Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Хотел я, да не решился, — признался Горбатов с таким убитым видом, что Авдею стало тяжело и больно смотреть на него.

— Ладно… Вот что, Алексей: не откладывая, обсудите с Ариной всё начистоту, прямо. Обдумайте честно и не решайте ничего с маху. Почин должен быть за тобой. Раз уж случилось такое, следует каждому кое в чем поступиться, найти общие мотивы, чтобы обоюдно прийти к справедливому решенью… Только главного не забудьте: у вас дочь… Вы оба в неоплатном долгу перед ней… Пока в семье не сгорело все дочиста, тушите… Ту-ши-те!.. Я на днях приду к вам…

Наступило молчание. Никто больше не прикасался к еде. В двух недопитых стопках струился розоватый обманчивый свет, падавший от висячей лампы. За дверью, в соседней комнате, тоже была тишина, — хозяева уже улеглись спать. Бережнов опять подошел к окну и с минуту смотрел на холмистые сугробы, на темные в отдаленье леса и думал уже о том человеке, с которым так бессмысленно и опасно сплелась судьба горбатовской семьи.

— Вершинина я уберу, — сказал он, додумывая прежние мысли. — Через райком партии уберу… Я рассказал там обо всем.

Алексей отпил, что оставалось в его стопке, и, чуть порозовев, ответил общей фразой, но она была чиста и прямодушна, как сама откровенность:

— Ты думаешь, я не смогу работать, как раньше?.. Смогу при любых условиях, если даже…

— Бессмыслица, — отверг Бережнов. — Жестокая бессмыслица! — повторил он с силой. — Я не хочу, чтобы это у вас произошло… Вершинина я уволю… он мне не нужен. Когда его здесь не будет, у вас в семье скорее наступит порядок.

Почти перед уходом Горбатов напомнил Авдею о Проньке: надо было решать окончательно, как быть с ним. Но тут постучали в дверь.

— Войдите, — ответил Бережнов.

Дверь отворилась со скрипом, и через порог переступил тот, кого никак не ждали в это время. Горбатов обернулся с удивлением, а Бережнов с какой-то особенной серьезностью обшаривал глазами небольшой свой стол, точно выбирал, что съесть еще.

Вошел Пронька Жиган. Кудрявый парень стоял на гнутых ногах, тиская в руках заячий малахай, которому уже успел изорвать ухо. Бережнов увидел его руки — сухие, сильные, но изъязвленные чесоткой, и с брезгливым чувством увел глаза в сторону.

— Что скажете? — спросил Авдей, деловым тоном прикрывая острое желание стукнуть Жигана, чтобы посмирнее был.

Но Пронька и без того присмирел: он пришел в этот поздний час с повинной.

— Авдей Степаныч… вы уж извините, что беспокою… Но что поделаешь… Выпил, людей обидел… а теперь и самому стыдно-противно. Если, думаю, не покаяться теперь же, то и в барак зазорно идти… И опять же праздники, повсеместное пьянство… Я зарок даю, на всем ставлю крест и докажу на работе. Я сумею, если захочу, я стараться буду. Обоим даю обещание… Только и вы, пожалуйста, поддержите: сразу переломить себя едва ли смогу — характер у меня такой, сучковатый.

Опустив голову, он терпеливо ждал приговора. Бережнов и Горбатов незаметно переглянулись, и оба подумали в одно… Широкий мясистый лоб Жигана прорезали две морщины, точно перепутье извилистых дорог…

Его до поры отпустили, ибо не всякий меч рубит повинную голову и не ко всем одинакова бывает даже самая справедливая строгость…

Глава VII

Роковая ошибка

Беседа с другом не разогнала туч, скопившихся над головой Алексея, но значительно пораздвинула синие полыньи на коротком пространстве жизни. Он соглашался с резонными доводами Авдея и хоть мало верил в исцеление Арины, но срочное вмешательство также считал единственным средством остановить жену от последнего — к обрыву — шага.

Близ полуночи он возвращался от Бережнова, с удовлетворением ощущая, как постепенно наступает в нем необходимая ясность мыслей и определенность цели… Чуть-чуть мельтешил редкий легкий снежок, над пустынным безлюдьем улицы светился полумесяц. Алексей безотчетно следил за своей тенью, двигавшейся впереди него.

