— Нет, Полина, к вам нельзя, — возразил он.
— А что же делать?
Что делать? Если бы Дмитрий знал, что ему делать, как помочь товарищу.
— А другой больницы поблизости нет?
— Другая в Криничном, районная, но в районе полно немцев.
— Чем лечат воспаление легких?
— Сульфидином.
— Принесите сульфидин.
— У меня на пункте нет... Постойте, постойте, здесь недалеко есть село Березовка, там работает акушеркой моя знакомая, у нее должен быть сульфидин. Вы подождите меня, я сбегаю к ней.
И опять он ждал Полину в том же лесу, на том же месте. С чем придет она? Может быть, ее знакомая акушерка, подобно грядскому лекарю, откажет? Может быть, у нее нет сульфидина?
Что ни говори, а судьба обошлась с ним жестоко. Он мог бы сейчас быть на полковом медицинском пункте и накачивал бы капризный примус, таскал бы мешки с бинтами, кипятил бы шприцы, бегал бы на кухню за чаем... Он даже готов был служить в роте лейтенанта Шагарова и под обстрелом перевязывать раненых, пусть бы даже немецкие танки шли... Там все-таки лучше!..
Но теперь жалеть поздно. Теперь нужно думать, как помочь раненым бойцам, как выходить Толмачевского, как сделать, чтобы не ослеп Рубахин...
Дмитрий лежал в кустах и от нечего делать наблюдал за Подлиповкой. Он уже сосчитал все видимые отсюда избы — двести восемьдесят четыре, но это, наверное, меньшая половина, потому что Подлиповка тянулась дальше, уходила в низину, пряталась за высокими тополями... А вон изба деда Миная. Странное дело: старик ни разу не вышел из своей избенки... Спит после вчерашней бессонной ночи... Подать бы ему сигнал, вызвать бы сюда и посоветоваться: как быть, что делать? Самому идти в Подлиповку опасно. Село стоит на большаке, а по большаку с ревом и чадом бегут куда-то немецкие машины — длинные огромные грузовики, приземистые легковушки. Некоторые грузовики останавливаются в селе, и Дмитрию видно, как солдаты выскакивают из кузова и начинается «охота» на кур, гусей, уток, слышится беспорядочная стрельба. Никто из подлиповцев не может помешать этим солдатским «забавам», и Дмитрий тоже не может... Им вновь овладевает горькое чувство собственной беспомощности. Но где-то внутри начинает биться мысль: а ведь немцы, что едут по большаку, даже не догадываются, что за ними следит человек в красноармейской форме, что подлиповская фельдшерица побежала за сульфидином для красноармейца Толмачевского. Толмачевский выздоровеет, окрепнет, и кто знает — не срежет ли он пулей вон того немца, что сидит на подножке грузовика и играет на губной гармошке, пока его соотечественники «забавляются» стрельбой?
Встанут на ноги бойцы, и они все вместе уйдут за линию фронта. Полина тоже пойдет с ними, и дед Минай пойдет... Впрочем, деду Минаю идти незачем, стар он и слаб... А почему они должны идти за линию фронта? Разве не может случиться так, что фронт сам придет сюда? Вполне может! Наши отступили временно, и уже где-то неподалеку от Подлиповки силы копят, чтобы ударить...
Дмитрий опять размечтался. В воображении он уже видел бегущих гитлеровцев и тоже бил их. Он выскакивал из засады и строчил, строчил... Из чего строчил? Странный вопрос. Из автомата! Откуда у него автомат? Полина принесла... Впрочем, нет, не Полина. Автомат он раздобыл сам. Да, да, сам. А Полина рядом...
Полина... Черноглазая, удивительная Полина... Дмитрию казалось, будто они уже давным-давно знакомы, будто вместе учились в институте, вместе выпускали стенную газету и «портили нервы» Кузьме Бублику... Все-таки странно — куда и почему убежал Бублик? Трус он, не зря лейтенант Шагаров грозился расстрелять его... Но, может быть, Кузьма ушел за линию фронта, ранение у него легкое... Да, но это ведь предательство — бросить всех и уйти, никому не сказав ни слова...
В сумерки вернулась Полина с сеткой-авоськой в руках.
— Есть сульфидин! Вот вам, берите, — она протянула ему бумажный пакетик с таблетками. — Сразу же начнете давать больному по две таблетки через каждые четыре часа. Часы у кого-нибудь есть там?
— Есть у сержанта Борисенко.
