За годы выступлений на сцене нам посчастливилось встретиться и познакомиться со многими знаменитыми артистами Советского Союза и СНГ, а с работающими в жанре юмора и сатиры — так почти со всеми. Протекали эти встречи по-разному, но все они оставили в памяти какой-то след. Артистов эстрады разговорного жанра так мало, что мы все друг друга хорошо знаем и поэтому просто обречены на сотрудничество и взаимную поддержку. Многие контакты с корифеями были не только приятны, но и полезны для меня с точки зрения роста мастерства. Например, Юрий Никулин однажды своим добрым отношением вселил в меня уверенность перед очень ответственным выступлением, а Юрий Тимошенко (Тарапунька) даже помог профессиональным советом, позволившим усилить один наш номер. Немало полезного дало общение с Ольгой Аросевой («пани Моника»), Александром Кондратьевым (писатель, ведущий «Смехопанорамы»), Владимиром Ляховицким (бывший партнер А. Райкина) и многими, многими другими. Рассказать обо всех встречах невозможно, да вряд ли и читатель выдержит такой марафон, но о некоторых, наиболее мне запомнившихся, я все-таки попробую.

На фестивале «Море смеха–94» в Риге М. М. Жванецкий возглавлял жюри, а я был одним из участников конкурса и хотел воспользоваться случаем и снять Михал Михалыча на видеопленку. Это мне нужно было не только для себя лично, но и для передачи Белорусского телевидения «Семь минут с «Христофором». На одном из ежедневных, вернее, ежевечерних, банкетов мы случайно оказались рядом, и я спросил Жванецкого, не согласится ли он сняться со мной. Он не возражал, поэтому на следующий день я подкараулил его в фойе и предложил прямо сейчас провести съемку. Жванецкий, увидев в моих руках видеокамеру, замахал руками и сказал:

— Нет, нет, нет! Сниматься я не буду.

— Но вы мне вчера обещали.

— Я думал, что вы говорили о фотосъемках, — ответил Жванецкий, развернулся и ушел. Я догнал его и попытался объяснить, что снимать хочу для телепередачи, что все его у нас очень любят и будут счастливы увидеть на экранах. Но как я ни старался, Жванецкий был неумолим и сниматься наотрез отказался. На следующий день я повторил попытку, но Жванецкий, как мне показалось, был в плохом настроении, поэтому даже не захотел меня слушать. И вот вечером, на очередном банкете, я увидел, что настроение его резко улучшилось, он смеялся, шутил, произносил великолепные тосты. Решив, что у меня появился шанс, я быстренько сбегал в номер за камерой и с улыбкой во все лицо подошел к Жванецкому:

— Михал Михалыч, так может…

И тут он не выдержал. Встал и, попросив минуточку внимания, сказал:

— Друзья, обратите внимание на этого молодого артиста. Я — мягкий человек, я никогда никого в жизни не посылал на …

И он громко произнес слово из трех букв, которое можно прочесть на всех заборах.

— Но вот Евгения… Как вас по батюшке?

— Анатольевич.

Он взял меня за руку, поднял ее, как поднимает рефери на ринге руку победителя, и продолжил:

— Так вот, Евгения Анатольевича, потому что он меня уже просто достал, я сейчас с удовольствием посылаю. Пошел ты, Евгений Анатольевич на …

Адрес был указан четко и недвусмысленно, что вызвало бурную реакцию присутствующих, раздались аплодисменты. Не знаю, снял ли кто-либо эту сцену видеокамерой или хотя бы записал на магнитофон, но фотографировали нас в этот момент многие. Польщенный всеобщим вниманием, я налил в бокал шампанского и предложил выпить за человека, вошедшего в историю как Человек, Которого Жванецкий Первым Публично Послал На … Возражений ни от кого, даже от тех, кто мне тогда сильно завидовал и мечтал оказаться на моем месте, не последовало.

