Он оглянулся: Таня!.. И как она в таком непроглядном аду нашла Авдея, трудно понять…

На этот раз только пулеметчики спасли дело: атакующих пьяных конников подпускали метров на триста и били из максимов в упор. Навзничь весь полк опрокинули, немногим удалось ускакать от смерти… Так военная буря тех лет и носила Авдея и Таню по степным просторам — то вместе, то порознь…

— И как хотелось от нее сына! — вспоминая, горевал Авдей…

Осенью, на первых месяцах беременности, она осталась в Коростени в полковом госпитале, а часть, где находился Авдей, бросили на Овруч, а когда снова проходили через Коростень, Тани уже здесь не было… Через два месяца удалось найти ее след. Редкие вести, какие стал получать он, не подтверждали постоянных его опасений за ее жизнь.

В зимних боях, в метелях двадцатого года пропал ее след, и он даже не знал, в каком направлении искать ее… Только в начале марта в Черкасах, куда подоспели на вызов утром, он узнал о ее гибели, настигшей врасплох… Накануне грянул на Черкасы отряд махновцев — полторы тысячи сабель. Что могли против них сделать две сотни бойцов да полторы сотни раненых, лежавших на койках в школе?.. Была неравная схватка, длившаяся, однако, до полуночи, — из числа защитников уцелело менее тридцати человек, но среди них не оказалось Тани…

Авдей не предполагал, к кому на выручку скакал на коне целых двое суток. Когда на пятый день не осталось в Черкасах ни одного махновца, он пришел в школу, где ранее помещался госпиталь, и вдруг догадался опросить о Тане Роговой…

— Такой у нас не было, — ответила ему уцелевшая в одном из погребов пожилая санитарка. — Таня Бережнова у нас была… но ее уже нет… Позавчера схоронили…

И она повела его к кладбищу, к братской могиле…

— Не поверишь, Алексей… словно мне горячей золой засыпали всё в груди, — проговорил с трудом Авдей. — Ни жены, ни сына не стало…

Он отошел к окну и смотрел в темноту зимней ночи, откуда пришли к нему не забытые за десятилетие родные тени…

— Пирог-то с грибами — бери… и чай у тебя остыл, — заметил Бережнов, опять подходя к столу. Он допил портвейн и, понуждая к тому же и гостя, поделился еще одним воспоминанием: — Два года тому назад встретилась мне одна… хорошая, умная женщина… Совсем было сладились, но… поглядел, поглядел — нет, думаю, Таня была лучше… Так и тяну вот… Конечно, с бабой потеплее живется, особенно если человек любимый да девочка или сынок растет. — И к слову спросил: — А у тебя как?

Горбатов будто не расслышал, но по тону Авдея, по выражению лица, по взгляду понял, что не сейчас он надумал спросить об этом.

— В семье-то неблагополучно, — повторил Авдей, не спрашивая, а утверждая.

Тяжело говорить о собственных недугах, не всегда помогает и друг, к которому придешь за советом, но Авдей надеялся: вдвоем легче найти выход…

— Наверно, придется разойтись, — с трудом выговорил Горбатов.

Он начал исповедь свою с конца, потому что был к нему всего ближе, и, опустив голову, ни разу не взглянул в лицо Авдею, который, слушая с вниманием обостренным, смотрел на него пристально.

— Ты, Алексей, не торопись, — остановил Бережнов. — Ты обстоятельно мне всё… Понять мне надо: что у вас и как?..

Горбатов топтался на одной мысли, заслонившей все остальное, говорил о том, что эта мера будет иметь уже то положительное значение, что Арине не нужно будет лгать, все разместится по своим местам, приобретет форму законности, которой не нужны личина и обман, и тогда пойдет все по-другому…

— Еще бы, — почти согласился Бережнов. — Время, говорят, хороший хирург: оно вылечивает и не такое.

Наливая вина себе и гостю, сказал требовательно:

— Давай выльем… и поговорим напрямки… Тебя я виню во многом.

