— Эх, последнего кавалера от нас забираете, товарищ начальник! — выкрикнула из-за транспортера толстощекая смешливая дивчина.
Поздняков весело посмотрел на нее, на смутившегося Житова. И опять девушке:
— Разве оставить?
— Оставить! — хором раздались девичьи голоса. — А то у нас одно старичье! Хоть на одного молоденького повздыхать — и то легче!
— А что, я бы на вашем месте подумал, товарищ Житов, — пошутил Поздняков. И уже серьезно добавил: — Так вот, место конструктора за вами. Хотя, откровенно говоря, я думал вас отправить в Заярск. Там тоже простор инженерской смекалке… До свиданья.
— Спасибо, Алексей Иванович.
«Ну почему так, — слушая, мучительно думал Лешка, — ведь вот хороший он, Алексей Иванович, и любят его все, а он Клавдию Ивановну бросил. И она такая хорошая, лучше докторши этой… Ну почему так?»
2
В Качуге их встретил Танхаев.
— Папа! — бросился к нему Лешка. — А ты как прилетел? На самолете, да?
— На самолете, Леша, на У-2. Прямо на тракт сели.
Оставив в гостинице вещи, они сразу же проехали на автопункт. Огромная машина, какой Лешка никогда еще не видел, подошла к автопункту. Водитель, сошедший с нее, доложил Позднякову:
— Девятнадцать тонн железа привез, Алексей Иванович! И рессоры целы, и полуприцепу ничего не делается.
— А как мотор?
— Тянет! На все горы на третьей шел, но где и на второй, правда.
Поздняков сказал Танхаеву:
— Твоего подшефного, Воробьева изобретение: хочу массовым сделать.
— Тца, тца, тца… Однако, хорош будет.
— Очень хорошо, Наум Бардымович, — подхватил Рублев. — Побольше бы таких, мы нонешний план вдвойне сделаем!
— Вагранку закончили, вот пусть теперь мастерские полуприцепами займутся, — закончил свою мысль Поздняков. — Житов тоже освобождается, будет руководить работой.
Лешка вертелся тут же. Обошел со всех сторон полуприцеп, подивился громадине и вдруг увидал во дворе знакомую эмку. Подбежал, заглянул под машину — Ваня!
— Привет!
— Здравствуй, Леня Танхаев, — ответил из-под машины Ваня. — Ты как здесь?
— А я с Алексеем Иванычем приехал. На ЗИСе-101! — похвастался Лешка.
— А я начальника автобазы привез, — с достоинством сообщил Ваня. — Вот кардан чего-то бить начал. Видать, крестовину придется менять.
— Сейчас?
— Да нет, после, когда в Иркутск вернемся.
— А не сломается? Дорогой-то?
— Сдюжит, — авторитетно заявил Ваня и выбрался из-под эмки.
Лешка с уважением смотрел на водителя: молодой, а все знает. Даже когда в кабине сидит, видит, как сзади колеса крутятся! Вот бы мне так!
— Поедем, прокатимся, Иван Тихоныч?
— Некогда мне кататься. Надо к Семену Петровичу съездить еще.
— Так поехали!
— Да нет, одному надо, — загадочно протянул Ваня.
Лешка настаивать не стал. Разве рассказать ему про докторшу? Друг ведь! Но раздумал.
— А мы завтра на Лену поедем! — сообщил Лешка. — На моторной лодке!
— Кататься?
— Да нет, — подражая Ване, протянул Лешка, — перекаты поглядим, с народом потолкуем, как лучше зимой дорогу по ним делать будем…
3
Ваня Иванов действительно торопился навестить Семена Петровича, и не просто навестить, а по жизненно важному делу. У матери спросить не решился, отца у Вани нет — вот и надумал к учителю…
Воробьев собирался пойти в черную баньку, но встретил Ваню с большой радостью и тут же представил жене:
— Вот он, мой Ваня Иванов. Давай, мать, на стол накрывай, угощать будем! Может, в баньку со мной, Ваня Иванов?
— Да нет, я в среду мылся. Я к вам на минуточку, Семен Петрович.
— Проведать? Или дело какое?
— Дело, — потупился, покраснел Ваня.
Воробьев понимающе кивнул, глазом показал жене: выйди!
Подождав, когда жена выйдет из горницы, Воробьев усадил рядом с собой Ваню, озабоченно спросил:
— Выкладывай, Ваня Иванов, какое дело случилось?
— Да нет, еще не случилось, Семен Петрович… Я посоветоваться хочу…
— Ну? Говори, чего ж ты? Кваску испей, а то, вижу, в горле у тебя чего-то неладно. — И налил себе и Ване но чашке.
