— Добро пожаловать, Наум Бардымович! — озорно крикнули с крыши. — Осадное положение строим! Теперь удирать будут — штаны на проволоке оставят!

Танхаев весело погрозил кулаком насмешнику.

— Поздняков где?

— Вон он!

Только тогда увидал Танхаев грузную фигуру «нового». Он стоял посреди свободной от машин площадки и, кажется, бездумно смотрел, как плотники ставят ферму. Танхаев подошел к начальнику управления, привычно доложил:

— Парторг Ирсеверотранса Танхаев. Вышел с больничного…

— Здравствуйте, — коротко пробасил Поздняков, небрежно окинув приземистую фигуру парторга. И снова повернул смуглое волевое лицо к возившимся с фермой.

«Хорошо познакомились, — подумал Танхаев, снизу вверх украдкой поглядывая на спокойно сосредоточенный профиль нового начальника управления. — Павлов его хвалил, Перфильев ругал, Гордеев — слова не выжмешь — тоже ругает, однако. Что за человек?»

— Мне нужен начальник пункта, товарищ Танхаев, — неожиданно сказал Поздняков, продолжая следить за фермой.

— Сидоров? — не понял Танхаев. Уж не послать ли его за Сидоровым хочет?

— Сидоров — опытный плотник. А мне нужен начальник пункта. Вы должны знать людей, товарищ Танхаев.

«Крут! — отметил Наум Бардымович. — И прав: плохой начальник Сидоров».

— Решать надо, Алексей Иванович.

— Решайте.

«Тверд!» — мысленно добавил Танхаев.

Мимо пробежал паренек в шлеме.

— Товарищ Сизых!

Паренек вернулся к Позднякову, поправил сбившийся на бок шоферский шлем.

— Что, Алексей Иваныч?

— Еще раз увижу с огнем у стружки, переведу в пожарники.

— Так ведь цигарка же…

— И не болтайтесь… если не надоела баранка.

— Ясно, Алексей Иваныч, — бросил, раздавил окурок обиженный паренек. — Все?

— Идите.

«Строг!» — отметил Наум Бардымович.

— Скажите, товарищ Танхаев, — снова, после длительного молчания, заговорил Поздняков, — верно ли, что недалеко от Баяндая есть хороший деловой лес?

— Есть лес. Иркутский ДОК рубит.

— А что же мы? Так и будем побираться с досками? Я думаю, в Баяндаевском автопункте надо организовать лесопилку. Свой ДОК. Что скажете?

«Хватка!» — удивился Танхаев. Но вслух сказал:

— Я не специалист, Алексей Иванович…

— Я это уже слышал… от Житова. А вы парторг ЦК.

Узкие черные глаза Танхаева нацелились в Позднякова.

— Подумайте, предложите, бюро соберем, решать будем.

— Я прошу вашего мнения, а не решения, — недовольно пробасил Поздняков и, оставив Танхаева одного, пошел к складу.

«Грубоват, — невесело подумал Танхаев. — Тце, тце, тце… Не единоначальник — единоличник, однако».

Но окончательный вывод о Позднякове сделать повременил. Поначалу Перфильев тоже деловым и умницей показался, непорядков уйму нашел, а потом все поняли: фразер и трус редкостный. На одном Гордееве шло хозяйство. Не споро, а шло. Как теперь пойдет? Хорошо ли сделал Поздняков, что перепробеги позволил? Слыхал и Танхаев о стотысячниках, что в Москве такие появились, так они по асфальту ездят. А тут: горы, ступняк, выбоины… Технику не разбить бы. Бюро собрать надо, Гордеева заслушать, Позднякова заслушать надо.

В автопункте Танхаева поразили хаос и неразбериха. Все гаражи, боксы, весь двор забиты машинами, в цехах — и то не во всех — по одному рабочему, командуют сами шоферы: паяют, куют, сверлят — кто во что горазд, кто что хочет! И на ремонте шоферы, и в смотровых канавах шоферы. Одни механики из дневной смены; ни смазчиц, ни слесарей, ни баллонщиков. Грязь, разлитое на полу масло, куски рессор, болты, гайки — всюду! Вот так порядочек!

Танхаев поймал за рукав механика:

— Где ремонтники?

— На стройке, Наум Бардымович.

— Смазчицы?

— Тоже там.

— Сидоров?

— Там же. Труба, Наум Бардымович, кругом труба! Мало, что слесарей забрали, болта выточить некому. А что она, шоферня, может? А все Поздняков…

— Тце, тце, тце…

— Еще не все: нам теперь, механикам, никакой веры не стало, Наум Бардымович! Житья нет! Руки пообломали!

— Кто так?

