К Бережнову подбежал Горбатов:
— Якуба нашли: лежит без памяти… или оглушили чем, или задохнулся… Вторые ворота оказались отворены, — очевидно, открыл Якуб. — Горбатов, доложив так, уходил обратно торопливо.
Вдруг внимание лесовода, опять прикованное к директору, сменилось изумлением и испугом: Бережнов надвинул на глаза шапку, завязал тесемки под подбородком и, не нагибаясь, пошел в горящую конюшню. За ним нырнул опять и кузнец Полтанов, потом — еще трое молодых добровольцев… Должно быть, начиналась подготовленная контратака, — мелькнуло в голове Вершинина.
Войдя в горящую конюшню, Бережнов осмотрелся, насколько позволял густой, раскаленный дым, забивший все помещение… Далекие призраки пережитых военных тревог и жестоких боев мгновенно обступили его со всех сторон… В шторме огня, шипенья и гула он был опять не один, но здесь являлся первым, главным ответчиком за немалый урон, который угадывался, как неминуемый…
Смертельно перепуганные кони (к ним было страшно приблизиться) рвались в стойлах, ломали прясла, прыгали на кормушки, калеча себя; сорвавшиеся с привязей метались в проходах, а сверху сыпались на них горящие пучки соломы, обугленные прутья обрешетки… Именно отсюда надо немедленно выводить коней… На каждом шагу людей подстерегала смерть или неминуемое увечье. Дым разъедал глаза, дышать нечем… В самой опасной зоне, откуда шарахнулся только что Полтанов, виднелись лошади…
— Э-эй!.. Не пристало кузнецу огня бояться, — закричал Бережнов. — Давай хомут.
Кузнец подошел… Кобыла Динка, самая ближняя к огню, извивалась, корчилась, обожженная кожа вздулась пузырями… Прикрывая глаза рукавицей, Бережнов пробился к ней, обрезал ножом ременный поводок, — такой непрочный, что и сама Динка легко могла бы оборвать его и уйти, а вместо этого она только обреченно жалась в угол… Полтанов поднял уже хомут, чтобы надеть на нее, — в этот момент Динка со стоном грохнулась на землю — и не встала больше…
В соседнем стойле извивалась молодая кобыла Волга, дочь Орленка, — вскидывала гриву, билась головой о стены, обрывая цепь. Бережнов пролез к ней по кормушке, но сильно натянутую цепь нельзя расстегнуть. Полтанов изо всей силы хлестнул Волгу по задним ногам, она присела, скакнула вперед, — и Бережнов успел сделать что надо… Кузнец держал хомут наготове, а Волга задирала голову, пятилась, — все же охомутали скоро, и Полтанов повел ее…
Кашель душил Бережнова, тошнота выворачивала все внутри, становилось невмоготу; чтобы не упасть, он схватился руками за кормушку, присел: внизу было меньше дыма…
— Э-гей! Рябину забыли! — услышал он голос Горбатова где-то неподалеку отсюда. Потом увидел, как в ту сторону пробежали двое пожарников.
Бережнов приподнялся, отошел, пошатываясь на ослабевших ногах. В горячем тумане проплыл мимо него чалый Дунай, умный спокойный мерин-великан с перекинутой шлеей через спину; поводырем его оказался Спиридон Шейкин. Вблизи — в противоположном ряду — на кого-то сердито кричал Семен Коробов, суетясь и откидывая с дороги разбросанные доски… Людей было здесь уже не мало. Пламя выло и гудело от торжества, но яростней его становились люди. Разломанная перегородка давала им простор…
Углежог Филипп работал на пару со Спиридоном Шейкиным, не заметив даже, в какое время и почему объединился с этим человеком, которого называл когда-то в разговоре с Кузьмой на знойке «залетной птицей»; теперь он убедился, что прежний купец в работе цепок, в опасности смел, напорист, но не очень увертлив, как и сам Филипп, — годков поубавить каждому, тогда бы побойчее были!..
Оба осторожно подошли к жеребцу Зазору, только понаслышке зная о его жестоких хитростях. Они протиснулись вдоль стенок, и в этот момент Зазор, подвернув зад, придавил боком Шейкина к тесовой переборке, сдавив ему грудь, — даже вскрикнуть не успел Шейкин: перекосив рот от смертельной боли и побледнев, он распяленными глазами глядел на Филиппа, а у того ни палки в руках, ни кнута, зато уж на всю конюшню загремела его «ерихонская труба»:
— Зазо-ор!.. Сатана, черт тебя в душу! — и колотил кулаком по холке жеребца, а тот, весь дрожа лоснящейся шерстью, — ни с места… как чугунная, неприподъемная плита пудов в сорок весом давила человека…
На крик Филиппа откуда-то возник Ефимка Коробов, легко вскочил на жерди, перевесился животом через стойло и, морщась от дыма, внезапно крикнул:
— Чего у вас тут?
Зазор отшатнулся в испуге, а Шейкин той секундой вывернулся из-под «чугунной плиты»… Обрадовавшись такому негаданному чуду, Филипп ответил Ефимке:
— Ничего… бог дал, без тебя обошлись.
— Зазор — болван неотесанный, вы с ним не сладите: на нем верхом надо, — сказал Ефимка.
— Еще бы! — сердито огрызнулся Филипп. — Ты садись, коль жизнь надоела… А мы поглядим.
— И сяду!.. Не таких жеребцов видали…
Шейкину удалось дотянуться рукою до цепи и отстегнуть, — а Ефимка уже сидел верхом, вцепившись в гриву намертво. Зазор пятился, поджимая задние ноги, держа острые уши торчком, потом вытянулся в струну, рванул к выходу… Ефимка прилип к телу коня, единственно спасая голову, — и так пронесся конюшней, к изумлению всех, кто смог его в дыму увидеть.
Загораживая глаза, Бережнов и Полтанов пробились к Беркуту: злой, строптивый жеребец-четырехлеток разнес кованым задом обе стенки, обрушил передними ногами кормушку, по всему огромному золотисто-рыжему телу его волнами перекатывалась дрожь; он косил красными глазами, широко раздутые ноздри храпели, и торчал клок сена, зажатый в зубах… Пойманный за поводья, он взмыл на дыбы. Полтанов успел захватить жеребца за челку, но в этот миг хлестнула над ними в потолок вода одновременно из двух брандспойтов, — Беркут дал «свечу», отшвырнув кузнеца к проходу. Бережнов прицелился глазами, бросился прямо на морду озверевшего Беркута и уже не выпустил из рук.
Пока вставал ошарашенный кузнец, путаясь в шлее на самом проходе конюшни, через него перемахнула какая-то одичалая, полоумная кобыленка, устремившаяся к воротам, — и только случайно уцелел кузнец. А Беркут, вырвав поводья из рук Бережнова, ринулся вслед за нею, подкинув задом так, что в лицо Бережнову пахнуло навозцем от мокрых копыт…
— Чуть не влетело обоим, — подмигнул кузнец, подойдя к директору. — Зверье буквально.
Действительно, судьба как-то щадила их в этом адовом пекле, попугивая, однако, то и дело… Зато облюбовала себе того, кто даже не подходил к огню, держась поодаль с трусливой предосторожностью… Ни за что ни про что пострадал незадачливый Платон Сажин: зачем-то вдруг понадобилось ему подойти к заднему тамбуру, откуда выскакивали кони — то на поводьях, то сами, без поводырей. В полупотемках кто-то толкнул его в спину:
— Помогал бы, чего дезертирничаешь… Путается под ногами…
Скорее от неожиданности, чем от толчка, Платон не успел разглядеть, куда падает… Какая-то лошадь с разбега ударила его в грудь — и навзничь полетел Платон… Второпях подбежали двое и — бесчувственного, вытянувшегося во всю длину — убрали с дороги.
— Ничего, не барышня-дворянка, очухается, — сказал Полтанов, проходя мимо.
Потеряв Бережнова из виду, Полтанов добрался до оторванной двери, не нашел директора и здесь. Уже возвращаясь назад, он заглядывал в каждый дымящийся закоулок — и все напрасно… Кстати подвернулся под руку один паренек, которого кузнец опознал не сразу. Это был Ефимка Коробов.
— Дядя Полтанов, это ты? — голосисто крикнул он, задирая голову в заячьей опаленной шапке. — Директор на улице… А батю моего не видал?
— Не барин, не пропадет твой батя.
Кузнеца больно куснули в плечо. Он оглянулся: в дыму крутилась пестрая, совсем безумная лошаденка с обрезанными поводьями. Рассвирепев, он схватил ее под уздцы, потянул за собой, а она уперлась всеми четырьмя в землю и опять прижала уши. Полтанов ожесточился, поддал ей в зубы, а Ефимке крикнул:
— Веди! — и припас кнут образумить глупую животину.
— Только ты подсади меня.
— Чего? — не понял кузнец.