— Я, Семен Петрович, посоветоваться хочу… Да вот не знаю… — и залился румянцем.
— Уж не жениться ли хочешь?
— Ага, жениться…
Воробьев поперхнулся, расплескал квас.
— Как?! Жениться, говоришь?..
— Ага, жениться, Семен Петрович, — еще больше краснея, потупился Ваня.
Воробьев поставил на стол чашку, отвернулся и, достав платок, долго и трудно сморкался.
— Мм-да. Жениться — это дело сурьезное, Ваня Иванов. А годков тебе сколь будет?
— Восемнадцать… на том месяце было.
— М-да-а. А невеста-то кто?
— Оля Маслова. Знаете?
— Как же не знать, я, почитай, всех невест в Качуге знаю!
— Иркутская она.
— Верно, забыл. Это дед ее в Качуге у нас рыбку удил. Ну, а она-то как, согласна ли?
— Не знаю, Семен Петрович. Я ведь ее еще не спрашивал.
Полные веселой грусти и нежности глаза Воробьева повлажнели.
— Тяжелый случай…
— Какой, Семен Петрович?
— Тяжелый, говорю, трудный, значит. — И внимательно, изучающе, будто видел впервые, оглядел Ваню.
— Трудный, — согласился тот.
— Вот-ка что, Ваня Иванов, пойдем-ка со мной в баньку, парень. Тогда и решим.
— Да ведь я…
— Знаю, мылся. Такой вопрос верней всего в баньке решать… Мать, дай-ка нам еще веник!
После баньки они сели за стол, за графинчиком, но от водки Ваня категорически отказался. Воробьев предложил ему квасу. Выждав, когда жена Воробьева вышла во двор, Ваня осторожно напомнил:
— Так как же, Семен Петрович?..
— А, жениться-то? Да вот я так думаю, Ваня Иванов, что с годик бы тебе еще подождать надо.
4
На другой день, в воскресенье, Поздняков, Танхаев и Лешка выехали на Лену.
Моторная лодка, на которой им предстояло плыть, оказалась широкой коротенькой плоскодонкой, напоминающей скорее противень, чем лодку. Но моторист, заметивший недовольную гримасу Позднякова, пояснил:
— Ничего, плавкая. Шоферов на ней в наледь спасали. На килевых ноне по Лене ездить дюже опасно. А эта ничего, плавкая, кругом пройдет.
На первом же перекате Поздняков убедился в достоинствах такой лодки. Стремительная, бурлящая на мели вода с такой бешеной силой подхватила их посудину, что, казалось, зацепи она чем-либо о каменистое дно, ее бы неизбежно опрокинуло, как былинку. Перед следующим перекатом, что ниже Качуга на пятьдесят километров, решено было пристать к берегу и позавтракать. Моторист и Лешка принялись разводить костер, а Поздняков и Танхаев уселись на крутом берегу, наблюдая, как, медленно двигаясь Леной, приближался к ним целый караван карбазов. Маленькие, тоже плоскодонные суденышки, похожие на миниатюрные баржонки, двигались одно за другим на расстоянии пятидесяти — ста метров, каждое управляемое лоцманом, стоящим у приделанного к корме огромного весла. Некоторые из суденышек имели небольшой брезентовый или деревянный навес, — это паузки. Остальные не были защищены сверху ничем. Впереди каждого такого корабля — «оплеуха», широкая плаха, лежащая поперек движения карбаза, свободно привязанная к нему с обоих концов толстыми веревками или тросами.
Карбазы приближались к перекату, и по мере их приближения все дальше вперед уплывали плахи-«оплеухи», натягивая сдерживающие их веревки. Но вот один карбаз уже у переката. «Оплеуха», плывя перед его носом, достигла быстрины и, встав на ребро, струнами натянула тросы, ускоряя бег самого карбаза. Лоцман внимательно следил за поведением «оплеухи», готовясь в любой миг изменить направление карбаза. Карбаз с огромной скоростью прошел перекат, причем до слуха друзей донесся шум и скрежет дерева о каменистое дно. Казалось, вот-вот суденышко расползется по швам или, застряв на мели, повиснет над плесом. Но карбаз уже промчался над мелью и теперь удалялся по глубокой и спокойной реке. Лоцман, оглядываясь назад, на берег, посмеивается, машет рукой, что-то выкрикивает. Танхаев от удовольствия зацокал, а Поздняков, пораженный зрелищем, облегченно сказал:
