Фон-Фрейлих в отчаянии хватался за голову. Он ничего не мог понять. Сначала он сердился, вымещал все неудачи на подчиненных, а потом притих, стал безразличен ко всему, часто выгонял всех и долго сидел в одиночестве.

Дела шли совсем не так успешно, как он рассчитывал. Уже десятый день боев, а результаты пока везде одинаковые: сотни убитых и раненых ежедневно. Вышли из строя почти все танки. Наступательный дух солдат и офицеров сошел на-нет.

Фон-Фрейлих вызвал обоих венгерских генералов, долго, как мальчишек, распекал их и приказал немедленно выехать на места военных действий. Через сутки один из генералов вернулся. Он походил на сумасшедшего и что-то бормотал о пережитых ужасах. Второго не довезли даже до города: он подорвался на мине.

Фон-Фрейлих ежедневно бывал на месте сражений. Ехать по дорогам он не отваживался и вылетал на самолете. Он пытался руководить боями, но из докладов офицеров и из того, что сам видел с самолета, он ничего не мог понять.

Из Берлина пришел строгий приказ: военные части, посланные в его распоряжение, немедленно отправить на фронт. Требовали также официального сообщения о полном уничтожении партизан. Это не на шутку взволновало фон-Фрейлиха. Он-то знал, что партизаны еще не разбиты! Он как раз намеревался просить еще две дивизии, и приказ этот был для него ударом обуха по голове. Промолчав о подкреплении, он умолял хоть на несколько дней отсрочить отправку на другой фронт приданных ему войск. Но на его просьбу ответили категорическим отказом. Он притворился, что не получил повторного приказа.

Сегодня на фон-Фрейлиха свалились новые неприятности. Авиаэскадрилья, даже не уведомив его, вылетела из города. Теперь фон-Фрейлиху не на чем было летать в район боев. К тому же он получил убийственное сообщение: не только не удалось разгромить главные силы противника, а, наоборот, окруженные партизаны, перейдя в наступление, уничтожили один из самых боеспособных полков фон-Фрейлиха.

— Проклятье! — кричал фон-Фрейлих, бегая по кабинету. — Генералы! Полковники! С мужиками не сумели расправиться!..

У него вдруг появилось воинственное намерение — самому выехать в район боев и повести своих солдат в атаку. Но, вспомнив о венгерском генерале, он несколько остыл, а немного погодя и совсем оставил мысль о выезде к войскам.

Покою не было. Из Берлина пришла новая телеграмма. В ней сухо приказывалось немедленно отправить на фронт задержанные им дивизии, а самому прибыть в Берлин с отчетом.

У фон-Фрейлиха поползли по спине мурашки. Черт возьми, воевал с генералами, фельдмаршалами, знаменитостями европейскими, гнал их, как стадо овец, брал в плен, а здесь… свет перевернулся вверх дном! Не может разбить толпу мужиков!

Фон-Фрейлих чувствовал, что тонет. Он понимал: спасти его может только одно — победа над партизанами. А для этого необходимы твердые, решительные меры. Но кто может проявить здесь твердость и решительность, кроме него самого?

Фон-Фрейлих приказал подать машину. Все офицеры обязаны выехать с ним в район боевых действий. Он решает взять с собой даже венгерского генерала. Потом он садится и пишет короткую радиограмму. Написав, долго смотрит на бумагу. Он доволен. Как удивятся и как поражены будут через несколько минут в Берлине! Как гром, оглушат их слова: «Партизаны разбиты. Через три дня после переформирования части отправляю на фронт».

Он вышел на улицу. И даже остановился от неожиданности: из-за дома резко подул холодный, пронизывающий ветер. Сразу померкло солнце, отступила весна. Его никогда, даже во сне, не беспокоили призраки сожженных в освенцимских печах, но на этот раз он вздрогнул, словно почуял за плечами холодное дыхание смерти. Он отогнал от себя неприятные мысли, поднял воротник и забрался в большую машину.

…Колонна была уже на окраине города. Автомобиль фон-Фрейлиха шел третьим.

По обе стороны дороги мелькали руины, полуразрушенные пустые домики. Вдали темнел лес. Над ним поднимались клубы дыма. Землю пригревало весеннее солнце, но оно казалось фон-Фрейлиху совсем не таким ярким и теплым, каким привык он его видеть в своем имении.

…Нужно ли было ему ехать? Разве спасет дело его присутствие? Если до сих пор войска ничего не смогли сделать, то что может сделать он, фон-Фрейлих? Может быть, отправить туда всех, а самому вернуться назад?..

Он невольно коснулся рукой плеча шофера, и тот, по опыту зная, что означает это движение, сбавил газ.

Тем временем фон-Фрейлих обдумывал, как объяснить причину своего возвращения в город. Ах да, он совсем забыл об одном важном деле… Пусть господа офицеры не беспокоятся… И он твердо взял шофера за плечо.

…В это утро Мишке удалось найти на окраине города надежное убежище в руинах большого дома вблизи дороги. Ночью он заложил на безлюдном шоссе несколько мин. Эти мины были рассчитаны не на первую проезжающую машину. Две, три, пять машин пройдут через каждую, и только какая-нибудь из следующих взлетит в воздух… Мишке хотелось собственными глазами увидеть результаты своей работы. Когда тянешь за шнур и видишь, как рвется мина, разнося на куски врага, тогда только ты совершенно уверен, что это твоя работа.

Старательно замаскировав мину, он протянул от нее шнурок до самого своего укрытия среди руин.

Он ждал. Уже прошло из лесу несколько машин с трупами и ранеными. Эти не интересовали Мишку — они уже и так отвоевались. Он ждал другой добычи. И когда увидел легковые автомобили, сразу понял, что надо действовать. Когда машины приблизились, ему в глаза бросилась третья. Через открытое окно этой машины он заметил высокую генеральскую фуражку. Мишка крепился, чтобы не потянуть шнур раньше времени.

Так встретились они — старый волк, опытный убийца Вильгельм-Фридрих-Отто фон-Фрейлих и украинский юноша, комсомолец Михаил Мирончук.

Мишка не вздрогнул и не испугался, увидев приближение генерала. Он знал: ему, Мишке, принадлежит будущее, жизнь; это ему по-весеннему ярко светит солнце. А фон-Фрейлих похолодел, словно почуяв за плечами смерть.

Машина пошла медленнее. Мишка, не переводя дыхания, выждал, пока она подойдет к назначенному месту, и с силой потянул шнур…

Первое мая!

В этот весенний солнечный день радовались не только партизаны, радовался с ними и Соколиный бор. Он буйно зазеленел и приветливо шелестел своими ветвями, приветствуя дорогих гостей.

…Ночью вернулись Александра Ивановна и Виктор. Не зная, что партизанский штаб и значительная часть отряда остановились в Соколином бору, они направились к Днепру. По дороге их встретили разведчики и проводили в штаб.

В боях не пришлось подумать о незаметной партизанке и синеглазом мальчике.

Иван Павлович встретил разведчиков мягким упреком:

— Где ж вы так задержались?.. Ну-ну, входите.

Он пошел им навстречу, крепко обнял Александру Ивановну, а Виктора подхватил и поднял на руки:

— Ну как, Виктор, не устал в дороге?

Александра Ивановна любовным взглядом смотрела на Виктора, ставшего ей родным сыном.

— О, он у меня молодец! — похвалила она мальчика. …Несколько позже они сидели за столом. Перед командиром лежала карта. Александра Ивановна и Виктор припоминали, через какие села и районы они шли, где что видели и слышали. При этом выяснилось, что Виктор не только выносливый и неутомимый, но и сообразительный разведчик. Он обязательно добавлял что-нибудь такое, чего не помнила Александра Ивановна, а потом снова внимательно слушал, громко посапывая своим коротким носом.

Когда Александра Ивановна в чем-нибудь ошибалась, Виктор энергично возражал:

— А вот и не так! Разве это было в Макаровке? В Макаровке совсем немцев нет. Это в Марковке было.

Александра Ивановна припоминала: да-да, Виктор говорит правду.

После того как Александра Ивановна и Виктор пошли отдыхать, Иван Павлович обратился к комиссару:

— Вот видишь, Михаил, как наши разведчики работают! Попробуй каким-нибудь другим путем добыть такие сведения.