Тюремный священник приготовился прочитать краткую молитву в присутствии офицеров и техников-операторов, приставленных к исполнению мрачного обряда. Две надзирательницы привели Жолену. По инструкции требовались два свидетеля, и, поскольку Люк и Бруно хотели взглянуть на Фарта и Клиффорда, их и назначили. По дороге к похоронному отсеку Кокдор размышлял о голограммах, воспроизведенных Доротеей.

Космическая тьма… Люди в белом… Лицо очень красивой девушки, темнокожей, с красноватыми глазами… Давехат? Незнакомые аппараты… Камни, отбрасывающие странные блики… Хаотические меркурианские пейзажи. И, наконец, беспорядочные видения, полные загадок, манящие, непостижимые, оставляющие глубокий эмоциональный след, впечатление, сравнимое с бесконечным экстазом.

Что все это значило?

Проходя мимо окон и иллюминаторов, Бруно рассеянно поглядывал на виднеющиеся Меркурий и звездный городок. Видел он и краешек Солнца, фазы которого менялись в зависимости от расположения планеты, закрывавшей светило своей огромной массой.

Хорошо, что есть Меркурий, иначе невозможно было бы выжить при мощнейшем излучении и страшном жаре, идущим от Солнца.

“Нет, — думал Кокдор, — планета за Меркурием, предполагаемый Вулкан — это все басня. Даже если бы какой-то булыжник и вертелся в тех краях, какая форма жизни могла бы зародиться рядом со звездой?”

Кокдор приостановился, так как его внимание привлек какой-то аппарат, летевший в пустоте. Формой он напоминал тарелку с обрубленными краями. Такой модели он не встречал, хотя избороздил весь космос вдоль и поперек. Незнакомый звездолет показался ему любопытным. Наверное, недавно построен меркурианскими инженерами — безостановочные космические работы велись повсюду.

И все-таки он улавливал что-то знакомое. Где он мог это видеть? Нет, никогда еще эта модель не появлялась в тех просторах, в которых он бывал, хотя ощущалось смутное сходство с чем-то.

Вдруг его осенило. Неужели…

На голограммах, которые воспроизводила Доротея, какими бы мимолетными они ни были, угадывались и очертания межпланетных кораблей. Но Бруно не мог с полной уверенностью утверждать, будто то, что он видел сейчас, и то, что помнила Доротея, — одно и то же.

Кокдор продолжил свой путь к отсеку дезинтеграции.

Войдя, он вздрогнул.

Священник, дежурный офицер, техники, бедная Жолена, стоявшая между двумя надзирательницами, и два распростертых тела — все были в белоснежных одеждах. На этом спутнике вернулись к древней традиции, согласно которой белое считалось символом траура.

Только Люк, подошедший с другой стороны, и сам кавалер не соблюли обычай. Но, поскольку они выполняли функции свидетелей, на ход церемонии это не повлияло. Оба сдержанно кивнули присутствующим, и священник приступил к обряду.

Офицер явно спешил все закончить побыстрее. Техники ожидали свой черед с добродушно-туповатым видом.

Кокдор думал о своем.

Слышались рыдания Жолены. Вдвойне несчастная — из-за собственной неудачи и из-за печального конца Дона Клиффорда, она плакала, стоя между двух охранниц, сохранявших бесстрастное, замкнутое выражение лица.

Жолена продолжала делать вид, будто незнакома с кавалером. Никто не должен был знать об их первоначальном разговоре и об истинных причинах, которые привели Бруно на Меркурий.

Просторные дезинтеграционные печи были уже готовы. Они представляли собой два контейнера из серебристого металла, в которых мощные лучи из элементарных частиц должны были рассеять тела на атомы.

Кокдор закрыл глаза. Если бы окружающие хорошо знали его, они бы поняли, что в это мгновение дух его отделялся от тела и перемещался в мозг других людей.

И вдруг, не дав произнести роковой приказ, кавалер широко открыл глаза и выпрямился во весь рост.

— Прекратите, капитан! — произнес он. — Остановите дезинтеграцию! Эти двое не мертвы, они спят, я заявляю это со всей ответственностью. Если вы отправите их в дезинтеграционную печь, то совершите преступление. ОНИ ЖИВЫ!

