Задымил наш истребитель, вспыхнуло крыло. Мы замерли. Летчик пытался сбить пламя, резко, уверенно маневрировал, клочья огня отлетали прочь от самолета, казалось, еще усилие, и все будет в порядке, но огненные змейки упорно ползли к кабине.
— Прыгай! Прыгай! — отчаянно кричали мы, уверенные, что летчик нас слышит.
Его борьба с огнем продолжалась очень долго, секунд пятнадцать, пламя сбить не удалось, и он выбросился с парашютом. Белый купол опустился на вершину далекого кургана, мы снова задрали головы, но ни одного самолета уже не было видно.
Молча постояли мы у ямы, в которой догорали останки одного из поверженных «мессеров». Попинали обломки, бросили в яму несколько камней и пошли в столовую.
Но оказалось, воздушный бой еще не кончился. Из-за облака показались два истребителя: «мессер» и «Ла-5». Наш летчик висел на хвосте у немца и находился чуть выше — идеальная позиция для атаки. Мы ждали, что вот-вот грянет очередь, и конец еще одному стервятнику. Но советский летчик не торопился. Ожиданию, сказалось, не будет конца, девушки не выдержали, заговорили разом:
— Хочет в упор, наверняка.
— Может, идет на таран?
— Точно!
Мы замерли. Таран нам видеть еще не приходилось. И вдруг — та-та-та… — раздалась короткая очередь. Пули прошли над самой кабиной фашистского истребителя.
— Промазал…
— Чуть бы пониже.
— Наверно, ранен, кровь заливает глаза, потому и промахнулся…
Я готова была поверить этому, но «Ла-5» прибавил скорость, обошел «мессера» справа, сделал боевой разворот — на 180 градусов с набором высоты — и снова оказался позади и выше вражеского самолета. Маневр был выполнен безупречно — не похоже, что летчик ранен.
— Он прижимает «мессера» к земле, — предположила я. — Хочет посадить на наш аэродром.
Девушки дружно поддержали меня:
— Правильно, Магуба. Правильно!
— Указал дорогу и снова сел на хвост!
— У немца кончился боекомплект, но вдруг он сам пойдет на таран?
— Не пойдет, фашисты таран не применяют, кишка тонка…
Еще одна короткая очередь — на этот раз пули прошли справа от «мессера», он послушно отвернул влево и, снижаясь, направился прямо на нас.
С пистолетами в руках мы выстроились вдоль посадочной полосы.
Оба самолета приземлились с интервалом в несколько секунд. Из «Ла-5» выпрыгнул коренастый, смуглолицый летчик, кинулся к «мессеру», вскочил на крыло. Когда мы подбежали, к нашим ногам вывалился долговязый немец. Все это произошло очень быстро.
— Хенде хох! — хором крикнули девушки, направив на поверженного врага пистолеты.
Немец встал и, прижавшись спиной к фюзеляжу, медленно поднял руки.
— Рус-мадам… Рус-мадам… — залопотал он.
Кто-то из девушек язвительно заметил:
— Какой галантный.
Наш летчик уже успел обезоружить врага — бросил на траву «вальтер» и нож. Подойдя к пленному, сорвал с него планшет, ощупал карманы.
— Это Ахмет, — шепнула мне на ухо Лейла. Глаза ее сияли, щеки разрумянились.
«Вот он какой», — подумала я, разглядывая летчика. Суровое, скуластое лицо, огненно-карие глаза, между бровями — резкая складка, на лбу — капельки пота. На вид ему было лет двадцать пять. Повернувшись к нам, он сдернул с головы шлем, улыбнулся.
— Общий привет!.. Лейла?!
— Ахмет… здравствуй. Ты ранен?
Только теперь мы заметили, что с левого рукава летчика капает кровь.
— Пустяки. Не думал, что встречу тебя. Явился без подарка. Впрочем, вот, — он показал здоровой рукой на «Мессершмитт». — Дарю!
Лейла приложила руку к груди, слегка наклонила голову, улыбнулась.
— Я тебя провожу в медпункт, идем.
— Царапина, я даже не почувствовал, — в нем еще не остыл жар боя. — Где ваш командир? Надо сообщить в штаб…
— Она все видела, сообщит. Пошли.
Девушки наперебой поздравляли Ахмета с победой, давали шутливые советы Лейле:
— Не отказывайся от подарка, на «По-2» обменяем.
— Можно и не менять, перекрасим, освоим, в гости будем летать.
— В санаторий — туда и обратно.
