Находясь один среди начинающегося ада, Якуб чувствовал, как нарастала катастрофа, в которой гибнут богатства, вера, воля и сама жизнь… Он пригнулся, чтобы хоть немного разглядеть сквозь эту, не пробиваемую даже огнем, толщу дыма… Как вдруг словно тараном толкнуло его в сторону: злой, как черт, стремительный, как снаряд, первым вырвался из горящей конюшни жеребец — серый в яблоках, и, прижав уши, пронесся к выходу, раздвинув могучим телом сгрудившихся в проходе лошадей. За ним следом ринулись другие кони…

Якуб тотчас же вскочил на ноги: он не выронил из рук ножа, когда падал, а звенящая боль в затылке исторгла только короткий стон…

В безумной спешке он опять бегал из одного стойла в другое, отстегивая цепи, перерезая ременные и веревочные привязи, чтобы не упустить ни одной секунды… А лошади теперь, объятые неудержимым стадным порывом, выскакивали из стойл, бросались в ту сторону, куда проложил им дорогу умный Орленок…

— Молодец Орленок!.. Пошли-и, пошли-и, милые! — не помня себя, кричал во все горло Якуб, не в силах сдержать в себе какого-то яростного восторга…

Голова шла кругом, ноги подкашивались, огненная лихорадка трясла его… Не помнил, сколько лошадей освободил он, но уже почти оба ряда стойл опустели…

В последнюю минуту, когда он у какой-то стены ткнулся протянутыми вперед руками в земляной мокрый пол, была только одна мысль, тупая, тяжелая: он сделал не все, что требовалось, и что никто не сможет предотвратить беды. Потом, через какое-то время, услышал еще, будто где-то неподалеку кричат голоса, что люди бегут куда-то мимо и что их много…

У пожарной сторожки забили в набат. На небе вспыхнуло багровое облако, глянул разбуженный Вьяс, побежали из бараков люди, начался ночной сполох, поднималась суматоха пожара!..

Горбатов прибежал в числе первых, а через минуту увидел Бережнова, потом — Вершинина, а еще через некоторое время сотни знакомых и незнакомых лиц, окружавших двор… Везли на санях пожарную машину, воду в бочках, разматывали шланги. Двое пожарников с ведрами махнули прямо в огонь, начали заливать и топтать солому в тамбуре. Затрещал брандспойт, смывая пламя с дощатых стен и потолка. Горбатов, надрывая горло, звал Якуба, но понял бесполезность этого и отступился. Потом куда-то исчез и сам…

Вершинин схватил чье-то ведро и принялся тушить, впервые в жизни очутившись на пожаре. Из ворот тамбура извергался, как из кратера, багрово-мутный дым и било пламя. С разбега он выплескивал воду на догоравшую кучу соломы, отворачиваясь и пряча глаза. Тоже с ведром в руках, мешая другим, бегал долговязый всполошенный Платон Сажин, обливая себя в пути… Он выдохся быстро и отступился, а ведро его подхватил углежог Филипп…

Горело не только в тамбуре, но и за воротами в конюшне, как определил Вершинин, наскоро заглянув в клокочущую суводь. Он понял: поджог!.. И в тот же миг простегнула его острая тревога за себя: он угадывал, кто именно бросил сюда «бомбу» и почему… Преступление казалось настолько ужасным, что даже самая ничтожная причастность к нему неминуемо повлечет за собой строжайшую меру ответственности…

— Не лейте зря воду! — услышал он позади себя резкий зычный голос Бережнова и невольно оглянулся. — К чему такая суматоха?.. Где ваша дисциплина, товарищи!..

Углежог Филипп таскал одной рукой воду, зачерпывая второпях из разных бочек, подвозимых от колодцев на подводах, и кого-то ругал, не называя по имени. Он замолчал после окрика директора, хотя едва ли то относилось к нему.

Бережнов подозвал начальника добровольной дружины — молодого шпалотеса, недавно демобилизованного красноармейца в брезентовой куртке, подтянутого широким ремнем, неуверенного в себе, ибо сегодня приходилось ему сдавать первый экзамен… Но не только ему предстояло подобное испытание…

Тут подбежал Горбатов, почему-то взглядывая на вентиляционные трубы, из которых валил дым, а из двух первых вырывалось пламя.

— Над третьим стойлом — огонь… горит крыша, — сказал он, указывая в ту сторону и сильно волнуясь.

