Иван Павлович заключил посланца Москвы в свои объятия. От командира тот перешел к комиссару, а потом его обнимало и целовало так много людей, что не будь на нем такой мягкой и пушистой куртки, его совсем бы задушили.

Тимка и Виктор были так захвачены происходящим, что даже забыли обидеться на капитана Макарова за то, что он не обращает на них никакого внимания. Но капитан все же заметил их.

— Партизаны? — весело спросил он.

— Партизаны! — смело ответили ребята.

— Разведчики, — добавил Виктор.

— Молодцы! — обнял их обоих вместе капитан, и мальчики уткнулись носами в приятный холодок меха.

— Вот вам подарки, — сказал потом капитан и дал каждому по две огромные плитки шоколада. — Из Москвы, ребятки, от самого товарища Сталина!

Ребята в торжественном молчании прижали их к груди. Кто еще мог послать сюда, в темную ночь, такие чудесные самолеты, автоматы, столько подарков партизанам и этого боевого капитана!

Позже, сидя в санях, Виктор шептал тете Шуре;

— А я видел красные звезды на крыльях!..

Убаюканный размеренным покачиваньем саней, Виктор видел в мечтах сотни советских краснозвездных самолетов и гадал, почему Иван Павлович возвратил из разведки Тимку со своей «матерью».

«Неужели Тимка провинился в чем-нибудь?»

Виктору было от души жалко своего друга.

Проснувшись, капитан Макаров посмотрел на часы. Четверть девятого, а в штабе уже никого нет. Собственно, можно было еще спать и спать, но командир и комиссар, которые легли вчера одновременно с ним, уже куда-то ушли.

Из-за ширмы беззвучно, как тень, выплыл Свиридов. Он доложил, что, по приказу комиссара, с этого дня находится в распоряжении капитана, и спросил, нет ли охоты у товарища капитана помыться в партизанской бане.

Хотя баня была построена по всем правилам и воды и пара было в ней достаточно, хотя париться можно было сколько угодно, потому что в этот час здесь никого больше не было и никто не колотил нетерпеливо в дверь, капитан вымылся наскоро и вернулся в штаб. Командир и комиссар еще не возвратились. Они, как доложил Свиридов, пошли в подразделения, чтобы распределить оружие и боеприпасы между бойцами-партизанами.

Макаров шел по лагерю. Солнце светило по-весеннему, хлюпали под ногами вода и мокрый снег, возле хозяйственного двора кружилось и шумело воронье. Капитан дышал полной грудью. Он чувствовал себя как дома. Уже не впервые приходилось ему бывать у партизан. Три раза за время работы в штабе партизанского движения его сбрасывали в глубоком тылу врага с важными заданиями Центрального Комитета партии и Верховного командования. Здесь он был посланцем Большой земли. Он был живым руководством партии и направлял действия партизанских отрядов так, чтобы они сочетались с действиями на фронте.

И еще одно знал Макаров, вылетая сюда: на партизанские отряды этой области готовится нападение фашистских карательных войск. В Москве были серьезно озабочены тем, как уберечь отряды от смертельного удара и организовать разгром карателей.

Именно об этом шел вчера разговор между капитаном Макаровым и командованием отряда. Все, о чем сообщил Иван Павлович, Макарова не удивило: выяснилось, что в Москве знали не меньше, а пожалуй, и больше самого командира отряда. После беседы с командиром, комиссаром, Павлом Сидоровичем и начальником штаба, Макаров убедился, что руководители здесь опытные, умелые и дальновидные.

Навстречу капитану вышел человек в высокой бараньей шапке. Энергично расправив короткие жесткие усы, он молодецки доложил:

— Товарищ представитель штаба, бойцы комендантской роты проводят политзанятие! Докладывает командир роты младший политрук Бидуля.

Макаров поздоровался.

— Очень приятно познакомиться, товарищ Бидуля, — сказал он, подавая партизану руку. — Хотя, кажется, мы уже знакомы? Это вы первый подошли ко мне, когда я приземлился?

— Да, я… и наши ребята.

— Я запомнил… вашу шапку, а поговорить так и не удалось.

