По мере приближения к звезде он чувствовал, как теряет свою личность. Сначала появилось ощущение, словно он глядит на себя со стороны — другой человек, но испытывающий те же мысли, воспоминания, надежду, боль, счастье. Затем наступила разительная перемена: остались лишь порыв, страсть примитивное создание, готовое рвать зубами живую плоть. И вместе с тем тяжесть в сознании, когда мысли не слушаются, а чувства подчинены потоку энергии под дождем радиации. Теперь это был полуживой навигатор, с трудом внимающий химическим процессам, происходящим вокруг него. Он превратился в молекулу, внутри которой бушевали атомы, в пучок протонов и поток нейтрино, которые пронзают Вселенную, не встречая препятствий.

Когда он пришел в себя, через смеженные веки пробивался яркий свет, однако скоро сила освещения ослабла. Он приоткрыл глаза и увидел на дне гондолы неподвижную Ифлизу. Он бросился к ней, неловко пытаясь привести ее в чувство, совсем как это делают земляне. Он даже не мог понять, жива ли она еще.

Вокруг него все изменилось. Он вошел в зону, откуда еще было видно бесконечное пространство и его миры. Впереди — постоянно меняющиеся картины, которые двоились, множились. С головокружительной скоростью поврежденный некронеф прошел сквозь поверхность солнца, которое оказалось ни чем иным, как простой звездой.

Космическое пространство исчезло из поля зрения Ортога. Корабль явно замедлял ход, но его пассажир не испытывал чувства инерции. Дал ощущал, как со всех сторон что-то надвигается на него; предчувствие беды усилилось. Корабль продолжал медленно двигаться в этом непонятном окружении и наконец мягко остановился в полумраке.

Теперь Дала охватило чувство смертельной опасности, хотя никаких видимых признаков опасности не было. Скорее, это была атмосфера жуткой угрозы, которая давила со всех сторон.

Положив руку на рукоять меча, Дал огляделся вокруг. Корабль стоял на чем-то, что могло быть землей, окутанной туманными завесами. Это было похоже на большой грот. Когда он подходил к борту гондолы, то заметил, что Ифлиза шевельнулась. Значит, она была еще жива. В его сердце снова забрезжила надежда. Значит, бионовые частицы излучались только поверхностью солнца, и организм Ифлизы сумел противостоять их смертоносному воздействию. А Дал, наоборот, чувствовал себя теперь более усталым, чем в тот момент, когда сила излучения была максимальной. Но сейчас было не время расслабляться, и постепенно Дал стал понимать характер опасности, которая его окружала. Привыкнув к телепатии сначала с Золтаном, а затем с посланцами и отверженными, теперь он твердо знал, что находится во власти постороннего сознания, которое уже убило и готовится сделать это еще раз.

Дал не стал размышлять о связи между туманным гротом и посторонним разумом. Напряжение нарастало, как на клеммах конденсатора. Жажда убийства усиливалась, сопровождаемая чувствами негодования и ненависти. И в то же время Дал стал улавливать проявление обратных чувств, наполненных жалостью, угрызениями совести и страхом. Два полюса — положительный и отрицательный. В каком направлении проскочит искра?

Дал спустился из гондолы на пружинящую землю. Прямо перед ним клубился кроваво-красный туман. Сзади с потолка лился ярко-желтый свет. От этого, как будто солнечного, света исходило спокойствие и расслабленность. Красный свет источал, жестокость и ужас. Дал двинулся к красному свету, выставив вперед свой щит.

Пурпурный свет облил его обжигающим потоком. Не в силах сдержаться, Дал закричал от боли и отступил назад. Но сзади него оба цвета слились в единую оранжевую массу, в которой бились тысячи различных оттенков. Он снова двинулся вперед, и перед его щитом кровавый туман, казалось, начал отступать. Но боль была такой невыносимой, что он снова вернулся назад. Вокруг корабля, стоящего в середине грота, вились клубы тумана, то кроваво-красные, то золотистые.