Капитан, казалось, был сильно раздосадован. Он относился к породе идеальных исполнителей, которые умеют прекрасно следовать точным инструкциям, старательно избегать проявления всякой инициативы — другими словами, уходить от личной ответственности. Ему и было поручено провести дезинтеграцию двух умерших заключенных. Врачи, хоть и слишком поспешно, уже констатировали смерть, и ему этого было вполне достаточно.

Протест, исходивший от такого заслуженного человека, каким был Кокдор, вносил сумятицу в его ясные жизненные устои.

— Кавалер, — ответил он сухо, — у меня есть приказ. Эти два трупа должны быть немедленно дезинтегрированы и…

— Да говорю же я вам, что они живы! Я только что просканировал мозг каждого из них! Конечно, они в глубоком коматозном состоянии, в летаргии. Не могу понять почему. Я знаю только, что они живы! И об этом надо немедленно доложить командору.

То ли дежурный офицер посчитал пустым хвастовством утверждения Кокдора о сканировании мозга этих трупов, то ли он получил строжайшие инструкции, запрещавшие кому бы то ни было вмешиваться в процедуру дезинтеграции, но так или иначе на лице его отразилось сильнейшее упрямство и он, поколебавшись всего лишь краткий миг, заявил:

— Сожалею. Вы можете, если так уж хотите, принести протест командору или в более высокие инстанции, но у меня нет никаких полномочий отходить от полученного приказа.

Жолена упала в обморок. Обе надзирательницы, храня то же бесстрастное и холодное выражение лиц, пытались по очереди привести ее в чувство, действуя методично и четко, но жесты их были лишены женственности и человечности.

Кокдор побелел. Он вполне владел собой, но перед ним была самая непреодолимая стена — стена человеческой глупости.

Кроме того, за этим служакой угадывалась мощная поддержка. Некто очень сильный явно решил ликвидировать одного за другим всех, кто имел хоть малейшее представление о таинственных посланиях. Люк Дельта тоже чувствовал нарастающее раздражение, но не хотел вмешиваться, пока не выскажется Кокдор.

— Капитан, прошу вас об отсрочке в несколько минут. Этим вы себе не повредите, зато…

— Соблаговолите не настаивать, кавалер.

И, повернувшись к своим подчиненным, он скомандовал:

— Космоматрос Ванн, откройте печь номер один. Космоматрос Ле Год, приготовьте тело капитана Фарта к процедуре.

В то же мгновение очнулась Жолена. Открыв глаза, она некоторое время потерянно смотрела вокруг, как это всегда происходит с теми, кто только очнулся от глубокого обморока. Потом она приподнялась, и взгляд ее остановился на зияющем чреве дезинтеграционной печи. Оно было таким ж-е гладким и блестящим, того же серебристого цвета, что и поверхность. Жестокая техника, олицетворявшая неизбежный конец.

Девушка, наконец, осознала происходящее. Туда отправят живых людей! Сначала — капитана Фарта, а потом — человека, которого она любит, за кем без оглядки бросилась на Меркурий и ради кого оказалась брошенной в камеру космической тюрьмы. Вырвавшись из рук двух мегер, Жолена устремилась к Кокдору и схватила его за руки:

— Кавалер! Умоляю вас! Остановите этот ужас! Только вы можете их спасти!

Капитан пробурчал:

— Уведите эту женщину. А вы, Ванн и Ле Год…

Разозленный Кокдор одним прыжком оказался у печи, а Люк, который только этого и ждал, присоединился к нему.

— Прекратите эту мерзость! — буквально прорычал кавалер Земли.

Тюремный священник тоже выглядел удрученным. Надзирательницы пытались усмирить отбивавшуюся от них Жолену, но она продолжала призывать Кокдора на помощь беззащитным беднягам, обреченным на гибель.

Капитан собрался отдать своим людям приказ применить силу. По отношению к офицерам такое не допускалось, но тюремщик явно имел прикрытие сверху.

За эти минуты Кокдор пережил многое. Впервые за свою длительную карьеру он, слывший безупречным образцом для всех космонавтов, нарушал устав о субординации. Обстоятельства, правда, были исключительными. Несмотря на почти врожденную дисциплинированность и умение подчиняться авторитету, он ясно понимал, что дисциплина сейчас граничит с трусостью.