Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Наступила тишина. Двое мужчин замерли друг против друга, а конус над их головами излучал свой вечный свет.

Первым нарушил молчание Дал.

— Кто ты?

Священник — поклонился.

— Я из Центрального Храма. Меня зовут брат Альбан, сеньор.

— Что ты здесь делаешь, брат Альбан?

— Мне нужно поговорить с тобой, сеньор.

— Оставим хороший тон, — сказал нетерпеливо Дал Ортог. — Ты думаешь, что удачно выбрал время для разговоров?

— Да, Дал Ортог Дал. Никто, кроме тебя, сюда не ходит, а то, что я собираюсь сказать, вовсе не для посторонних ушей.

— Тогда давай, говори быстрее. Мне уже пора возвращаться в Лассению.

Священник кивнул под капюшоном.

— Я видел, как ты уже сделал шаг вперед. Можешь ли ты утверждать, что вернулся бы сегодня в свое жилище в квартале навигаторов, если бы я вовремя не вмешался? Мне известно, как велика твоя боль, и я догадываюсь, что уже давно ты лелеешь мысль оставить нас, отбросив все, как ненужную старую одежду.

— Продолжай, — холодно проговорил Ортог.

— Это длинная история, — начал брат Альбан. — Ты должен знать, что не все священники враждебно относятся к Софаркам и навигаторам. Среди наших сторонников есть много ученых, которых некоторый мистицизм привел под сень храма и которые вместе с генетиками разработали научную программу еще до твоего отправления и до твоих открытий. Уже почти век Центральный Храм скрывает у себя биофизическую лабораторию, где изучаются границы смерти.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Наши исследования основывались не на гипотезе о существовании бога и, тем более, о постоянстве души, а на проблемах обитания в космосе и на психологических явлениях, которые сопровождают жизнь. Существует главный вопрос: при физиологической работе мозга мысли могут располагаться только в пространстве. Но в каком пространстве могут располагаться мысли?

— Мыслей не существует. Существуют слова. Тот, кто полагает, что он мыслит, просто приводит в действие свой язык или связки, и эта, так называемая мысль — не что иное, как комплексная реакция на внешние или внутренние раздражители. Не существует особой разницы между криком птицы и движением плавников у рыбы. Духовные явления, о которых ты говоришь, это всего лишь иллюзия, порожденная деятельностью нервной системы. На более низком уровне и наслаждение и боль — это периферическая реакция, и сознание тут ни при чем. Мы сознательны не более, чем Бог на душу положит, но это расстраивает нам регулирующий механизм, который называется гордостью.

— И тем не менее, сеньор, ничто не препятствует определенному порядку электронов, который я называю “мысль” или “сознание”, оставлять в полях Вселенной свои отпечатки в виде пустот; нейроны же возвращаются в небытие. Мы исходим из теории, согласно которой эти отпечатки продолжают реагировать с космическими потоками энергии. Я с детства помню слова преподобного физика Галлега: “Смерть — это запятая, которая отделяет нас от вечности”. Мы рассматриваем мертвого как негатив живого, а ведь с негатива можно сделать еще один снимок.

Ортог презрительно пожал плечами:

— Мистика под рациональным соусом.

— Не такая уж и мистика. Во всяком случае, усилия генетиков не смогли победить болезнь. Если уж не удалось спасти живых, нужно попытаться восстанавливать мертвых.

— Ты потерял разум, брат Альбан. Можешь идти.

— Но не раньше, чем я закончу; потом поступай, как знаешь. Ты ведь можешь даже нас всех арестовать или выслать отсюда.

— Хорошо. Даю тебе еще две минуты.

— Наши исследования уже подошли к концу, но твой успех свел все на нет. Однако эта наша работа ведется так давно, что мы ее продолжаем с тем же рвением, как и в самом начале. Я сам подвергался опытам с целью выяснить, где находятся пределы границы жизни. Многие из нас отправлялись туда и принесли ценные сведения. Конец пути совсем близок, но для последних опытов нужно мужество, которого ни у кого из нас не хватает. Ты, возможно, единственный человек, который никогда не отступает.

Ортог улыбнулся.

— И тем не менее, — сказал он, — я много раз отступал перед межзвездными перелетами. Каждый раз приходилось перебарывать свой страх перед Вселенной.

— Готов ли ты перебороть свой страх перед этим?

— Я не боюсь того, что не существует, и я отказываюсь ввязываться в предприятие, лишенное всякого смысла.

— Даже если существует слабая надежда, что ты установишь контакт с той, которую потерял?

Дал сжал кулаки.

— Оставь свои глупые аргументы! Займись своими делами, я не допущу, чтобы кто-нибудь касался этой темы!

Брат Альбан молча поклонился.

— Мои соображения более эгоистичны, Дал Ортог Дал, — сказал он затем. Многие месяцы ты провел в анабиозе, но поскольку не сохранил об этом неприятных воспоминаний, значит ты подготовлен лучше всех нас для первого прыжка.

— А почему ты сам не хочешь попробовать лечь в анабиоз?

— Время не терпит, сеньор. Многие священнослужители — наши враги. Софарки поддержат нас лишь в том случае, если поддержат рыцари. А из твоих слов я понял, что на них нельзя рассчитывать. Вот поэтому, Дал Ортог Дал, я решил воспользоваться твоим горем, чтобы сделать тебя своим сообщником.

Обратной стороной ладони Дал откинул капюшон на затылок священника, открыв угловатое лицо с широкими челюстями и лбом упрямца. Бритый череп блестел под желтым светом микроорганизмов.

— Да, ты не трус, и мне по душе твой цинизм. Я подумаю над твоим предложением. Иди с миром.

Брат Альбан еще раз поклонился, затем повернулся, не говоря больше ни слова. Шаркая подошвами, он исчез за квадратной дверью, и его поглотил дождь.

* * *

Дал задумчиво сделал несколько шагов и снова подошел к саркофагу. Бред сумасшедшего! Как только у него хватило терпения выслушать все это до конца? Но, несмотря на полное отчаяние, даже легкий проблеск надежды заставил его с интересом отнестись к этим бредовым предложениям.

Да, если бы брат Альбан не появился вовремя, это наверняка был бы последний день для Ортога в мире, который оказался таким же враждебным, как самые далекие астероиды. Какая разница — днем раньше, днем позже! Но Дал чувствовал, что его мысли уже приняли другое направление. Теперь было невозможно сразу ставить точку. Медленно он направился к выходу.

Уже наступила ночь, и дождь хлестал с прежней силой. В пасмурном небе на северо-восток удалялись мощные габаритные огни геликоптера. Брат Альбан, выполнив свою миссию, возвращался в Храм. Ортог направился к своей машине, огни которой слабо светились в ста метрах, в конце кипарисовой аллеи. Деревья-мутанты, совсем неподвижные рядом с обычными, поднимали вверх свои кроны, еще более темные, чем сама ночь; в их больших ветвях поблескивали кристаллы кремния. Казалось, рука великана изваяла их из вулканического стекла; под ветром не гнулась ни одна ветка. И Дал Ортог подумал, что это подходящая стража для Каллы.

На борту геликса он включил автопилот и полетел в столицу. Сидя в тепле кабины, он смотрел через прозрачные стенки на черную пустоту, в которую летел, как пушечное ядро. И только потоки дождя, которые машина разделяла на три симметричные струи, напоминали о том, что кроме этой отрешенности где-то существует реальная жизнь. Иногда вспышка молнии освещала летящие горизонтально струи дождя, но через звуконепроницаемые стенки геликоптера Дал не слышал даже звука грома. Во всем этом окружении было что-то необычное, да и нужно ли теперь все обычное, если Альбан и его некрозофы правы?

Им снова овладело смешное, ни на чем не основанное чувство надежды. Хотя нет, Альбан и его некрозофы — это просто шарлатаны. Может быть, во всем этом кроется какой-нибудь политический маневр, тайный сговор знати и духовенства, противников Софаргии. Но будущее покажет: никакая сила не в состоянии вот так, в лоб, атаковать рыцарей-навигаторов: а возможно, кто-то пытается просто подорвать их влияние, используя его, Ортога, как приманку. В таком случае, эта подрывная деятельность должна быть хорошо организована, потому что силы неравны. С помощью клеветы и других грязных махинаций невозможно справиться с элитой рыцарей, владеющих Голубым Оружием.

2
{"b":"236333","o":1}