Библейская заповедь «Не убий» глубоко запечатлелась в сознании древних евреев и внушила отвращение к кровопролитию их потомкам. Забивая скот, евреи перерезают животному горло, чтобы вытекла вся кровь, что нередко служило нацистам поводом для обвинений в «азиатском садизме»; на самом же деле это кровопролитие вызвано не чем иным, как отвращением к крови: при ином способе убоя кровь неизбежно пришлось бы есть в нарушение запрета «Левита». Тем не менее убежденный нацист австралиец Эрик Батлер в открытом письме, разошедшемся тиражом 100 000 экземпляров, призывал читателей отправиться на еврейские скотобойни и выгнать оттуда раввинов и резников-убийц[335].

Отвращение евреев к крови может объяснить тот факт, что они крайне редко совершают преступления, хотя зачастую его объясняли недостатком у них истинно мужских качеств. В марте 1942 г. демограф Г.Моко писал в пронацистском журнале «Этни Франсэз», что преступность среди евреев ниже, чем даже среди арийских женщин. Начальник полицейского участка в Нью-Йорке утверждал, что ничтожное количество кровопролитных преступлений среди иммигрантов-ашкеназов компенсируется многочисленными ссорами и скандалами[336]: лишь в ругательствах и проклятиях находят выход их садистские склонности, если они есть. Однако это извечное отвращение к крови не помешало тому, что евреев издревле обвиняли в совершении ритуальных убийств; даже в наши дни историки считают вполне возможным, что когда-то какой-то еврей, доведенный до крайности этими необоснованными, но упорными обвинениями, мог и совершить такое убийство[337]. В 1913 г. в Киеве в ритуальном убийстве обвинялся еврейский лидер Бейлис, по прозвищу Цадик; французская пресса транскрибировала это слово как «садист», и читатели окончательно укрепились в убеждении, что все евреи — садисты[338].

Садист может получить удовлетворение, наблюдая кровопролитное убийство или вызывая его в своем воображении, однако мы не знаем ни одного еврея — любителя поглазеть на смертную казнь, как, например, поэты Суинберн и Вилье де Лиль-Адан, не пропускавшие ни одного гильотинирования. Тем не менее в хронике газеты «Аксьон Франсэз» от 19 июня 1939 г. сообщалось, что сенатор Альпийского департамента Ж.Л.Дрейфус явился в тюрьму к убийце Вейдману утром перед самой казнью. На казни он не присутствовал, однако газета прямо-таки смаковала это «свидетельство садизма, присущего его народу».

Кровавые фантазии тоже могут удовлетворить садиста. Но, судя по многочисленным свидетельствам литературы, они нечасто посещают евреев. Как исключение можно назвать Дэниэла Барроса из Нью-Йорка, который воображал себя палачом своих единоверцев: ему виделось, как он пытает их при помощи рояля, струны которого связаны с их обнаженными нервами. Он всегда носил с собой кусочек туалетного мыла с этикеткой «чистейший еврейский жир» и, скрыв свое происхождение, вступил в нацистскую партию, однако был разоблачен и застрелился[339].

Известный английский социолог и эрудит Р.Эйслер[340]утверждает (хотя ни один еврейский источник пока не похвастался этим фактом), что венский писатель Захер-Мазох, имя которого еще при его жизни послужило для обозначения явления мазохизма, весьма вероятно, был евреем по отцу, а возможно, и по матери. Фамилию его отца — Захер — Эйслер выводит из древнееврейского «сахар», сокол, а фамилию Мазох (это фамилия его матери) часто присваивали себе польские евреи. В своем первом романе, написанном в 30 лет, Захер-Мазох описал жизнь и быт в еврейских местечках Галиции. Он написал также эссе о Шаббатаи Зеви, еврейском Лжемессии, и дружил со многими евреями, в частности, с семьей Риес из Венгрии. Когда он приехал в Париж, где ему вручили орден Почетного легиона за литературную деятельность, Верховный раввин Франции послал ему поздравление — вряд ли он заблуждался на его счет. Действительно, даже если Захер-Мазох и не был евреем, он вполне мог бы им быть, как по внешности, так и по интеллекту, наводившим на мысль о гетто, не говоря уже о мазохизме — очень распространенной черте характера евреев.