Солнечный свет отступал, уступая место красному. Дал бросился к носовой части корабля, где бушевал красный свет, не обращая внимания на ожоги. Золотистое облако освежило его плечи, смягчило боль. Кровавые языки отступили к туманным стенам, но позади корабля все было охвачено красным заревом. Нужно было продолжать борьбу, нужно было защитить Ифлизу от этого ужаса. Раздираемый сомнениями, он выхватил меч, который всегда помогал ему одерживать верх над врагами. Поможет ли меч в этой нереальной обстановке, против нематериального противника, или, может быть, вызовет такую катастрофу, что Дал навеки останется здесь вместе с несчастной Ифлизой?

Высоко подняв оружие, он бросился вперед. Голубое мерцание меча смешалось с устрашающими отблесками. Сначала Дал даже не понял, что ситуация изменилась, потому что был закрыт щитом, но вскоре, поняв действие меча, сдвинул щит в сторону. Теперь красный туман поднимался по стене к тому месту, откуда исходили светлые потоки, а золотистый свет плыл над землей, исчезая в стене в том месте, откуда шел красный свет. Когда оба потока исчезли совсем, наступила тьма, и только меч мерцал в темноте, подобно луне в ночи.

Одновременно исчезло чувство ужаса. Теперь от клубящихся туманом стен грота исходил мрачный холод; стены начали медленно раздвигаться, свод поднялся на недосягаемую высоту. Атмосфера ужаса и насилия исчезла, и Дал понял, что только что он избежал большой опасности.

Он сел в гондолу и снова стал манипулировать у пульта, чтобы вернуться в свою Вселенную. И снова безрезультатно. Но корабль уже стал слушаться обычных органов управления. Стены грота ушли в бесконечность и, хотя пространство вокруг было занято хаотичными и непонятными призрачными картинами, Дал медленно тронулся вперед. Расплывчатые контуры Ифлизы стали принимать более четкие очертания; черты лица, с точки зрения трехмерного пространства, стали нормальными. Все больше и больше Ифлиза становилась похожа на Каллу. Дал снова стал надеяться на чудо, когда увидел, что она еще дышит. Какую же ошибку он допустил? Он чувствовал, что в чем-то заблуждался, но это была только интуиция. Он направил корабль к темному пятну, которое принял за отверстие в поверхности солнца; корабль двинулся легко, не встретив препятствия. Снова в гиперпространстве, вдали от этого колдовского места, он сумеет найти дорогу домой.

Дал приблизился к темному пятну, но это была не дыра в поверхности, а другой шар огромного диаметра. Когда он проник внутрь шара, то вынужден был схватиться за виски — настолько сильным был импульс, который он получил.

Это был голос, голос океана грозовой ночью, глубокий, как ураган, как шторм. Едва можно было различить обрывки слов, раскаты громовых речей, вопли и хрипы агонии, симфонии, сотканные из криков наслаждения; все это перемешивалось с голосами животных, скрипом пробивающихся сквозь землю растений и журчанием их соков.

И весь этот апокалипсис жизни перекрывал страшный голос, который теперь разрывал мозг рыцаря-навигатора. Голос говорил:

— Я — Создатель, и меня создало все живое. Я побеждаю все гигантские колонии, я сливаюсь с ними и перехожу в высшие порядки. Мои ячейки находятся в постоянной борьбе, но они не подозревают о моем существовании. Я не хочу быть ячейкой, я хочу сохранить свою личность…

Голос был настолько фантастичен, что Далу показалось, что он сходит с ума. С трудом двинул он ручки управления, и корабль наконец пересек мрачный шар, где все еще звучала эта какофония. И вот он снова в гиперпространстве.

Позади корабля медленно исчезало негостеприимное солнце с его двойственным бионным излучением. Насколько повысился жизненный тонус у Ортога, настолько его пассажирка впадала в беспамятство.

А Ифлиза тем временем все больше теряла свои, присущие только ей, черты.

Она превращалась в Каллу, это превращение приводило в ужас, и Дал бросил пульт управления, чтобы прикрыть ее щитом и спасти от смертоносного излучения. Может быть, поэтому она стала подавать признаки жизни, но еще не настолько, чтобы внимать настойчивым словам Ортога, отвечать на его безумные объятия. А он кричал, вне себя от отчаяния: