это. Есть законное желание большинства быть большинством и заменить ту группу, через которую Вы "управляли", другою. Люди выросли и уже поэтому желание их законно. Не надо их толкать в уклон, говоря о "принципиальных разногласиях]". Надо осторожно осуществлять идейное руководство, вполне давая новому большинству быть большинством и управлять»[423].

Предложение Зиновьева о переносе ИККИ в Петроград было отклонено, но конфликт продолжался и был улажен не скоро[424]. Эта история говорит о том, что Ленин «не ставил» на Зиновьева и, следовательно, ценил его не так высоко, как других своих соратников.

О том, насколько Ленин был недоволен Зиновьевым в это время, говорит тот факт, что 16 ноября Ленин, готовя к изданию сборник своих статей, решил вспомнить старую историю о том, как Зиновьев и «питерцы» его «провели» с изданием его брошюры: «питерцы чрезвычайно любят показывать свою самостоятельность и независимость во что бы то ни стало, - вплоть до неисполнения обязательной для всех прочих людей, товарищей и граждан, во всех странах и во всех республиках, даже советских (за исключением независимого Питера), просьбы автора… к "независимости" прибавилась еще хитрость, и я был окончательно оставлен в дураках»[425]. Ленин готовил публичный упрек, но по какой-то причине решил не печатать это предисловие и, видимо, вскоре пожалел об этом. Во всяком случае, 22 ноября 1921 г. Сталин направил записку: «Т. Ленин Документ этот лишний раз показывает, что не надо было отказываться от печатания известного предисловия к последней брошюре Ленина "О новой экономической политике". И. Сталин»[426].

Конечно, Зиновьев занимал видное положение в руководстве партии. Об этом говорит хотя бы тот факт, что на XI съезде он делает два доклада (об укреплении партии и о Коминтерне). Вместе с тем на съезде он подвергался достаточно жесткой критике как противниками, так и сторонниками Ленина[427]. Ленин ни слова не сказал в защиту Зиновьева.

На то, что в личных и политических отношениях между Лениным и Зиновьевым существовала определенная дистанция, указывает практика посещений Ленина. В фонде секретариата Ленина есть группа дел, в которых хранятся записки Ленину с просьбами принять их авторов. С такими просьбами обращалась масса людей, среди них Луначарский, Пятаков, Ногин, Межлаук, Менжинский, В. Оболенский, Преображенский, Серебровский, Семашко и др. Нет записок только от Сталина, Троцкого и Каменева. А вот записки от Зиновьева имеются[428]. Очевидно, что Зиновьев принадлежал к группе просящих встречи, а не приходящих к Ленину, когда потребуется. Например, запиской 9 октября 1922 г. Зиновьев просит сообщить, когда Ленин сможет принять его для обсуждения вопросов о концессии Уркварта, о комиссии Сталина, о Пленуме ЦК и др.[429] Об отсутствии между ними тесных отношений говорит также то, что летом 1922 г. во время болезни Ленина и его пребывания в Горках Зиновьев был у Ленина всего два раза (1 августа и 2 сентября)**, т.е. много меньше, чем Сталин и даже Каменев[430].

Политические и властные позиции Каменева были значительно прочнее, чем у Зиновьева, что определялось, прежде всего, его политической близостью к Ленину как одного из основных разработчиков НЭПа и активного участника создания нового хозяйственного механизма. Об этом говорит сравнение статистики контактов с Лениным, характер их переписки, практика рассылки сводок ОГПУ. Будучи одним из разработчиков НЭПа, Каменев вместе с Лениным противостоял Троцкому. И.П. Донков констатирует: «Спектр проблем, по которым Владимир Ильич общался с Каменевым, был исключительно разнообразным. Только в 1922 г. Ленин обстоятельно беседует с ним о работе аппарата СНК и СТО, о работе ЦК РКП (б), обсуждает проблемы учреждения прокурорского надзора, состоянии финансов и виды на урожай, работу Финансового комитета, вопросы тарифной политики, положения в Наркомате путей сообщения, денежной реформы, развитие экономических связей с деловыми кругами Америки, предоставление концессий Л. Уркварту, смету Наркомвоена, создании Союза Социалистических Республик, укрепление монополии внешней торговли»[431]. Этот перечень можно расширить, но в общем в нем верно передан спектр и характер постоянных контактов Ленина с Каменевым. Из документов ясно, что они были не только доверительными и уважительными, но и теплыми, товарищескими. По свидетельству Молотова, Ленин Каменева «больше любил», чем Зиновьева, и высоко ценил его деловые качества[432]. Об этом он сказал в своем последнем выступлении на заседании Моссовета 20 ноября 1922 г.[433] Вместе с тем обращает на себя внимание то, что Ленин отметил не политические, а именно деловые качества Каменева. Очевидно, это не случайно, во всяком случае, в их повседневных контактах хозяйственные вопросы доминируют над партийными и общеполитическими. Доступные документы говорят, что текущая хозяйственная работа все более захлестывала Каменева, все меньше оставалось времени для участия в решении других вопросов, возможно, поэтому его участие в делах управления партией едва просматривается, а участие в решении вопросов, выходящих за рамки чисто экономических (кроме тех, что обсуждались коллегиально в Политбюро), можно, не боясь ошибиться, охарактеризовать как эпизодические.

Д.А. Волкогонов считал, что «Каменев мог влиять на Ленина исподволь, незаметно»[434]. Это верное наблюдение, с ним надо согласиться. Во всяком случае, ряд его писем по вопросу о принципах объединения советских республик позволяет допустить мысль о попытке разыграть карту противоречий между Лениным и Сталиным: Ленину он писал о своей принципиальной солидарности с ним, а Сталину так, будто бы у них со Сталиным не было разногласий.

Доступные историкам документы позволяют говорить, что Сталин не случайно занял в ленинской группе особое место. Исключая Ленина, у Сталина по сравнению с другими членами Политбюро были гораздо более прочные, надежные, устойчивые связи с партийными организациями, что было хорошим подспорьем Ленину, усиливая его позиции перед лицом атак Троцкого. Они давали Ленину в распоряжение дополнительные знания местных условий, работников, их сильных и слабых качеств, отношений между ними. Конечно, эти знания Ленин мог получить не только от Сталина, но в лице Сталина он получал и знания, и одного из виднейших членов руководства партии, чьи политические позиции всегда были близки к ленинским по всем основным вопросам, союзника, способного с успехом вести борьбу против Троцкого. Такой комбинации политических качеств в ЦК РКП(б) никто, кроме Сталина, Ленину предоставить не мог, поэтому в этой ситуации для Ленина Сталин был незаменим в деле руководства партией и в борьбе с Троцким. Опыт политической борьбы в годы гражданской войны (особенно предыстория и ход обсуждения военного вопроса на VIII съезде партии) говорил, что Сталин способен не только «держать удар» Троцкого, но и «брать» его «мертвой хваткой».