— Давай, тетенька, донесу! — в желтых задорных глазах Лешки так и скачут бесята. Ему смешна растерянность доброй женщины, и радостно, что так неожиданно удалось ее встретить. — Не бойся, гражданочка, все будет в полном порядке: и баранина ваша, и все остальное…
Танхаева с трепетом выпустила из рук тяжелую сумку, и та, повиснув на Лешкиной спине, замоталась, заколотилась об его высоченные, чуть не до пояса, валенки. Женщина едва поспевала за мальчуганом. На главной улице Лешка уверенно повернул вправо и пошел переулком.
«Откуда знает? — удивилась Танхаева. — Даже не спросил, где живу, куда идти надо». А Лешка опять свернул в улицу и теперь шел тротуаром, той самой стороной, где стоял зеленый танхаевский особняк с палисадом. Встречные с любопытством оглядывали странную пару, уступали им дорогу и, уже отойдя дальше, тихо пересмеивались между собой.
Лешка дотащил сумку до самого дома, сбросил ее на вделанную в забор скамейку.
— Пожалуйте бриться, гражданочка. Десять рублей — не деньги, а счетчик-расчетчик в нашем деле закон, — выпалил он скороговоркой, важно, по-взрослому, доставая серебряный, видимо, тоже где-то украденный портсигар.
— Спасибо, спасибо, мальчик, — довольная благополучным исходом, пролепетала Фардия Ихсамовна, торопливо доставая десятку.
Лешка, подбочась и раскуривая толстую папиросу, улыбчиво смотрел на Танхаеву. Заметив ее движение, добродушно рассмеялся:
— Так я ж о той десятке говорю, гражданочка, что вы мне в гостях дали.
— Каких гостях?
— Ну в милиции. Мы у них вроде как частые гости… Извините за беспокойство! — Лешка протянул ей маленькую грязную руку.
— До свидания, мальчик… Скажи, мальчик, как ты узнал мой дом?
Лешка присвистнул.
— Хэ!.. А протокол! Я и этого, который меня на базаре поймал, адресок засек…
— Засек?
— Ну, запомнил. Второй день окна задраивает. Завтра еще разок к стекольщикам сбегает — и порядок.
— Какие окна? Каким стекольщикам?.. — ужаснулась Танхаева.
— Так ведь я ж ему обещал? — серьезно пояснил Лешка. — Обещал. Ну вот и чинит. Завтра еще выбью парочку — и в расчете. И ваш адресок засек. Да я уже приходил к вам, гражданочка, хотел в письменный ящик десятку спустить, во дворе вашем, да собака затявкала, а тут еще курить захотел… Потом, думаю, отдам. А седни вот сумочку вам доставил на место — и, значит, опять расчет. Закон! Вот мы и познакомились, тетенька. Кореши вроде стали…
Перепуганную Фардию Ихсамовну, слушавшую болтовню Лешки, вовсе не радовало такое знакомство. И дом узнал, и во дворе побывал… А что как ей будет бить окна?.. Ах, как, однако, нехорошо она сделала, что вернулась тогда за мясом!
Лешка виртуозно раскланялся с Фардией Ихсамовной, нахлобучил на голову шапку и пошел восвояси.
Черная легковая машина, круто развернувшись на мостовой, лихо подкатила к танхаевскому особняку, едва не зацепив крылом Лешку.
Мог ли в этот миг предполагать маленький рыжий оборванец, что этот крутой поворот случайной машины будет поворотом всей его короткой, до сих пор непутевой и безрадостной жизни!
3
После поездки с Алексеем за город Ольга вернулась домой разбитая. Неужели отец в самом деле утаил от нее телеграммы и мог сказать Алексею такое: «Вас ничего больше не связывает»?.. Именно то, что еще как-то связывало ее с Алексеем, мешало сдержать свое страшное, данное ему обещание. И все это было жестоко отрезано, вытравлено отцом!..
Романовна, пропустив мимо себя Ольгу, и на этот раз заметила в ней недобрую перемену. Ольга бросила на сундук шубу, криво усмехнулась старушке.
— Ну что ты опять на меня уставилась?
Романовна, теребя в руках угол передника, молчала.
— Ты, может быть, скажешь? Как видишь, цела, здорова… что тебе еще надо?!
— Не заслужила я, Оленька, чтоб на меня шуметь этак.
Ольга резко повернулась к Романовне. Ей захотелось сейчас же расспросить ее обо всем, о чем говорил Алексей, убедиться, накричать грубостей, бог знает что… И сдержалась. Без того перепуганная старушка так жалостливо и робко смотрела на полную гнева свою воспитанницу, что выместить на ней боль Червинская не решилась. Больше того, убитый вид Романовны отрезвил Ольгу.