Сопоставляя события последних дней, он угадывал, что срок назрел и что нельзя откладывать разговора с нею даже на час… Необходимо начать сейчас же, при теще объясниться до конца, не поднимая, однако, крика, не унижаясь до обид, до оскорблений и не тревожа дочь… В мыслях своих он торопился, а шаги его, чем ближе к дому, тем становились медленнее…

И вот уже близок щитковый дом… Алексей взглянул на окна своей квартиры: там не было огня, — очевидно, все спали. Но там, наверху, в вершининской квартире, горел до сих пор огонь и, кажется, шумел примус. Алексей остановился напротив чужих освещенных окон, сплошь завешенных белыми занавесками, и вдруг, словно толкнули в грудь, отшатнулся: на занавеске среднего окна он узнал по тени Арину!.. Тень скоро исчезла, примус умолк, лампу перенесли в другую комнату.

Приступ леденящего озноба сковал его, никакой мысли не возникло при этом, — и не мог в первую минуту понять: что означает эта тень?.. Потом пошел по дороге назад, а сделав несколько шагов, опять вернулся… Теперь он уже знал: там все кончено!.. Чувствуя слабость в ногах и необыкновенную, никогда не испытанную тяжесть во всем теле, присел на холодные ступени крыльца, опустив голову.

На осторожный его стук дверь отперла теща, — она вышла тотчас же, как постучал он: очевидно, не ложилась спать. С лампой в руке, в большой шали на плечах, в валенках, она стояла за порогом и знаком предупредила, что дома неблагополучно и что Катя спит… Она заперла за ним дверь, поставила на стол лампу, привернула фитиль, — но Алексей успел разглядеть: глаза у нее сухие, испуганные, лицо бледно, а руки мелко дрожат.

— Она ушла, — сказав тихо, полушепотом, теща заплакала.

— Давно? — спросил он, не глядя.

— Еще с вечера… Я не знала, надо ли посылать за тобой… Да и где ты был, я ведь не знаю…

— При Кате ушла?

— Нет… Она уже спала…

Раздевшись, он остановился среди полупотемок комнаты и огляделся: будто все оставалось по-прежнему на своих местах, но каждая вещь кричала о великой перемене… На спинке кровати, где еще днем висело ее платье, — пусто; на вешалке нет ее пальто; у сундука, окованного по углам медными пластинками, висел отпертый, с ключами замок, и Алексею казалось, что ключи на медной цепочке еще покачиваются, — не перед самым ли его приходом она решилась уйти?.. Впрочем, это уже не имело значения…

Не раздеваясь, он прилег на диван, где спал один последнюю неделю, закурил папиросу, а теще сказал:

— Иди в ту комнату, к Кате… Загаси лампу и ложись спать.

Новый жилец в квартире наверху появился задолго до полуночи, предупредив Вершинина запиской. И когда Петр Николаевич прочитал на чужом конверте, выхватив его из огня:

«Жди, я приду, с Алексеем все кончено», то с волнением и не без страха начал ждать ее прихода… В один миг все сдвинулось с привычных своих мест, закачалось в тумане, пошло кругом. Через минуту он уже отчетливо представил себе: вот она взбегает по лестнице, вот входит к нему в комнату, взволнованная, в слезах, в домашнем сереньком платье и с заплетенной второпях косой… Она говорит… но слов ее он так и не мог придумать… Вздрогнув, Вершинин оглянулся на дверь: в самом деле, послышались шаги по лестнице. Стараясь быть спокойнее, он открыл дверь, уже заранее улыбаясь улыбкой заждавшегося и теперь обрадованного мужа.

Ариша вошла в знакомой ему дохе, в пуховой шали, в белых чесанках и с большим узлом в руках… Все произошло быстрее и проще, чем рисовало воображение Вершинина.

— Запри… я боюсь… — почти задыхаясь, произнесла она.

— Он дома?..

— Нет… но скоро… — Не договорив, она убежала в дальнюю комнату, где не было огня, точно спасаясь от погони, и там, бросив на диван узел, затихла в кресле, не раздеваясь. Теперь от него требовалось многое, чтобы хоть первые минуты ей не было страшно.

Стоя над ней и положив на плечо руку, он говорил какие-то успокоительные слова, а сам волновался не меньше… Но, по-видимому, даже у края пропасти человек способен пережить радость и упоенье.

77
{"b":"237710","o":1}