— Почту возить.
— В хозяйстве пригодится…
Ахмет и Лейла ушли, мы снова обступили немецкого летчика. Он, видимо, понял, что расстреливать его мы не собираемся, стоял, заложив руки за спину, и с любопытством разглядывал нас.
Девушки оживленно заговорили:
— Что с ним делать?
— Женя, спроси у него, нравятся ли ему ведьмы.
— Отвоевался, гад летучий!
— Очухался, а когда нас увидел, душа в пятки ушла.
— Женя, ты что молчишь? Допрашивай!
Подошла Бершанская с двумя солдатами из батальона аэродромного обслуживания. Они увели пленного.
— Техникам осмотреть оба самолета, заправить, — распорядилась Евдокия Давыдовна. — Их скоро заберут. Накормите нашего сокола, скажите, что его ждут в штабе дивизии. Пленного тоже доставят туда. Этот «язык» очень кстати.
— Наш летчик ранен, — сказала я. — Рана, видимо, не опасная.
— Отправим на санитарном самолете. Это Ахмет Султанов, старший лейтенант, у него три ордена.
— Вы его знаете? — раздался удивленный голос.
— Нет, — улыбнулась Бершанская. — Я сообщила в штаб номер его машины, мне сказали, кто ее хозяин. Перед отлетом пусть зайдет ко мне…
Ахмету сделали перевязку, и мы наконец приступили к завтраку. Перед гостем поставили полную кружку сухого вина, он чокнулся с нами, но пить не стал. А мы выпили свою норму — по сто граммов. Крепче спать будем.
— Расскажи, как тебе удалось притащить сюда «мессера», — попросила Лейла.
Она сидела слева от Ахмета, спокойная, сдержанная, как всегда. Он тоже не проявлял своих чувств, даже как мне показалось, избегал смотреть на Лейлу. «Боится выдать себя, — подумала я. — Надо оставить их вдвоем».
— Я вел огонь по «Юнкерсу», — Ахмет оживился и, как все летчики, рассказывая, начал жестикулировать, видимо, рана дала себя знать, он поморщился и рассмеялся, — «Мессер» налетел сбоку, зацепил меня. Ушел вверх, — он очертил здоровой рукой в воздухе полукруг. — Я слежу за ним краем глаза. Вижу: атакует одного из наших, скалится, а огня нет — то ли отказало оружие, то ли кончился боезапас. Отвернул от меня и — деру. Я за ним. Догнал у самой линии фронта. Дал сверху короткую очередь, пули прошли у него перед носом. Начал вилять, я еще очередь, почти в упор, но мимо, с упреждением. Думаю: не поймет что к чему, третьей очередью продырявлю ему башку. Он понял, закатил шикарный разворот. Остальное вы видели.
Он поднялся, но Лейла снова усадила его.
— Доешь плов, выпьешь компот, тогда отпущу, — решительно заявила она. — Ты потерял много крови, девушки говорят, в кабине целая лужа.
— Подчиняюсь, — улыбнулся Ахмет и за две минуты управился с остатками завтрака. — Задание выполнено!
— Молодец.
— Служу Лейле Санфировой!..
Они вышли, а мы задержались в столовой. Самые любопытные прильнули к окнам. Я сидела за столом и слушала их репортаж:
— Пошли в сад…
— Дистанция два метра…
— Красивая пара!
— Просто созданы друг для друга.
— Глаза у него, как прожекторы, держись, Лейла!
Я рассмеялась и вышла на крыльцо. Следом за мной выпорхнули девушки. Ахмет и Лейла бродили по саду, он что-то говорил, взмахивая рукой, она, наклонив голову, слушала.
Сон не приходил. Вспомнились строки из письма Ахмета, которое Лейла получила несколько дней назад:
«У каждого человека должна быть своя звезда, звезда надежды. Представь, ты летишь одна в бездонной тьме, полной угроз. И вдруг в вышине, среди черных туч, вспыхивает звездочка. Она словно говорит: над тучами — чистое звездное небо, здесь я, твой верный, вечный друг. Лети сюда, ко мне, ничего не бойся. Тучи уйдут, а я останусь… Для меня такая звезда — ты, Лейла».
Она уже не рвала его писем. Даст прочитать, спросит, вроде, небрежно: «Что скажешь?» А глаза серьезные, полные каких-то тайных дум. Я отвечала коротко: хорошее письмо. И спрашивала сама: а ты что скажешь? В ответ она лишь улыбалась да пожимала плечами…