— Он же.

— Ай-ай!

— Факт. Ведь что выдумал: пока шофера из ремонта сами не примут, в контрольном листе не распишутся — в рейс не посылать! Еще и приказ написал, нас, механиков, предупредил строго.

— Тце, тце, тце…

— Факт. Теперь шофера нами командуют, а не мы ими. Хотят — в боксе стоят, хотят — едут. Вот он, к примеру, кашалот усатый, всю душу вымотал: то не так, это неладно… Ему бы в капиталку надо по графику, так Поздняков разрешил: езди! Вот и ездит: с утра возле своего ЯГа штанами трясет, место в гараже держит… В общем — труба!

Танхаев подошел к ЯГу, выждал, когда «кашалот» захлопнул капот, выпрямился во весь свой могучий рост, размял плечи.

— Как дело, товарищ Николаев?

Богатырь, тоже узнав парторга, осклабился в добродушной улыбке, расправил ус.

— Лады, идет дело.

Цепкие угольки Танхаева прыгнули из орбит, снова спрятались в щелки.

— Ой ли?

— А что? Не жалуюсь, пошло дело.

— А стоим почему?..

— Так ведь… А я так скажу, товарищ парторг: лучше поту лишку, чем горя гаку.

— Это как? — не понял Танхаев.

— А так: я тут лишний час протолкаюсь, зато там — он показал зажатой в кулаке тряпкой на гаражные ворота — неделю, а то и две не хвачу горя. Имя, механикам, что: план нужен, с гаража машины постолкать, а там катись, как знаешь. Вот и катались: то на боку, то на буксире. Я свою ласточку пуще глаза берег, царапины ей не позволил, кормилице. А ноне товарищу Позднякову Алексею Иванычу слово дал: еще полста тысяч наездить, сверх графика, стал-быть. Вот первую тыщу кончаю. Сверх-то. Так на кой же бес мне ее несмазанную, немытую выгонять? Враг я ей или кто? Это ж кобеля год не мыть — и тот опаршивеет. А машина — вещь тонкая, за ней присмотр нужен. А ты погляди, дорогой товарищ, кто со мной в гараже стоит, люди какие. Вон Косых, вон Рублев тоже. Первый во всем трансе водитель, сам знаешь. Тоже, погляди, скоблят. Работать люди хотят, вот почему. А шантрапа — та давно выехала. Может, за воротами, может, еще где уже козлом пляшут, буксира ждут. Сам не раз подбирал, знаю. Мусор!

— Тца, тца, тца…

— Товарищ Поздняков Алексей Иванович вчера самолично сказал нам: «Вы — шофера, вы — хозяева, вы и в ответе». Правильный он человек, не то что там… некоторые…

— Так и сказал?

— Так. А что?

— Правильно сказал.

— Вот и я так считаю. Правильный человек. А что машин в гараже много — так это ничего. Это мы старую грязь чистим.

— Без ремонтников?

— Без их. Так ведь временно же. Вот седня транзиты последний раз грузы приняли, а завтра куда возить? Перфильев морозов пообещал, Гордееву вовсе до нас дела нету, эти… как их… рольганги в мастерских строит, а товарищ Поздняков… Нет, мы, шофера, не в обиде.

Долго еще присматривался и прислушивался ко всему Наум Бардымович, что делалось, говорилось на автопункте. Побывал и в райкоме. Теплов сказал:

— Поздняков народ поднять может — это главное. Ты вот, например, не смог, помнишь? — и рассмеялся, глухо, отрывисто.

— Забыл. Сегодня напомнили, однако.

— Ну-ну, знакомьтесь. Народ раскачаете — он вам не транзит — горы выстроит! Морозов бы еще да Гордеева подстегнуть. Жалуются на него люди, консерватором называют. Знаешь, шофера как его? Сухарь наш! Сухарь и есть.

Было уже темно, когда Танхаев постучал в калитку Рублевых. Вся большая семья Николая Степановича была в сборе. Не было только Нюськи. Сидели за столом, за большой муравленой чашкой.

— Хлеб-соль, хозяева! — громко приветствовал с порога Танхаев.

— Едим да свой, — в тон ему ответила бабка, оглядывая незнакомого гостя.

Рублев встал. Засуетилась, освобождая стул гостю, жена Рублева. Танхаев, не ожидая особого приглашения, снял, повесил на гвоздь полушубок, пригладил жесткий ежик волос.

— Здравствуйте, Николай Степанович, — пожал он руку Рублеву. — Вот вспомнил о пельменях, зашел. Здравствуйте, здравствуйте, — поздоровался он с каждым членом семьи. А мальчикам и Машеньке сунул по шоколадке.