Самые теплые и дружеские отношения сложились у «Христофора» с Семеном Альтовым. Он иногда помогал нам с репертуаром, поддерживал на конкурсах, никогда не отказывался участвовать в минских юморинах, даже если гонорар оказывался чисто символическим. Согласился он, не в пример другим, принять участие в одной нашей телепередаче. В 1994 году, после первоапрельского Минского фестиваля «Камаедзіца», мы придумали и решили показать по телевидению сюжет о том, как Семен Альтов не смог достать билет и вернуться в Санкт-Петербург. Он якобы застрял в Минске, живет в гримерке, бытовые условия, естественно, отвратительные, деньги на питание кончаются. Мы одели его в драную телогрейку, нанесли ему трехдневную небритость, усадили на миленький стульчик и стали брать интервью. Я задавал вопросы, а Семен с несчастным видом отвечал. Из его ответов следовало, что он уже смирился со своей участью и почти не надеется увидеть лица родных. Не все зрители поняли нашу шутку, на телевидение потом звонили и присылали гневные письма с требованием привлечь виновных к ответственности и помочь любимому писателю вернуться домой. А работники Дома офицеров мне рассказывали, что приходил человек с термосом и просил провести его к Семену Теодоровичу, чтобы дать ему поесть горяченького.

Кстати, за год до этого мне самому пришлось даже стать Семеном Альтовым, точнее раздавать за него автографы. Он был тогда председателем жюри одной юморины, а я — ведущим. После ее окончания мы сидели в гримерке, Семен давал интервью обступившим его журналистам, а на столе лежала огромная куча его книг и прочей печатной продукции, которую стоявшая за дверью толпа благодарных зрителей жаждала получить с автографами. Альтов куда-то торопился и поэтому нервничал из-за того, что не успеет все подписать. И тут мне пришла в голову мысль, за которую я сейчас хочу покаяться. Я сказал тогда:

— Семен Теодорович, давайте я за вас подпишу книги, все равно никто вашей росписи не знает.

Выбора у него не было, поэтому пришлось согласиться. И я принялся за дело. Слова я писал самые теплые, старался даже больше, чем когда давал автографы от своего имени, поэтому никто в тот вечер, надеюсь, обиженным не ушел.

Через много лет, на своё 50 летие, я не раздумывая пригласил Семёна Теодоровича, а он не раздумывая согласился и с блеском выступил в моей юбилейной программе «50 — это смешно» во Дворце республики.

С Ефимом Шифриным мы познакомились в Риге на уже упомянутом мной «Море смеха–94», и у меня сразу создалось впечатление, что мы с ним давно знакомы и дружны. Общение с Ефимом — сплошное удовольствие, настолько это обаятельный, отзывчивый и скромный человек, достойно несущий бремя славы. Когда я обратился к нему со своей традиционной просьбой сняться для нашей телепередачи, он не только не отказался (в отличие от жестокосердного Жванецкого), но даже помог мне в придумывании сюжета сценки. В результате получился очень смешной этюд о том, как мы с ним обедали в общепитовской столовой. Я был страшно доволен съемками, но когда решил посмотреть, как все получилось на пленке, то, к своему ужасу, обнаружил, что на ней ничего нет, потому что я неправильно установил диафрагму. Знаете, что сделал Ефим, когда узнал о моей оплошности? Он невозмутимо произнес: «Ничего страшного. Давай снимем еще раз». И мы сняли все сначала, придумав дополнительно несколько смешных элементов, поэтому получилось даже лучше, чем в первый раз. А ведь Ефима тогда, я это точно знаю, ждали срочные дела, со мной же он мог после этого никогда больше не увидеться и ничем мне обязан не был.

Приятно удивил меня Евгений Петросян. На сцене мы видим маску артиста, а каков он на самом деле — это известно очень немногим. После нашей победы в Кисловодске, где он был председателем жюри, Евгений Ваганович пригласил меня к себе в гости. Я захватил бутылку коньяка и в назначенный час пришел к нему в номер. Бытует мнение, что любой эстрадный артист — не дурак выпить. Я, кстати, тоже всегда так думал, поэтому старался не быть «белой вороной». Увидев у меня в руках бутылку, Евгений Ваганович сказал:

— Ну что ж, выпьем?

Он достал рюмки, я откупорил бутылку и приготовился наливать, но Петросян прикрыл свою рюмку рукой:

— Нет, нет, я пью свое.

Открыл холодильник, вынул оттуда бутылку пива, налил его в свою рюмку и убрал бутылочку обратно. Потом мы с ним долго сидели за столом и беседовали: я — периодически наливая себе из своей бутылки, он — потягивая из своей единожды наполненной пивом рюмочки…