Одна из форм сексуального мазохизма была присуща еще царю Соломону, которого в старости многочисленные жены возбуждали щипками и уколами. Ксавьера Холландер, самая известная нью-йоркская «мадам», среди клиентов которой было много евреев, отмечала, что в большинстве своем они были «тронутыми». «Им хотелось быть рабами», — писала она. Так, один бизнесмен, в прошлом узник концентрационного лагеря, получал удовольствие, лишь когда женщина била и оскорбляла его. Другой мужчина, чудом уцелевший в лагерях смерти, мог совокупляться, только если на его теле рисовали свастику[341]. Я рассказал в одной из моих книг, как известный адвокат, сефард по происхождению, выступавший по самым громким делам, касавшимся евреев, красноречивый, с блестяще поставленным голосом, испытывал несказанное наслаждение под струйками мочившихся на него девиц из «Сфинкса»[342]. Говорят также, что некоторые евреи находят удовлетворение в раннем половом бессилии, расценивая его как тяжкое и болезненное наказание; женщина-сексолог из Парижа пишет о еврее, которому доставляло удовольствие ощущать себя импотентом[343].

Веками униженные, евреи умели находить в каждом унижении светлую сторону, делать его поводом для праздника. Так, во время Страстной недели им было запрещено выходить на улицу; но, сидя дома, они пели благодарственные гимны, в которых сравнивали себя с прекрасной принцессой, скрывающейся в своем замке[344]. Кроме того, евреи, вдохновленные примером святых мучеников, могли сами искать наслаждения в страданиях. Психоаналитик Левенштейн пишет: «Не раз, беседуя с евреями, я узнавал, что они отождествляют себя с Христом и мечтают разделить его судьбу»[345].

В местечках Восточной Европы виновный в нарушении ритуальной чистоты, супружеской измене или мастурбации нередко сам просил у раввина сурового наказания, и тот, считаясь с его желанием, действительно иногда карал строже, чем следовало[346]. Наказание напоминало о совершенном грехе, что еще больше усиливало получаемое от него удовольствие. После покаяния была принята порка ремнем, максимальным количеством ударов было священное число 39. Телесные наказания существовали до недавнего времени[347]. Набожные евреи из Марракеша в день Йом-Киппура отвешивали себе те же 39 ударов по спине или по голове, правда, не ремнем, а палкой[348]. Это бичевание могло бы предрасположить кающихся грешников к получению наслаждения от ударов при супружеской близости, как предрасположило к нему со школьной скамьи многих английских мужей то, что называли «английским воспитанием»; однако нельзя забывать, что Священное Писание учит жену никогда не унижать своего супруга.

Мазохистские склонности некоторых евреев попали и на киноэкран. Их показал в 1973 г. Вуди Аллен в фильме «Все, что вы должны знать о сексе», где раввин, валяясь в ногах у жены, которая в это время ест свиную отбивную, молит ее связать ему руки и ноги шелковыми чулками и хорошенько отлупить.

«Левит» наказывал евреям: «Не ложись с мужчиною, как с женщиной». Гомосексуализм приписывался другим народам; считалось, что во многих странах он в обычае. Однако в «Книге Судей» рассказывается, как израильтяне напали на племя вениамитян за то, что те надругались над верующим[349]; да и Потифар купил Иосифа не для своей жены, а для собственных утех[350]. В одном древнееврейском источнике сказано даже, что бой между Давидом и Голиафом разгорелся из-за того, что последний тщетно добивался расположения юного Давида[351]. После завоевания Палестины Александром Македонским еврейские юноши переняли нравы и обычаи греков и стали посещать гимнасии, где нагота и педерастия были в порядке вещей. Правоверные евреи с болью смотрели, как молодежь приобретает новые привычки, столь далекие от иудаизма. Восстание Маккавеев в 168 г. до Р.Х. было отчасти направлено против гимнасиев — концентрированного образа эллинизма со всей его испорченностью[352]. По сей день евреи празднуют Хануку — день победы Маккавеев над эллинами, но антипедерастические мотивы восстания ныне стыдливо замалчиваются. Протестуя в 1979 г. против строительства стадиона в Иерусалиме, набожные израильтяне говорили, что это будет символизировать возврат к эллинизму — ведь греки обожали спорт[353]; — не боялись ли иудеи также возврата к постыдной «греческой любви»?