Все было приготовлено отменно, но Иолана и Эрик едва прикоснулись к еде. Их снедал голод другого рода.

Цитру положили на деревянный. сундук, отделанный металлическими украшениями тончайшей работы, и сейчас этот инструмент, с помощью которого Эрик мог заставить повиноваться кого угодно (так говорили в народе), несмотря на то, что не издавал ни звука, казалось, тоже ощущал нарастающее сладострастие, которое наполняло комнату.

В бокалах богемского резного хрусталя принесли другие напитки, искрящиеся и опьяняющие. Но владелица замка и ее любовник уже не замечали ничего вокруг, а верные служанки, сами необычайно возбужденные красотой своей госпожи и мужественностью молодого трубадура, чуть не роняли посуду и утварь, которую держали в руках.

Наконец девушки поняли, что им уже пора удалиться в какой-нибудь укромный уголок за драпировки.

Внезапно Флориза вся напряглась.

— Шаги… я слышу шаги… Кто-то идет сюда… Кто-то поднимается в башню…

Иолана, оторвавшись от своего эмпирея, вздрогнула, приподнялась с блуждающим взглядом:

— Что ты говоришь, ты сошла с ума?

— Клянусь, госпожа… я слышала шаги…

Эрик побледнел, возвращаясь к реальности из заоблачных высот страсти, а Батильда зарыдала.

Крепкая дверь, окованная железом, содрогнулась под мощными ударами, наносимыми неумолимой рукой в рыцарской железной перчатке.

— Иолана… что там происходит? Откройте!

В наполненной сладострастием комнате воцарилась тишина. Как рвется парус, так же внезапно исчезли счастье и радость. За дверью слышалось бряцание оружия, голоса. А вот голос, сильный и властный, они узнали сразу.

Амори де Кревкер, грозный сеньор, владелец этих мест.

Девушки-служанки обратили взоры к своей госпоже, ожидая распоряжений и надеясь на защиту.

Эрик тоже поднялся, бледный, но решительный, его смущала только его нагота. Но что он мог сделать сейчас против разгневанного рыцаря, тем более, что тот был не один?

— Иолана! Откройте!

Иолана растерянно посмотрела вокруг. Эрик колебался — что делать? Она указала ему на окно, но он покачал головой:

— Я не покину тебя…

Иолана не успела возразить — мощный удар обрушился на дверь, которая не выдержала — сорвались петли. На винтовой лестнице, соединяющей этажи башни, виднелась толпа вооруженных людей, которые по приказу Кревкера объединили свои усилия и выбили дверь.

Первым вошел Амори, все еще одетый в охотничий костюм с перевязью, в набедренниках, опоясанный мечом.

Очень высокого роста, широкоплечий, не лишенный, впрочем, благородных манер, граф обвел пронзительным взором своих зеленых глаз (этот взгляд заставлял трепетать многих) всю комнату, ложе, усыпанное увядающими уже лепестками, факелы, бесстыдных голых людей.

— Смотрите, мой брат мессир, — произнес вдруг едкий голос. — Вот уж действительно поучительный для нас спектакль…

Иолана сразу узнала этот голос, хотя не думала, что его обладатель окажется здесь. Знатный сеньор в доспехах и с гербом на груди. Мортимер, барон Мортимер собственной персоной.

Позади солдат де Кревкера, но немного в стороне виднелся бледный рыжеватый молодой человек с тусклым лицом, усыпанным веснушками, с глазами цвета морской волны: он все время довольно глупо ухмылялся. С чувством гадливости Иолана узнала его: это был сын барона де Мортимера Игорь, непроходимый дурак, которого оба феодала осмеливались прочить ей в мужья.

Де Кревкер был вне себя, а вид иронической гримасы на лице Мортимера еще более усиливал его гнев. Но в это время на пороге появилось новое лицо, потрясающее распятием.

Это был дом Бонифаций, капеллан, одетый в рясу из грубой шерсти. Его предупредил тот самый браконьер, который решил поживиться около замка, надеясь на отсутствие сьера де Кревкера, как и все остальные. И надо же было случиться, что именно в этот день Кревкер и Мортимер, пригласив с собой Игоря, решили вернуться ночью в замок, чтобы на следующий день дать, наконец, будущим супругам возможность побыть вместе и получше познакомиться.