Бережнов посмотрел туда, но ничего не ответил, потом перевел взгляд на самого Горбатова, словно хотел сказать, что главное заключалось в другом… Вторую машину, только что подвезенную на санях, он велел поставить несколько дальше, продеть шланг через окно в конюшню и с двух сторон вести наступление… разломать внутреннюю перегородку, чтобы легче было выгонять лошадей.

Машина уже тронулась на указанное место, начальник расставлял дружинников, шестеро дюжих парней вскочили на ее площадки и дружно начали качать воду.

— Алексей, — сказал Бережнов, обращаясь к Горбатову, — вторая половина конюшни — твой фронт, здесь — мой… Бери с собой бригаду Коробова… Лошадей выгоняйте всех… Найдите Якуба: он где-нибудь там… Огонь туда не пускать! — отчетливо, тоном приказа говорил он, заметно сдерживая волнение.

Горбатов же был сильно встревожен, испуган, растерянно суетлив, — и, пожалуй, имелась особая на то причина: он прозревал возможную связь одной беды с другою, и обе они, как два огромных костра, горели в его душе… а завтра на месте этих двух пожарищ останется, наверно, сплошное пепелище… Громко выкрикивая по фамилиям, он собрал своих людей, которые уже через малое время бежали к задним воротам…

Пожарник с брандспойтом напористо углублялся в зону огня, волоча за собою тяжелый шланг. Людей на машине оказалось лишь пятеро, а качать воду нелегко, — и Вершинин занял свободное место… Держась за палку и мерно взмахивая руками, он хорошо видел все, что происходило вокруг… Наталка на пару с подругой носит в тамбур воду, с непривычной расторопностью зачерпывая из бочек, подвозимых от колодцев; вот Спиридон Шейкин, лазая в сугробах, заглядывал в окна конюшни, стараясь определить, куда и быстро ли идет огонь… Стоял у тамбура Бережнов — в черном полушубке; пылали озаренные мрачным скачущим светом лица глазеющей толпы, виднелись на задворках разбредшиеся лошади, — их насчитал Вершинин немного, лишь двадцать… На темно-синем фоне выделился на миг розовый вздыбленный силуэт коня с багряной гривой, только что выведенного кем-то из конюшни.

Но внимание лесовода больше всего привлекал сам Бережнов: он продолжал передвигаться с одного места на другое, чтобы лучше видеть, что и как делают люди… В лице и во всей его довольно коренастой, прочной фигуре угадывалось напряжение. Что-то незнакомое, неузнанное раньше находил в нем сегодня Вершинин… Зачем-то подозвал Бережнов кузнеца Полтанова, что-то говорил, указывая в глубину тамбура. К нему в эту минуту выскочил пожарник с брандспойтом и, пригибаясь низко, кашлял, а свободной рукой протирал глаза.

Кузнец, выслушав директора, заторопился, натянул глубже на голову капюшон брезентового плаща и подошел к пожарнику.

— А ну, сполосни для начала, — громко произнес Полтанов, немного нагибаясь.

Тот направил на него брандспойт, прижимая струю пальцем, — поливал щедро, пока не промокнет одежда, а Полтанов, медленно поворачиваясь, подставлял поочередно спину, бока, грудь, голову. Потом кинулся с разбега — с топором в руке — в дымный, клокочущий омут… Сквозь гуденье и треск огня раздались звучные удары по железу, потом по доскам — что-то заскрежетало, заскрипело, рухнуло, а вслед за этим выплеснулась из тамбура, отшатнув людей, плотная волна дыма. На помощь кузнецу бросились трое, а через короткое время уже тащили на руках горящие, наполовину обугленные ворота — бросили и вернулись обратно…

Немного позже появился здесь Платон Сажин; поднял головешку, на виду у всех прикурил свою папироску от дарового огонька и куда-то пошел: людей и без него хватало!.. Они бесстрашно бросались в огонь — с ведрами, с баграми, с топорами, что-то там делали, — и, пробыв недолго, выбегали обратно. Воду в ведрах таскали туда беспрерывно, — огонь продолжал бушевать, хотя два шланга, распрямившиеся, ушедшие в глубину конюшни, несли туда беспрестанно воду…

На выбегавших из дыма людях тлелась одежда, дымились шапки. Вот выскочил оттуда кузнец Полтанов и, подбежав к Бережнову, о чем-то сообщал, указывая топорищем на ближнее разбитое окно. Что творилось в самой конюшне, было невозможно определить, находясь на площадке пожарной машины, подобно Вершинину, — но по тому, как трещали доски в стойлах, ржали кони, как гудело пламя, как неожиданно для всех обвалилась в одном месте крыша и столб дыма и огня ударил в небо, — Вершинин отчетливо представлял себе размеры катастрофы…