Макаров попросил Бидулю разрешить ему побыть на политзанятии. Они зашли в большой, длинный барак, наполненный людьми. Бидуля хотел было провести капитана вперед, к столу, но тот остановился у самого входа. На них почти никто не обратил внимания. Все слушали Любовь Ивановну, читавшую вслух «Правду». Любовь Ивановна прочитала даже объявления, в каком театре какой спектакль ставят и какие фильмы демонстрируются, и только после этого посмотрела на слушателей. Встретившись взглядом с Макаровым, она сказала:

— Вот мы попросим нашего гостя, капитана Макарова, рассказать нам о Москве.

Партизаны многое знали из радиопередач и докладов политработников, но то, что рассказывал Макаров, казалось им новым, значительным и особенно убедительным. Ведь перед ними был человек, который только вчера ходил по улицам Москвы, видел Кремль. Дыхание могучей Родины привез он сюда, в лесной партизанский лагерь.

— Товарищ Сталин сказал, что не за горами то время, когда мы погоним врага с нашей земли, — говорил Макаров. — Недалеко то время, когда Советская Украина снова вся будет свободной.

Партизаны обступили капитана и засыпали его вопросами:

— А как же с вторым фронтом? Чего там англичане и американцы так долго собираются?

— Союзнички! Хорошо, что хоть против нас пока не воюют. Один дьявол — буржуазия… Не верю я им…

Капитан с интересом взглянул на говорившего. Человек был весь покрыт шрамами. Макаров сразу догадался, в чьих руках побывал этот изувеченный партизан, но все же спросил:

— Где это вас так, товарищ?

— Да я, можно сказать, с того света. Специально остался, чтобы бить захватчиков, — ответил Карпенко.

Капитан Макаров смотрел на партизан, и глаза его мягко лучились: здесь, как и всюду, где ему приходилось бывать, советские люди были полны силы и решимости бороться до полной победы!

Фон-Фрейлих долго стоял у окна. Казалось, он не замечал застывших в почтительных позах и ожидавших генеральских приказаний офицеров. Фон-Фрейлих любовался весной. По улицам бежали грязно-желтые ручейки, с крыш капала вода, деревья стали еще чернее, на каштанах набухали почки; все сверкало и звенело под теплым солнцем.

Оторвавшись от окна, фон-Фрейлих мерными шагами подошел к большой карте. Длинная отшлифованная указка, как жерло дальнобойной пушки, нацелилась в зеленые массивы лесов, опутанных синими жилами рек, на красные кружки, которыми были обозначены места сосредоточения партизанских отрядов.

— Вот здесь наш противник, — сказал фон-Фрейлих. На его лбу прорезались морщины, в углах рта застыла презрительная усмешка. — Раньше имел честь воевать с признанными европейскими генералами и даже фельдмаршалами, а тут приходится иметь дело с мужицкими полководцами… Хе-хе! Новоявленные стратеги!

Он пренебрежительно пожевал сухими губами, но по мутным глазам его было видно, что эти «новоявленные стратеги» доставляют ему очень много забот и беспокойства.

Генерал снова повернулся к карте.

— Как господам офицерам известно, главные силы партизан сосредоточились в речном районе. — Фон-Фрейлих направил палку в центр карты. — Их нужно зажать в железные клещи и не выпустить живыми. Нам в этом поможет сама природа. Наступление начнем одновременно со вскрытием рек.

С удовольствием слушая звуки собственного голоса, немножко рисуясь, он стал излагать свой план:

— Мы возьмем территорию в железное кольцо, рассечем ее на части и уничтожим всех. Если даже кому из партизан удастся вырваться из кольца, он не сумеет в ледоход перебраться через реку и погибнет.

Лица офицеров были непроницаемы. Фон-Фрейлих усмехнулся: господа офицеры думают, что обещанный приход военных частей — пустая болтовня, и боятся, что им самим придется расхлебывать кашу. Впрочем, чего ожидать от шефов полицейских отрядов, жандармерии и войск тыловой службы? Это не фронтовые офицеры.

Фон-Фрейлих внимательно посмотрел на стоявших перед ним навытяжку подчиненных. Ну, хватит! Достаточно он их напугал. Сейчас он сообщит им о действительной цели совещания. И генерал торжественно объявил: