— Знает ваш Павлов, все знает. И убытки, и пальцы — все. — И к Танхаеву: — Ну что там с наледью? Говори!
Танхаев встал, обвел присутствующих плутоватым восторженным взглядом.
— Хорошая новость, товарищи! Бригада Житова с наледью справилась. Под лед наледь спустили! Совсем мало разлилась. Говорят, воронки сделать больше — вся под лед уйдет. Победа, товарищи!
Сидевшие за столом весело переглянулись. Поздняков, не веря своим ушам, слушал Танхаева.
— Сейчас с человеком говорил. Житова на себе вынес. В воду упал Житов, теперь в больнице лежит, — продолжал Танхаев.
Теплов перебил, обратился к Перфильеву:
— Запиши: еще одна жертва!
9
Купание в ледяной «ванне» да еще на морозе не прошло Житову даром. И хотя Косов и постарался растереть его снегом и водкой, к вечеру Житова уже бил озноб.
— Глотните еще «горючки», Евгений Палыч. Мы завсегда так лечимся, — уговаривал Косов корчившегося в ознобе Житова, протягивая ему водку.
— Не мо-огу, М-миша… г-гол-лову л-ломит…
— Потерпите, Евгений Палыч, скоро машина придет. Наши ушли за попутной. Привыкайте, Евгений Палыч, сибиряком станете. Вон ребята, которые за вами ныряли, хоть бы хны! Песни уже играют. А ну, замолчите-ка, певчие! У Евгения Палыча голову ломит! — крикнул он из палатки.
Помощь пришла раньше, чем ее ожидал Косов. Как и в прошлый раз, воспользовавшись бездействием «дьявола», примчался на своей трехтонке Роман Губанов.
— Танхаев послал узнать, как вы наледь воюете. Да вот как бы с вами тут не остаться, «дьявола» пучит.
Комсомольцы обрадовались, засобирались домой, но Косов прекратил сборы:
— После уедем. Надо Евгения Палыча успеть в больницу доставить, пока «дьявол» не заговорил. Москвичи — они народ дохлый, еще худа бы не было.
Житова погрузили в кабину, и Губанов сейчас же помчал машину назад, в Качуг.
Узнав от ребят, что Житову удалось-таки победить наледь, Роман на этот раз поглядывал на своего закутанного в тулуп пассажира с искренним уважением. Ишь она что, наука, делает. Никто бы из качугцев сроду не придумал под лед наледь загнать. А вот этот придумал. Мечтал и Роман когда-то ученым стать, институт кончить, а не пришлось. Только семь классов и кончил. Сперва в учениках слесаря походил, потом слесарил немного, а там и в шофера потянуло. Ну да не всем же учеными быть, кому-то и баранку крутить надо. Вот и родители Роману так говаривали: мы, дескать, из роду в род рабочими были, хватит и с тебя семи классов.
Темнело. Губанов включил свет. Яркие лучи фар заскользили по обочинным сугробам, запрыгали по бегущим навстречу вешкам-елочкам. Ровно, деловито гудит мотор, а узкая гладкая дорога то спрямляется стрелой, то извивается змейкой, обходя невидимые за брустверами опасные ключи-ржавцы. Эх, по такой бы еще поездить! Сумеют ли только «дьявола» обезвредить? Уж больно силен он, уж очень много воды выбрасывает проклятый.
Но вот мелькнули последние вешки-елочки, оборвались сугробы обочин. Широкая ледяная гладь открылась сосредоточенному взору задумавшегося о своем парня. Это начались владения «дьявола», его опасная для машин губительная «работа». Зато какой простор сейчас, когда во всю ширину Лены нет ни брустверов, ни извилин дорог, ни бугров и ухабин!
— Пить! — простонал Житов.
— Нету у меня пить. Вот уж приедем…
— Пить!..
Но что мог поделать Губанов? И Косов тоже хорош, не догадался дать ему воды на дорогу. Остановиться у берега, снегу натаять? А что как прорвется перекат?
— Пить! Дайте пить!.. — требовал Житов.
И вдруг отдаленный, глухой раскат прошелся по Лене, эхом повторился в горах. Губанов изо всех сил вгляделся в чернеющие впереди «щеки» Заячьей пади. Значит, опять прорвало «дьявола». Теперь он уже не слушал стонов Житова, весь прильнувший к рулю, к затянутому легкой пленкой ветровому стеклу кабины. Машина неслась как пуля, но Губанов еще крепче дожимал ногой планку акселератора. Пусть не удастся проскочить перекат, но хоть успеть к пади, где близок обходной путь. Стрелка спидометра переползла цифру 100 и закачалась на 110 километрах…
Так и есть: наледь! Губанов разглядел едва различимое в тусклых вдали лучах движущееся навстречу облачко. Стрелка спидометра медленно поползла назад, влево: 100… 90… 80…
А туман ближе, ближе. Вот уже хорошо видны его белые кипящие клубы. Легкий поворот руля к берегу. Опытная рука чувствует, как заносит, вот-вот развернет машину. Одно неточное движенье руки — и ЗИС волчком закрутится на речной глади…
50… 40… 30… Машина с ходу врезалась в берег, вздыбилась, зарылась носом в сугроб. Роман выскочил из кабины, руками разметая снег, добрался до радиатора, спустил из него воду. Бешеный вал наледи ударил в задние скаты, брызгами обдал кузов. Губанов затеребил Житова:
— Технорук!.. Технорук! Проснись, на тракт выходить надо!
— Пи-ить!.. — метался в горячечном бреду Житов. — Воды!.. Пи-и-ить!..
Роман не раздумывая сбросил с Житова тулуп, оставив его только в шубе, помог выбраться ему из кабины. А под ногами уже хлюпала вода. Где-то высоко над головой блеснули лучи фар, прогудели моторы — это машины прошли обходной дорогой в Жигалово. Не так уж и далеко, но вот Житов…
10
Прямо из райкома Танхаев и Поздняков проехали в местную больницу навестить Житова.
— Однако, вечерний обход сейчас. Давай ты действуй, ты все пробьешь, — шутил Танхаев, подталкивая впереди себя Позднякова.
Дверь открыла санитарка.
— Чего надоть?
— Навестить больного, — забасил Поздняков. — У нас мало времени…
— И у нас нету. Обход идет.
— Какой обход? Мы только спросим врача…
— Обход! Вот тут все прописано, — ткнула она пальцем в табличку. — Утром приходите.
— Утром мы уедем на Лену.
— Все уезжают, всем некогда, а у нас регламен.
— Что?
— Регламен, говорю: не пущать. Кого надо-то?
— Житова.
— Это чернявый такой?
— Что у вас, много больных? Или несколько Житовых?
— И больных трое, и Житов один, а все одно: регламен.
— Но я начальник управления, где работает Житов!
— И что?
— Как что? Можно мне сделать скидку?
— Это еще чего?
— Ну, уступить?
— Понятно. Вам уступи, из райкому придут — опять уступи, давеча из Цека самого Северотранса был человек, тоже просился… А регламен на что?
Поздняков оглянулся на отошедшего в тень Танхаева: «Обманул парторг, сам попал, теперь меня в ту же историю… Неужели так и не повидать Житова?» — И опять санитарке:
— Трудно мне убедить вас, похоже…
— Ишь ты! С вами-то еще трудней бывает, а вот терплю. Еще и вежливей велят, чтобы кого не забидеть. А ведь вас сотня тут шастает, а я одна. И все одно: терпи! И вы потерпите. Живой ваш Житов, еще и поправится…
Поздняков достал блокнот, черкнул записку, вырвал, подал листок санитарке.
— Передайте ему в таком случае хоть записку.
— Это можно. Доктору сперва покажу, а то еще не разрешат…
— Регламен? — усмехнулся Поздняков.
— А то!
— Ну что ж, покажите доктору.
Поздняков сошел с крыльца и, не взглянув на Танхаева, зашагал к стоявшей за палисадом машине.
— Тце, тце, тце… Дорогу в горах пробил, а в больнице — в переднюю не пустили! Ай-ай!
11
Утром Поздняков, Танхаев и весь саперный взвод были уже на Лене. Перекат бездействовал, и наледь, вырвавшаяся из него с вечера, теперь лежала свежим ледяным слоем. Лейтенант по доставленной Губановым житовской схеме расставлял саперов. Застучали ломы. Буревой сам проверял воронки, закладывал на дно их конусов пачки взрывчатки. Через час он уже доложил Позднякову о готовности к взрывам.
На этом экспедиция закончилась, и Буревой, оставив на всякий случай охрану, уехал с остальными саперами в Качуг. Поздняков и Танхаев тоже обошли, внимательно осмотрели воронки.
— И вот для такой простой вещи надо было целых две недели поисков и мучений! — заключил Поздняков. — Как иногда даже большое, великое открытие оказывается пустячком, когда его открывают! Вот так и средство борьбы с чахоткой или раком окажется когда-нибудь пустячком — после великих исканий.
