— Молодец, Чайкин, что к нам приехал! В Ростовской области народу и без тебя много, а тут руки нужны. Документы у тебя в порядке?
— В порядке, — смело ответил Чайкин-Бублик.
— Ладно, если что, запросим по месту рождения. Все было хорошо, все Чайкину-Бублику понравилось в директоре Шапошникове, кроме его слов: «Если что, запросим по месту рождения».
Коль дойдет до запроса, придется удирать из совхоза...
На второй или на третий день Чайкин-Бублик услышал в общежитии балагуристый разговор меж молодыми парнями-механизаторами.
— Ты, Мишка, можешь выскочить в ударники, если приударишь за сестрой директорской, за Катериной, — подтрунивал над товарищем белобрысый, с выщербленным зубом паренек.
— Тоже сказал, Катерине уже под тридцать, — незлобиво отмахнулся тот.
— А тебе под... восемнадцать...
— Хватит вам, пошли в кино, — вмешался третий.
Чайкин-Бублик тоже пошел в кино и увидел там Катерину Шапошникову. Она и в самом деле была уже в возрасте, какая-то нескладная, угловатая, с широким безбровым лицом, большими руками, в туфлях мужского размера. И все-таки он заговорил с ней, пошел провожать из кино и по дороге узнал, что Катерина живет в семье брата-директора, что стесняет она его, а податься некуда, что брат с удовольствием отправил бы ее в женское общежитие, но боится людской молвы: у самого хоромы, а сестру в общежитие вытурил... Катерина рассказывала об этом с простодушной непосредственностью, без обиды.
«Глуповата Катерина, да, кажется, может выручить», — подумал Чайкин-Бублик и пригласил ее на следующий вечер погулять по бережку.
Она согласилась.
Недели через две Чайкин-Бублик зашел в кабинет к директору, подождал, когда уйдут управляющий и бухгалтер.
— Ты что, Чайкин? — спросил Шапошников.
— Разговор есть, Николай Алексеевич. С сестрой вашей я знаком...
— Знаю, — сердито проговорил директор. — Нынче утром домой пришла.
— И я не раньше, — усмехнулся Чайкин-Бублик. — Не подумайте плохого, Николай Алексеевич, серьезно это у нас, жениться хочу.
Директор вскочил. Глаза его радостно заблестели.
— Что ж так быстро, — осторожно сказал он, а по его носатому лицу было заметно, что он доволен, рад-радешенек, что он готов хоть сейчас благословить сестру на брак с бывшим фронтовиком.
— А чего ждать, возраст уже, — небрежно бросил Чайкин-Бублик.
— Да, да, это верно... В таком разе, как говорится, любовь да совет.
Чайкин-Бублик помолчал немного, потом виновато обронил:
— Заковыка есть одна... В графе о семейном положении «женат» записано, а в действительности нет жены, немцы убили, вот письмо.
Шапошников долго вертел в руках уже порядком-таки истертый треугольничек.
— Значит, все погибли? Жалко, — вздохнул он.
— Жалко, — кивнул головой Чайкин-Бублик. — Да ведь живой думает о живом... Расписаться хочу с Катериной, да не распишут... графа мешает. Если написать по месту рождения, сколько времени пройдет, может, и документов никаких не осталось. Погорело все... Самому ехать надо...
Шапошников подозрительно оглядел будущего зятя и не на шутку всполошился. «Уедет хлюст, ищи ветра в поле... Оставит Катерину при пиковом интересе да еще с ребенком на моих руках», — подумал он и торопливо заговорил:
— Ладно, Чайкин, все утрясем... Чего тебе зря деньги на поездку тратить. Преступления тут никакого нету, раз жена в войну погибла. Много погибало... Из-за какой-то графы расстраивать твое семейное счастье не будем.
Шапошников и в самом деле все «утряс». Тут же в совхозе Чайкины зарегистрировались, директор выделил молодоженам квартиру, потом помог дом построить.
И зажил Чайкин-Бублик под крылышком руководящего родственника припеваючи, и посмеивался он про себя над Шапошниковым: «Лопух ты вислоухий, выручил бедного полицая...»
Шапошников хотел продвинуть зятя по службе, отправить на какие-нибудь курсы, но тот, к его великому изумлению, отказался от всего, ссылаясь на малую грамоту, на бывшие раны, и просил оставить его сторожем.
— Что с тобой, Федот, поделаешь, — разводил руками Шапошников. — По разговору видно, что ты человек развитой, грамотный, потянул бы хорошую должность...
Чайкин-Бублик насторожился. «Вот ведь как получается, — мрачно раздумывал он, — даже разговор твой может выдать тебя, значит, нужно меньше разговаривать». Чтобы отклонить подозрения, он пояснил:
— В армии был, со всякими людьми встречался, книжки читаю, вот и разговор у меня такой складный.
