— Философия!..

— Не философия, а факт! Усыпили мы народ графиками, товарищ Гордеев! Они у нас за ними не то что машину — себя перестали видеть. Потому и спячка была: и на автобазах, и у нас в мастерских спячка. А чтобы нам обработку деталей пересмотреть — где там! Как же: технические условия! В чертеже два угла — баста! Три не сделают, не надейтесь. А ведь если ту же шейку цапфы под три угла сделать — лучше будет? Иль хуже?

Гордеев вспыхнул. Никогда еще никто не говорил ему что-нибудь подобное. И вот здесь, в присутствии инженеров, рабочих и водителей, которые и без того за его спиной не прочь подтрунить над его нормами пробегов или погрузки, бросают ему в лицо обвинение в консерватизме!

Раскраснелся и мастер. Но, преодолев волнение, выдержал сосредоточенный на нем взгляд главного инженера.

— Можем мы эти коробки передач лучше делать, товарищи, вот как, к примеру, моторы! И не два угла, а если надо четыре давать! А почему не делаем? Дороже платить рабочему надо, план будет труднее выполнять, вот почему, товарищи! А кто нам пальцем ткнет, лучшего хочет нам же — мы ему по рукам: не твоего ума дело, Москвой технические условия утверждены, не нами!

— Правильно!..

— Тихо!!

— И не рыпайся, мил человек, делай, как делал. И спит наш человек в мастерских без всякого пробуждения мысли. И с моторами так же было бы, если бы товарищ Гордеев за них сам не взялся. Вот и выходит, что и вы, шофера, в долгу и мы тоже.

С минуту стояла полная тишина, и только головы, одна за другой, повернулись к Гордееву, снова протиравшему стекла очков. И вдруг все разом:

— Умником хочешь себя показать, Сергей Спиридонович?

— Правильно мастер сказал! Будить вас тут надо!

— Тихо!..

— Не будем машины принимать!

— Примете!..

— В комиссионку сдавайте — там примут!..

Гордеев поднялся с места, несколько секунд постоял так, будто собираясь с мыслями, и уже решительно посмотрел на все еще красного от волнения мастера агрегатного цеха.

— Вы правы, и сормайтом наплавлять шестерни я уже запретил. — Он помолчал, оглядев присутствующих. Лица водителей, настороженно обращенные к нему, едва он заговорил, оживились. — Мне думается, — продолжил Гордеев, снова взглянув на мастера цеха, — что пора нам, товарищи, давно пора лучше понять друг друга. И насчет комиссионки — это очень правильно сказано. Если мы будем продолжать смотреть на наши ремонты так, как по-неприятельски смотрим друг другу в глаза, нас надо самих сдать в комиссионку. С этого дня водители будут принимать автомобили — да-да, от вас! — вот так же, как на автобазах, как подсказал нам товарищ Поздняков. Это поможет лучше увидеть ваш труд, товарищи ремонтники, а водителям легче выполнять свои обязательства перед вами.

— А детали где брать? Вы же их не даете?

Гордеев поднял руку, подождал, когда успокоятся люди, невозмутимо сказал:

— Вот для этого мы сегодня и собрались, товарищи.

Гордеев, сидя за столом начальника управления, дописывал последние распоряжения, когда ему вручили записку из Качуга:

Доставивший записку водитель добавил от себя:

— Здорово сработали, Игорь Владимирович. Теперь прямо скажу: каюк перекатам! Никакой мороз не страшен, Игорь Владимирович…

— Когда восстановили ледянку?

— Вчера, Игорь Владимирович. Сам по ней в Жигалово сгонял — дух спирает! Ох, и дорога же! Там-то, где перекаты ломались, — вовсе хороша стала. Во всю Лену лед, жми, сколько хочешь!..

Гордеев, восхищенный удачным исходом с ледянкой, задумался. Ни одной строчкой, ни одним телефонным звонком не поделился с ним Поздняков, будто его, Гордеева, не касались, не трогали события на ледянке. Только и узнавал от случайных свидетелей, что делается в Заячьей пади. И не понадобись Позднякову заключить договоры на перевозки, только завтра бы узнал обо всем в сводке. И все же волнения, страхи за исход перевозок, до последнего дня не дававшие Гордееву ни успокоиться, ни работать — свалились с плеч. Руки его, сорвавшие с носа пенсне, лихорадочно теребили платок.