И когда выпили, Бережнов посмотрел на него придирчиво и жестко:

— Почему ты проглядел то, что назревало исподволь? Неужто было невдомек тебе, что в семье ненормально?.. Ведь не одной же работой семья держится… Надо — где строгостью, где лаской, где внушением, где добрым словом, но линия должна быть одна — сохранять семью… А ты сберег ее?.. Присматривался я: ты — сам по себе, Арина — сама по себе. Друг за друга вроде не отвечаете. Ты — мягок, уступчив, не зорок. Она — безвольная, а из-под твоей воли ушла. Уходила постепенно, — ты даже не заметил, когда началось. С какой стороны становится уязвимой твоя семья — ты даже не задавал себе вопроса… А теперь ты просто малодушен, плывешь по течению… Арина избаловалась от твоей мягкости, потеряла уважение к тебе и к себе. А твоя отдаленность от семьи ускорила ее падение, — вот и разрыв… Хочу сам потолковать с ней… как она на все смотрит?

— Не надо… Это не поможет, — махнул рукой Горбатов.

— Почему? Неужели уж так безнадежно?

— Я прошу тебя: не надо.

Авдей помолчал, опять посмотрев на него взглядом, полным удивления и укора:

— Разводов всяких много. И в каждом люди считают, что они вынуждены пойти на эту крайнюю меру, что они вправе так поступать… А я осуждаю, решительно осуждаю!.. Тебя и Арину я перестану уважать… Можно и понять и оправдать развод, но какой?.. В старое время нередко выходили замуж по принуждению, по тяжелой неволе. Бывало, продавали девушку, как товар. Любовь и семья зачастую не совмещались, — уклад жизни был такой! Жизнь становилась для женщины невыносимой… Конечно, в таких условиях уход от мужа (или развод) — явление вполне законное, справедливое… А вы что?.. Ты выбирал себе жену сам, выбирал из многих. Арина выходила замуж добровольно, никто ее не принуждал, не приневоливал. Женились по любви… Так ведь? И у вас есть дочь. Всё у ней еще впереди, даже букварик!.. А вы собираетесь сделать ее сиротой… За что вы ее?.. Во имя какой цели отец и мать изготовились калечить своего единственного ребенка?.. Изломать семью просто, тут никакого ума не надо… И странно: прожили всего семь с половиной лет — и уже всё?.. А что дальше? Плыть по волнам? Заводить другие семьи? И тоже на время?.. Ишь какая легкость в ваших рассуждениях!.. И даже с ней говорить «не надо»?..

— Я не запрещаю, — промолвил на это Алексей, уступая.

— А надо сказать: Арина — слепая, эгоистка, бредет в тумане, а туман этот напустила на себя сама. Не умеет разобраться: где счастье и долг ее, а где — пропасть, позор и горе. Да, не умеет!.. И ты не помог ей в этом. Ты опустил руки, отступился. Вместо трезвого учета, анализа, вместо собранности сил и воли — у тебя только раздражение, обида и уязвленное мужское самолюбие. А где характер, воля и энергия коммуниста? Не вижу их… А очень хотелось бы видеть именно сейчас, в трудное для семьи время… Ну, что молчишь?.. Я ведь еще тогда все понял, когда она запросилась на работу…

Поднявшись от стола, за которым сидеть на одном месте стало невмочь, Горбатов прошелся по комнате:

— Что я скажу, если от меня зависит не все? Если бы я…

Бережнов нетерпеливо перебил его:

— Про то и речь идет: от тебя не зависело, а должно было зависеть главное… Блажь вступила Арине в голову — сперва от безделья, от того, что дела себе не нашла, сидела дома… Стало «скучно», «примелькался» муж. Забыла, что она — прежде всего мать, жена коммуниста, ответственного секретаря парткома… Обмещанилась, потеряла чувство гордости за свою семью, забыла честь и долг матери… Вот и поползло все под гору, как по мокрой глине. Я убежден: она даже не отдает себе отчета: что ей надо? куда идет? Вслепую идет!.. Мол, «не в силах бороться с новым чувством»… И держит про себя мысль — о честности ухода от мужа… Ох, совсем не новы эти банальные мысли! — Авдей досказал это с досадой и огорчением.

Горбатов молчал, понурясь.

— Ты, Алексей, плохо Арину знал. А следовало бы не пожалеть труда — не только узнать с исчерпывающей полнотой, но и что-то сделать для ее воспитания и роста… Почему, например, у Арины нет подруг? Ты думал об этом? Нет… Почему бы ей не дружить с Еленой Сотиной? Умная, молодая, неизбалованная женщина… А ты даже не интересовался этим. Ведь это имеет в жизни огромное значение. Да и себя ты, Алексей, знаешь не лучше. И от меня таился. Неужели бы я не пришел к тебе на помощь в самом начале пожара? Даже сегодня начал разговор не ты, а я.