Как-то раз Чайкин-Бублик открылся Шапошникову, сообщил ему неприятную новость: оказывается, жена Федота Чайкина жива и здорова, и ребенок жив, и проживают они в той же Ростовской области.
— Как же ты посмел обмануть меня! — напустился на зятя Шапошников.
Чайкин-Бублик сделал вид, будто удручен, подавлен всем этим.
— Сам только узнал случайно, — бормотал он.
— А бывшая жена знает, где ты?
— Нет, пока не знает.
— Ну, брат, заварили мы с тобой кашу, — сокрушался директор.
— Да ведь кто знал, что так получится, — оправдывался Чайкин-Бублик. — Если что, придется вернуться к первой жене...
— Я те вернусь! Я те вернусь! — закричал сурово Шапошников. — А Катерину куда денешь? На меня с дитем оставишь?!
— Что же мне теперь вешаться? — растерялся Чайкин-Бублик.
— Ладно, не паникуй! — прицыкнул на него Шапошников. — Говоришь, не знает твоя первая жена, где ты проживаешь?
— Не знает. Она думает, что я погиб. Была ей похоронная, когда мы в окружение попали. Мне писарь сказал: «Написали твоей женушке, а ты живой оказался». Потом немцы село наше захватили, не мог я сообщить о себе. Потом вот письмо от соседки пришло, и все перепуталось...
— Перепуталось, — тяжко вздохнул Шапошников. — Ладно уж, распутывать не будем... Коль судьба сыграла с тобой такую штуку, живи тут и помалкивай. Только смотри — не проболтайся, Катерине ни о чем не говори, незачем ей знать такое...
Все шло хорошо. Правда, постоянно снилась Чайкину-Бублику жуткая погоня, и слышал он во сне угрожающий топот чьих-то ног, и висел над ним неотступный страх. Но годы шли, и никто не интересовался Чайкиным-Бубликом, никто ни о чем не догадывался. К нему, нелюдимому и молчаливому, привыкли.
В газетах нет-нет да и мелькали сообщения о судебных процессах над бывшими предателями, что зверски лютовали на оккупированной территории, а потом долгое время скрывались где-то. Их находили. Вылавливали. Судили. И Чайкину-Бублику порой казалось, что вот-вот захлестнет шею петля. В такие минуты ему хотелось бежать куда-нибудь еще дальше, в неизвестную глухомань... А что найдешь в той глухомани? Где еще встретишь такого доброго родственничка, как Шапошников?
Вскоре Шапошников сдал директорские дела другому человеку, агроному по образованию, и Чайкин-Бублик затревожился... Но тревога его оказалась напрасной, потому что Шапошников получил еще более удобную для Чайкина-Бублика должность в совхозе — стал инспектором по кадрам, и все документы хранились в его сейфе...
Из тех же газет Чайкин-Бублик узнавал не только о судебных процессах, он читал и о своих давних знакомых. Например, о художнике Гусарове. Лауреатом стал Гусаров, по заграницам разъезжает, на съездах выступает, репродукции его картин «Огонек» печатает... Чайкина-Бублика душила бешеная злоба... Да кем был этот Гусаров? Кем? Каким-то санитарным инструкторишкой, мальчишкой в лаптях, рядовым партизаном! Почему же теперь такая честь Гусарову?
Читал он и о бывшем председателе райисполкома Романове. Депутатом Верховного Совета стал... Читал о лейтенанте Шагарове. Какой-то лейтенантишко и вот — генерал, недавно получил орден Ленина за какие-то особые заслуги перед государством... Даже про деда Миная, про этого самогонщика прочел он как-то в газете. Рассказывал дед, как партизанам помогал. «Жаль, что не перестрелял я их когда-то и Гусарова, и Романова, и деда Миная, — с бессильной злостью думал бывший заместитель начальника полиции. — Ведь заходил же в Подлиповке к деду Минаю, самогонку пил у него и не знал, что дед на партизан работает». — Чайкин-Бублик скрипел зубами и ненавидел всех, всех... Кто он теперь? Сторож, какой-то сторож, а люди в гору идут, люди по заграницам ездят... Ему уехать бы за границу. Ведь никто не знает, как бы он зажил там... Но для этого нужно сперва пробраться в Криничное. Там, в подполье дома, закопана длинная коробка из-пед немецкого противогаза, а в той коробке — золото, золотые часы, кольца, коронки, зубы. В той коробке много золота, и оно лежит, оно века пролежит, не ржавея и не принося ему, бывшему заместителю начальника полиции, никакой пользы... Пробраться бы к золоту. Но как? В Криничном Бублика знает каждая собака. Пропадает золото...