— Расскажите подробнее, как это все… получилось…

К вечеру появился и сам Поздняков.

— А Танхаев?.. — непроизвольно вырвалось у Гордеева вместо приветствия. Главный инженер встал, освобождая Позднякову его законное место, собрал на столе в стопку бумаги.

— Вы заключили договора? — в свою очередь оставил тот вопрос Гордеева без ответа.

— Не успел, Алексей Иванович. Задержался в мастерских… Что-то опять закапризничал наш конвейер. Но это все исправимо. Два-три дня — и все должно разрешиться…

— Меня интересуют в первую очередь договора, Игорь Владимирович. Завтра эти организации могут передумать и переадресовать грузы, а мы останемся на бобах.

Гордеев простил и эту резкость Позднякова. Сегодня он готов простить ему большее. Но ведь и усилия Гордеева что-то значат. И не на день, не на год вперед — на всем будущем Северотранса благотворно скажутся эти его потуги. Почему же Поздняков не хочет понять Гордеева?

— Что в автобазах? — Поздняков уселся за стол, бегло перелистал стопку гордеевских распоряжений.

— Собственно, ничего нового. Возят.

— Плохо возят. Вам бы тоже следовало проветриться, Игорь Владимирович. Заярская автобаза тянет план, как бурлаки баржу. На что они рассчитывают? На новые машины?

Гордеев посерел.

— Позвольте заметить, Алексей Иванович, что бурлаки, как правило, тянули лямку изо всех сил. И если вы сравниваете…

— Простите, Игорь Владимирович, но я настолько устал, что, пожалуй, не разберусь в лямках. И ссориться с вами у меня тоже нет сил. Надо подстегнуть базу. Я им уже подсказывал…

— Так подыщите покрепче кнут, Алексей Иванович. Я для этой цели чересчур мягок, — не сдержался Гордеев.

Поздняков снисходительно улыбнулся.

— Ну, для меня-то вы не так мягок, товарищ главный инженер. Или вы все еще думаете, что план — это только моя забота?

— Не совсем так, товарищ Поздняков. Я думаю, что сегодняшние перевозки в Заярске решают меньше того, что я делаю в мастерских. Кстати, могу вас порадовать: мы заканчиваем проект вагранки и где-то на той неделе начнем ломать старый литейный цех…

Поздняков, занявшийся было почтой, поднял на Гордеева раскаленные внутренним гневом глаза.

— Что еще за вагранка?

Гордеев, опустив голову, сосредоточенно тер стекла пенсне.

— Как вам сказать… Вагранка — наше будущее. Наш собственный металл, собственные кольца, поршни, маслоты… Может быть, лучше объяснить это на проекте? — И, видя, что Поздняков не собирается выслушать его до конца, поднял голос: — Вас не интересует будущее Северотранса, товарищ Поздняков — это ваш минус. Я ценю вашу находчивость, смелость, я готов признать себя близоруким в ваших сегодняшних проблемах с транзитами и ледянкой… наконец, с восстановлением растащенных по частям нами с Перфильевым «ярославцев», но поймите, что есть вещи, цена которых определяется не сейчас — через год, через десятилетия! И не заняться ими теперь — такое же безрассудство, как пожинать хлеб, забывая посевы! Вы или не хотите понять этого, или не в состоянии… что еще хуже! Да-да, я это говорю вам, вам лично, как человеку, которому отдана судьба всего Ирсеверотранса!.. — Гордеев схватился за грудь, опустился на стул и, несколько отдышась, глухо договорил:

— Я тоже не хотел ссориться… с вами. Но я сочту себя подлецом, не предупредив вас…

Поздняков задумался. Желание осадить Гордеева, потребовать от него выполнить приказание — уступило место внезапному мучительному сомнению. Нет, пустой и тщеславный завистник, подобный Перфильеву, не встанет так храбро и горячо на защиту своих идей. Прав ли он сам, Поздняков, что опять поспешил с Гордеевым?

— Хорошо, Игорь Владимирович, завтра вы познакомите меня с вашим проектом.