Михаил Петрович рассмеялся. Это было так похоже на его операционную сестру! Еще не веря глазам своим, он смотрел на нее, изумленно спрашивая:
— Вера Матвеевна, вы? Да как же?
Вера Матвеевна поставила чемоданчик, поискала глазами, куда бы пристроить плащ. К ней подбежала Рита.
— Разрешите ваш плащ...
Вера Матвеевна подозрительно оглядела девушку, перевела взор на доктора, будто хотела отгадать, не эта ли куколка явилась причиной задержки доктора в Буране. «Да нет, больно молода для него», — успокоила она себя и передала Рите плащ.
— Садитесь, Вера Матвеевна, и рассказывайте, как вы здесь очутились? — допытывался крайне удивленный Михаил Петрович.
— Как, как... Села на самолет, пересела на другой и чуть ли не до самой деревни долетела. Попутчик хороший попался. Машину за ним к самолету прислали. Он меня прямо до больницы и довез, а сам дальше поехал. Вот и вся сказка.
— Но что вас толкнуло на столь странное путешествие?
Вера Матвеевна покосилась на Риту — разговор, дескать, не для посторонних. Михаил Петрович понял это и пригласил гостью в кабинет врача.
— Рассказывайте, — попросил он.
— Рассказ короткий. Вышла я после отпуска на работу. Вызвал меня Антон Поликарпович, показал ваши телеграммы. Ничего, говорит, не понимаю, зачем он там на целые две недели решил задержаться... Потом эта ваша дикторша звонила, с вами, говорит, по телефону разговаривала.
«Все-таки Тамара позвонила Антону... Эх, напрасно я с ней так грубо обошелся, трубку бросил», — огорчился Михаил Петрович.
Вера Матвеевна продолжала:
— Антон Поликарпович и говорит: «Берите командировку и поезжайте в Буран, разберитесь, что там произошло, и везите его скорей...» Вот я и приехала увезти вас. Теперь вы рассказывайте, что у вас?
— Несчастный случай. Пришлось оперировать. Вот халат. Идемте в палату, — пригласил Михаил Петрович. В палате он представил Веру Матвеевну Фиалковской. — Еще один медик пожаловал, беспокоясь о вашем здоровье.
Лидия Николаевна посмотрела на пожилую женщину и растерялась, не зная, что делать, что думать — ведь операционная сестра проделала вон какой путь. Зачем? Что это значит?
Вера Матвеевна не была бы Верой Матвеевной, если бы не сделала никаких замечаний. Наметанным глазом она окинула палату, покосилась на тумбочку и подоконник, где образовался «продовольственный склад», и хмуро спросила:
— Сёстры-то в больнице есть или нет? А нянечки? Что делают нянечки?
Как на грех, в палату заглянула Рита. — Ну-ка, мордастенькая, подойди сюда, — позвала ее Вера Матвеевна. — Ты скажи мне, кем здесь работаешь?
— Санитаркой, — робко ответила девушка, ошарашенная и тоном гостьи, и тем, что та назвала ее «мордастенькой».
— Какая же ты санитарка, — возмутилась Вера Матвеевна. — Ты хоть знаешь, что такое санитарка в больнице? Ты посмотри, что на тумбочке творится, на подоконнике. Да как же так можно!
Михаил Петрович улыбнулся, тронул Веру Матвеевну за локоть.
— Идемте, я определю вас на ночлег.
— Нет уж, Михаил Петрович, вы идите, а я с Лидией Николаевной посижу. И не смейте до завтра показываться в больнице. Я тут сделаю, что надо. История болезни есть? Вот и хорошо. Идите, идите, отдыхайте.
Михаил Петрович издавна знал, что возражать операционной сестре бесполезно, и ушел, уверенный в том, что Вера Матвеевна от строчки до строчки изучит историю болезни и присмотрит за больной получше вот таких кандидатов наук. Только жалко ему было бедную Риту, которой нынче спуску не будет... Но науку девушка получит на всю жизнь, и если сама станет врачом, ей часто будет вспоминаться приезд в Буран операционной сестры Веры Матвеевны Косаревой.
Так оно и было.
Фиалковская попыталась было доказать, что это она разрешила оставлять гостинцы на тумбочке и на подоконнике.
— Вы, Лидия Николаевна, сейчас не врач, вы больная. Для вашей же пользы порядок навести в палате надо, — отвечала ей Вера Матвеевна и, сурово глянув на перепуганную Риту, учила: — Нельзя идти на поводу у больных. Врач лежит больной или министр — для тебя все равно, ты в этих рангах не должна разбираться. Для тебя главное — какой больной: тяжелый или нетяжелый. Если тяжелый — он и есть самый главный. Ишь, развели тут, — она передавала Рите банки, свертки и командовала: — Все это в холодильник.
— У нас холодильника нет, — чуть ли не плача отвечала Рита.
— Как так холодильника нет? — удивилась Вера Матвеевна. — Как же вы живете без холодильника? — Она глянула на потолок. — Электричество есть, значит должен быть и холодильник!
Фиалковскую душил смех. И если бы не боль в груди, она вдоволь похохотала бы, глядя на Веру Матвеевну. Михаил Петрович как-то рассказывал о ней, операционная сестра и в самом деле чудаковата. Но было в этой высокой, костлявой и уже немолодой женщине столько обаяния и теплоты, что не замечались ни ее ворчливость, ни сердитый вид.
— Если нет холодильника, все равно этому не место в палате, — продолжала Вера Матвеевна. Потом она шумно бушевала в перевязочной, найдя под шкафом клочок ваты.
Ночевала Вера Матвеевна в пустой квартире Фиалковской. Утром она сказала Михаилу Петровичу:
— Теперь вижу — нельзя вам было уезжать, да и сейчас Лидию Николаевну оставлять опасно. Дадим еще телеграмму Антону Поликарповичу, продлит он отпуск, раз такое дело. И я останусь с вами, а потом уж вместе и уедем.
Михаил Петрович согласился. Теперь он задерживается в Буране на законном основании, и если нужно — Антон продлит ему отпуск хоть на месяц. Вера Матвеевна права: опасно оставлять Фиалковскую без присмотра, она еще слишком слаба, вызывал тревогу последний анализ крови. Да и некому работать пока в здешней сельской больнице. В городской же могут обойтись без него, там врачей достаточно.
Вера Матвеевна вела с Михаилом Петровичем амбулаторные приемы, помогала ему.
— Боже мой, да как же можно так работать, — не переставала удивляться она. — Ни тебе рентгена, ни тебе консультаций, все валится на одного врача. Да тут сам академик запутается...
Михаил Петрович отмалчивался. Он теперь понимал, каково было Фиалковской, особенно в первое время, когда она приехала сюда после окончания института, и он уже соглашался, что в сельских больницах должны работать врачи опытные, много знающие.
— Голова иной раз кружится, как на качелях сижу. А то в глазах потемнеет и руки отнимаются, висят, как чужие, — жаловалась ему пожилая доярка. Михаил Петрович смотрел на узловатые сильные руки женщины, на загорелое, чуть грубоватое лицо и раздумывал, какая хворь могла привязаться к ней. Послать бы доярку к невропатологу, но невропатолога нет в районе, он в городе, а до города двести километров... Вот и решай сам, сельский врач, что делать с дояркой.
— Переутомились, товарищ Паренкина, отдохнуть вам надо, — сказал Михаил Петрович доярке. — Назначу вам уколы, будете приходить в больницу.
— Ох, да где уж там ходить на уколы, — вздохнула женщина. — Работа у нас такая — некогда. В пять часов утра коровушек подоить нужно? Нужно. В обед нужно? Нужно. И вечером тоже нужно. Так и мотаешься от утра и до ночи... Сейчас еще ничего, сейчас благодать, а вот зимушка придет — совсем трудно. И подои коров, и накорми, и стойло убери... Вы уж порошки какие-нибудь домой дайте.
— Я вам выпишу больничный лист.
— Не, не, — замахала руками доярка. — Доить некому. Болей не болей, а доить нужно.
Когда женщина ушла, Вера Матвеевна опять заохала:
— Вот ведь как работают люди. Да я теперь на молочко молиться буду. А наши-то иные городские дамы привередничают... Помните, Михаил Петрович, как одна жаловалась на вас, в газету писала...
Ему запомнился тот смешной и грустный случай. Однажды пришла на прием дама. Обворожительно улыбаясь, она говорила:
— Ах, доктор, посоветуйте, на какой мне курорт поехать. Полнеть я стала, на три триста поправилась...
Доктор Воронов стал расспрашивать даму, где работает, в каких условиях живет. Дама с обворожительной улыбкой отвечала охотно, душу, можно сказать, изливала. Оказалось — нигде она не работает, воспитывает единственного сына, живет прилично, квартира хорошая, мужем довольна. Муж — человек в городе видный... Выяснилась и еще одна деталь: дама училась когда-то в текстильном техникуме, с годик работала даже, потом вышла замуж, с тех-то пор и не работает: семья! Полнеть даме совсем не хочется. Полные, как она слышала, не в моде...