Подняв распятие с изображением Того, кто отдал жизнь за счастье и любовь, монах кричал:

— Смерть колдуну! На костер его! На костер!

Толпа вокруг него бестолково и угодливо повторяла:

— Смерть! На костер дьявола! Зажгите костер!

Амори раздраженным жестом прервал эти вопли:

— Схватите его!

Стражники шагнули вперед, но дом Бонифаций снова завопил:

— Не прикасайтесь к нему! Он отмечен знаком дьявола! Держите его остриями ваших копий…

Солдаты повиновались, и все еще обнаженный Эрик был окружен стальным кольцом; безжалостные копья, направленные на него, уже кололи его кожу, и капли крови выступили на руках, на груди, на ногах…

Уже почти не владея собой от гнева, Амори де Кревкер простонал:

— Иолана… девочка моя… в таком виде… Оденьтесь! Немедленно!

Глядя на своего друга, Иолана стояла неподвижно, словно молнией пораженная. Амори нашел покрывало, бросил ей, чтобы она могла прикрыть наготу.

Барон Мортимер счел нужным вмешаться:

— Мой любезный брат, разве вы не видите, что благородная барышня находится под влиянием дьявола? По-моему, она совершенно не должна отвечать за эти дьявольские козни…

Амори глубоко вздохнул.

— Да, вы правы, брат мой. Где служанки? — заорал он вдруг.

Дрожа от страха, все еще совершенно голые, девушки приблизились. При виде обнаженной женской плоти глаза стражников загорелись от вожделения. Игорь продолжал глупо хихикать, а дом Бонифаций закрывал рукой глаза, впрочем, больше для вида. Ба тильда и Флориза уже одевали Иолану.

Эрик в отчаянии посмотрел на свою возлюбленную. Прямой и неподвижный, он уже полностью овладел собой и теперь горел одним-единственным желанием дать отпор выходкам монаха, хотя и понимал, что это совершенно бесполезно. Сложив руки на груди, гордый, не потерявший достоинства, несмотря на то, что был без одежды, он презирал их всех. Он думал об Иолане и лишь раз взглянул на свою цитру.

Дом Бонифаций перехватил этот взгляд и снова завопил:

— Не дотрагивайтесь до этой игрушки дьявола! Она проклята, как проклято все, к чему он прикоснулся! Ее нужно представить перед судом святой инквизиции! И его тоже! — продолжал он, указывая рукой на Эрика, с вековой ненавистью против всех, кто приветствует наслаждения чувственной любви.

Подталкиваемый со всех сторон копьями, которые раздирали его грудь и спину, Эрик стал спускаться по лестнице, а затем его, все еще обнаженного, вытолкнули на ночной холод.

Амори бросил последний взгляд на проклятую отныне комнату.

Затем тоже вышел в сопровождении Мортимера, Игоря и капеллана; так они шли вниз следом за солдатами, ведущими пленника. По пути Эрик заметил тень какой-то человек прижался к стене, пытаясь остаться незамеченным. Это был тот самый браконьер, невольный свидетель его левитации, предатель. И хотя, возможно, он испытывал угрызения совести, но что это в сравнении с возможностью заполучить местечко в раю, выдав хоть одного приспешника дьявола…

Небо чистое и голубое. Солнце сияет в зените. В городе царит всеобщее веселье и ликование. Сегодня предстоят большие празднества: народное гулянье, священные церемонии, турнир, развлечения и в довершение всего — две казни.

Будет чем поразвлечь почтеннейшую публику!

Сегодня благочестиво будет сожжен на костре колдун. Молодого колдуна сожгут потому, что в него вселился злой дух — это неоспоримо определил духовный суд. Несколько раньше казнят браконьера, ему уготована честь быть повешенным. Конечно же, он имеет право на такую милость — ведь это он выдал колдуна, двадцатилетнего колдуна, который умеет подниматься в воздух без каких-либо механизмов, а значит, с помощью потусторонних сил. Он, правда, всего лишь свидетель, но ведь он нарушил границы владения сьера Кревкера, а уже тут снисхождения быть не может. Его пощадили от ужаса костра и решили просто повесить.