Часа через полтора опьяневший от выпитого и невероятной новости о свалившимся на Толю богатстве, хозяин Анатолия ушел спать на свою половину, а мы перешли на более понятный нам русский язык и еще долго веселились, обсуждая Юрину удачную выдумку.

Назавтра, придя на репетицию, я с удивлением обнаружил, что от вчерашнего хорошего настроения Длусского не осталось и следа. Оказывается, утром, когда Анатолий едва пробудился и еще лежал в постели, в его комнату, робко постучав, вошел Леапольд в своем парадном костюме при галстуке и почему-то в кепке, а за ним — его жена, тоже нарядно одетая. Низко поклонившись Анатолию в пояс, они извинились и сказали, что раз он стал теперь таким богатым, они решили — только, ради Бога, чтобы он на них не обижался — повысить ему квартирную плату в два раза…

Родился и вырос Владимир в Киеве, но родители его родом из Беларуси, поэтому и в Минске он себя чужим никогда не считал. Почему он уехал из Киева? На то было несколько причин. Во-первых, в те времена перестройки на Украине зарождающуюся свободу слова и другие еще слабые ростки демократии душили намного сильнее, чем у нас, поэтому в родном городе Перцов не мог в полной мере реализовать свои творческие способности, а они, как и запас энергии, у него очень большие. На мой, разумеется, субъективный взгляд, Владимир Перцов входит в пятерку лучших писателей юмористов СНГ. Во-вторых, он женился (это была то ли третья, то ли четвертая его женитьба, что для «Христофора» стало почти нормой) на минчанке. Были еще и другие, менее серьезные причины, но, думаю, хватило бы и первых двух.

Возможно, кто-то не согласится с моей оценкой творчества Владимира Перцова, считая его недостаточно популярным, поэтому хочу еще раз подчеркнуть, что я говорил о таланте, а не об известности. В том, что Перцов менее знаменит, чем, например, Альтов или Коклюшкин, виноват прежде всего его сложный и противоречивый характер, а не достигнутый им уровень мастерства. Но об этом потом. А пока давайте вернемся в те, теперь уже далекие, времена, когда переполненный идеями честолюбивый, талантливый и энергичный писатель Владимир Перцов впервые появился в Минске. С самого начала он развил очень бурную деятельность, поэтому неудивительно, что довольно скоро в сферу его интересов попали и мы, будущие «христофоровцы». О том, как зарождался наш театр, я уже писал, хочу только отметить, что поверили мы все Перцову прежде всего потому, что почувствовали в нем очень сильную, даже властную, личность. Не знали мы тогда, что сила этой личности способна не только на созидание, но и, к сожалению, на разрушение, точнее на саморазрушение. Создав «Христофор», Перцов потом очень много сделал такого, что вполне могло разрушить театр. И если, слава Богу, «Христофор» устоял, то в этом огромная заслуга артистов, сам же Владимир Васильевич покинул свое детище в нелегкие для него времена, чем и себе, уверен, навредил, и немало новых проблем создал всем остальным.

В свое время много разговоров среди эстрадников вызвал случай, происшедший на одном из писательских семинаров в Подмосковье. Затянувшееся было обсуждение предложенных авторами рассказов было прервано неожиданно вставшим Владимиром Перцовым. Он громко, на весь зал, сказал: «Сколько можно говорить об этих бездарных произведениях? Чтобы вы поняли, как нужно писать для эстрады, давайте я лучше прочту вам свой рассказ». И начал читать. Рассказ, в самом деле, был неплохим, но предшествовавшее ему заявление настолько ошарашило всех присутствующих, что никто из них не смог после даже улыбки выдавить из себя.

Или вот еще ситуация. Примерно через год после создания «Христофора» к нам впервые с предложением о сотрудничестве пришли представители Белорусского телевидения. Режиссер Майя Горецкая хотела сделать передачу о новом театре. Перед этим она беседовала со мной и с другими артистами, и мы с радостью приняли ее предложение, потому что уже тогда понимали, что только телевидение может дать и театру, и каждому из нас настоящую популярность. А без нее мы не могли рассчитывать ни на государственные дотации (в ту пору это еще было возможно), ни на свое собственное здание, ни на другие блага. К приходу Майи мы приготовили лучшие свои номера и ждали ее с нетерпением. Но когда она появилась, Владимир Васильевич предложил ей сесть рядом с ним и сказал:

− Майя, я несколько лет проработал на киевском телевидении и ушел оттуда, потому что оно такое же поганое, как и ваше белорусское. Будь моя воля, я бы вас всех повыгонял оттуда к чертям собачьим. Но раз вы уже пришли, мы покажем вам несколько наших номеров, можете их взять, но хочу, чтобы вы знали мое мнение.