— Трудно тебе со мной, няня. Я сама не знаю, что делаю… Это пройдет. Это прошло уже… — Ольга обняла Романовну, прижала на секунду к себе и, отпустив, прошла к рабочему столику.
Старушка тяжко и глубоко вздохнула.
— Яшенька к тебе приходил, Оля, — начала было она, но вовремя спохватилась. — Чайку налить? Или погреть еще?
— Можешь наливать.
— Отдохнуть бы тебе, Оленька, голубка моя. Извелась ты от работы своей да всего прочего. Когда в отпуск-то?
— В июле, нянечка, совсем скоро, — обрадовалась Ольга новой теме. — Хочешь, вместе поедем, няня? На Черное море! В Ялту!
— Ишь, куда далеко! Да нешто мне теперь туда дотащиться.
— Доедешь, нянечка. Ты у меня еще молодчина! Помнишь, мы были в Ялте: ты, мама, отец и я, тогда еще совсем девочка.
— Помню, чего ж там не помнить-то.
— А море? Я как сейчас вижу восход солнца: сплюснутый огненный шар медленно выплывает из воды…
— Все помню, Оленька. Вот и прежде ты такая же шалопутная да непоседа была. Кто от воды — а ты в воду. Только и бегали за тобой, бывало, по всему этому… как его… ну на котором кверху брюхом лежат…
— Пляж! — весело рассмеялась Ольга.
— Вот-вот. Другие-то, помню, на тебя все пальцем показывали да хвалили: «Ах, какая у вас умная девочка! Ах, какая шустренькая да ловкая!» А я думала: вам бы ее, шустренькую-то, месяца на два, поглядела бы я на вас тогда, милые…
— Ой, какая ты смешная, нянечка! А главное, наконец-то забыла о своем Яшеньке…
— И правда! — всплеснула Романовна. — Ведь вот хотела сказать, а запамятовала. Просил передать, что матушка у него приболела, так он завтра на работу не выйдет. Расстроенный такой приходил, прямо убитый. Хороший он, уж что хочешь перечь, а хороший…
— Напомнила! — вспыхнула Ольга.
— И то верно. Забыла ведь. Так ты там, на работе-то не забудь…
— Не забуду!
— Вот-вот.
Ольга до хруста тиснула пальцы, пристально вгляделась в Романовну.
— Няня, скажи: какие телеграммы вы получали от Алексея? Ну тогда, в Москве, помнишь?
Добрые глаза Романовны округлились. Старушка, не в силах отвести взгляда от цепкого Ольгиного, едва поставила на стол чашку.
— Это про что же ты, Оленька?..
— Про то самое! — почти вскрикнула Ольга. — Присылал Алексей телеграммы?!
Губы старушки судорожно сжались.
— Во грех вводишь меня, голубка моя… Ведь я батюшке твоему клятву давала…
Не успевшее отойти с мороза лицо Ольги залила мертвенная бледность.
— Оленька!.. Роднушка моя!.. Оленька!..
— Какие вы бессердечные, гадкие, жестокие люди! — Ольга вскочила из-за стола, бросилась за полог, зарылась лицом в подушки.
Романовна, не смея пошевелиться, продолжала сидеть, и только слезы катились по ее бескровным одрябшим щекам…
4
В клинике Червинскую встретила хирургическая сестра:
— Ой, Ольга Владимировна, ужас-то какой! Что сегодня у нас творится!..
— Скажите толком! — на ходу застегивая халат, перебила Червинская.
— Обмороженных с Лены привезли… Человек десять… Говорят, водой машины затопило, так они, бедняжки, всю ночь на крышах сидели. Это в морозище-то такой!
Червинская поспешила в палату. Ординатор, осматривавший очередного больного, выпрямился над койкой, посторонился. Червинская подошла ближе, быстрыми заученными движениями нащупала пульс пострадавшего, внимательно осмотрела иссиня-багровые ноги. Больной, это был еще совсем мальчик, метался в жару и то и дело терял сознание.
Ординатор протянул Червинской уже начатый лист истории болезни.
— Страшно мне!.. Скоро ли, Семен Петрович?.. — метался в бреду больной.
— Кто они? Как они попали в воду? — спросила Червинская.
— Из Северотранса, — пояснил врач. — Какой-то там умник решил провести по реке дорогу, ну вот и результат: девять машин наледью затопило, так люди на кабинах спаслись…