— Вот и хорошо. Завтра днем я приду. Будем сами лечить по схеме. Обойдемся без доктора Красносельского. — Она легонько потрясла сеткой. — А здесь кое-что съестное... Давайте перекусим. Я целый день ничего не ела да и вы тоже.
...Дмитрий шел один через темный лес. Теперь он уже почти ничего не боялся и спешил, потому что Полина предупредила: чем раньше применить сульфидин, тем лучше для больного. Все-таки молодец Полина!
Подойдя к раненым, Дмитрий неожиданно увидел у костра деда Миная и какого-то незнакомого человека в плаще с откинутым назад капюшоном. Человек был уже немолод, сед, усат. Усы у него какие-то колючие, торчат в стороны.
— Вот и доктор наш пришел, — сказал Кухарев.
Мужчина подошел к Дмитрию, протянул руку.
— Рад видеть вас, мой юный коллега, — баском проговорил он и представился: — К вашим услугам доктор Красносельский.
Дмитрий вздрогнул, растерянно глянул на деда Миная, догадываясь, что это он привел сюда грядского врача.
Кивая на Толмачевского, дед Минай скороговоркой пояснил:
— Приехали мы, братец ты мой, за ним. Борис Николаевич к себе заберет, в больницу. Так-то оно лучше будет.
— Больному необходимо стационарное лечение, — вставил доктор Красносельский. Видимо, заметив недоуменный взгляд Дмитрия, он продолжал: — По всей вероятности, Полина Антоновна доложила вам, что я обошелся с ней не самым лучшим образом. Вижу — доложила... Можете передать, что извинений с моей стороны не последует. Да, да, не последует, — повторил доктор. — Надо же было ей кричать на всю амбулаторию: «Борис Николаевич, в лесу лежат раненые красноармейцы, один очень тяжелый, его нужно забрать в больницу!..» Я, естественно, унял пыл юной патриотки...
— Правильно, Борис Николаевич, что прогнали, — похвалил доктора дед Минай. — Тут, братец ты мой, делай да оглядывайся, люди всякие бывают. Ничего, пообживется — поумнеет Полина Антоновна.
К приходу Дмитрия доктор Красносельский успел осмотреть всех раненых, выслушал Толмачевского, подтвердил диагноз фельдшерицы — крупозное воспаление легких.
— Я сульфидин принес, — сказал Дмитрий.
— Больной уже начал принимать сульфидин по схеме, — ответил доктор. — С вашего разрешения мы с Минаем Лаврентьевичем увезем Толмачевского. Не беспокойтесь, мой юный коллега, ваш боец будет находиться в относительной безопасности.
Дед Минай с помощью Кухарева переодел Толмачевского во все гражданское. Оказалось, что он привез раненым одеяла, матрацы и подушки, набитые сеном. Старик предусмотрительно прихватил кое-что из одежды и для Дмитрия — рубаху, старый пиджачок, поношенные, но еще крепкие штаны, серую кепчонку и лапти с онучами.
— Другой обувки нету, да в лаптях оно и помягче будет, — доказывал он. — Негоже тебе, братец ты мой, в военном показываться...
Толмачевского увезли. Взволнованный встречей с врачом, Дмитрий сидел у костра и в мыслях посмеивался над Полиной, которая посчитала доктора Красносельского «продажной шкурой». Ему и самому было стыдно от того, что он тоже придумывал кару Борису Николаевичу.
Подбрасывая сушняк в костер, Кухарев говорил Рубахину:
— Не я ли тебе сказывал: не спеши, Вася, к прадеду, рано еще. Вот и вышло по-моему — помогли нам добрые люди.
— Помочь-то помогли, а что дальше? Дальше куда податься? Кругом немцы...
— Все образуется, Вася, уладится...
— Попом бы тебе служить, умеешь ты успокаивать... А ты скажи, кто мы такие сейчас?
— Люди, Вася, самые что ни на есть военные люди.
— Да что у нас военного? Разве только осколки в теле, а кроме ничего нету! Попали в катавасию... Вон Бублик, небось, в госпитале отлеживается...
— А ты что, Бублику завидуешь? Ты что, тоже бросил бы товарищей, последний сухарь уволок бы? — напустился Кухарев на собеседника.
— Таких, как Бублик, расстреливать надо, — сурово сказал Борисенко.
«Правильно, таких расстреливать надо», — в мыслях согласился Дмитрий и опять недоумевал: куда и зачем убежал Кузьма Бублик! Неужели он и в самом деле в госпитале?