Все это было сказано таким тоном, что у Майи глаза на лоб полезли от удивления. Она привыкла к тому, что все принимали ее всегда с огромным уважением и не знали только, как получше выразить свою благодарность, а тут пришлось выслушать такое… Как человек воспитанный и интеллигентный она, конечно, посмотрела все, что мы ей показали, но, уходя от нас, лишь сдержанно сказала:

− Спасибо. Я подумаю.

Думает она до сих пор. Не знаю, говорила ли она о нас что-нибудь другим режиссерам телевидения, но факт таков, что долгие годы к нам оттуда больше никаких предложений не поступало…

Эту историю рассказал прекрасный музыкант и не менее прекрасный юморист Левон Оганезов. В одном провинциальном городе во время концерта что-то случилось с аппаратурой и выступавший (естественно под фонограмму) певец не смог продолжать своё выступление. Публика стала возмущаться и скандировать: — Халтура, халтура!!! Выскочивший на сцену конферансье стал раскланиваться и говорить: — Приедем, обязательно приедем!

Ещё одна беда Перцова состояла в том, что он не понял, что «Христофор» — это средоточие личностей. Мы, разумеется, были не так опытны в эстраде, но все знали цену и своим способностям, и своим характерам. С нами нельзя было долго обращаться как с колесиками и винтиками, а Перцов мог с легкостью оскорбить любого из нас, обозвав прилюдно бездарью. Потом он, правда, с такой же легкостью об этом забывал, но у нас обида долго не проходила и даже накапливалась, как радиация. На первых порах мы все терпели, потому что понимали, что «Христофор» держится на Перцове, без него он сразу же рухнет. Но шло время, мы приобретали опыт, начинали понемногу разбираться в тонкостях эстрады и в наших оценках деятельности Перцова стали появляться все чаще критические нотки. Он это тоже, видимо, чувствовал, но ошибок своих признавать не хотел и во всем винил нас.

Я бы очень не хотел, чтобы у вас сложилось впечатление, будто Владимир Васильевич — отъявленный злодей. Это совсем не так. Он хороший мужик, приятный собеседник, с ним очень легко и интересно разговаривать на разные темы, особенно, если это происходит не за пустым столом и не касается его творчества. Будучи нетерпимым к любой критике в свой адрес, считая ее необъективной и некомпетентной, Перцов, к сожалению, не понимал (или не хотел понимать?), что мы тоже испытываем боль, выслушивая из его уст несправедливые упреки. Он, наверно, уверовал в свою исключительность, в умение быстрее и лучше всех разбираться в наших проблемах, поэтому взял на себя роль авторитета, всегда и всем говорящего только правду, на которую нельзя обижаться и которой можно только внимать. Кстати, оценки Перцова не всегда бывали отрицательными, иногда он вдруг начинал неудержимо хвалить кого-нибудь из артистов. Похвала нужна и даже полезна, но только в том случае, если она заслужена и объективна. Владимир Васильевич же, случалось, не знал в этом меры и так захваливал человека, что тот начинал думать, будто он и в самом деле какой-то особенный и необыкновенный. В результате это негативно сказывалось на его отношении к окружающим, к репетициям и к театру вообще, что, сами понимаете, не способствовало сплочению труппы.

Что касается лично моих взаимоотношений с Перцовым, то они за годы нашего знакомства знавали и лучшие, и худшие времена. Начиналось все просто замечательно. Мы так сдружились с Владимиром, что почти все время проводили вместе, нам всегда было о чем говорить и, расставаясь с сожалением на ночь, мы с нетерпением ждали утра, чтобы продолжить свои совместные дела. Как-то так само собой получилось, что я стал первым помощником и правой рукой режиссера «Христофора». Мне так нравилось все, что мы делали, что я готов был работать без перерыва сутками, стараясь влезть в любимое дело не только с головой, но и с руками, и с ногами. Так уж, видимо, я устроен: если чем-либо увлекусь, то не знаю в этом меры, мне обязательно нужно разобраться во всех мельчайших подробностях, все понять и постичь. Я не только выполнял свои актерские обязанности, но и пытался помогать Перцову в режиссуре, вносил массу всяких предложений, импровизировал и вообще не гнушался никакой работой, если считал, что она может способствовать нашему успеху. На первых порах моя инициатива всячески поощрялась и поддерживалась. Причем не только на репетициях. Довольно быстро у нас с Перцовым выработалась привычка после репетиций не разбегаться по домам, а совершать пешие прогулки, обсуждая на ходу все нерешенные театральные проблемы.