— А, Платоныч! Вышел в рейд? Здорово! Ну, как себя чувствуешь? Не рано ли еще?

— Чувствую себя чудесно.

— Знаю, как чудесно, — сам плавал в такой купели.

— Провел политзанятия?

— Провел. Рассказывал о партизанах восемьсот двенадцатого года. Интересовались Давыдовым, его стихами. А я, к сожалению, ни одного не помню.

— Спроси Любу, она знаток литературы…

Закурив, они, повернули обратно. По дороге совещались о том, какой вопрос поставить на заседании партбюро. Внезапно они оборвали разговор и остановились прислушиваясь. Откуда-то сбоку донеслось громкое, восторженное «ура».

— Воюет детвора, — улыбнулся комиссар.

— Это, наверное, Тимка их военизирует. Боевой парнишка! Утащил у старосты из хаты кур, а потом все беспокоился, не сочтут ли это кражей. Забавный!

— Нет, Тимка — ни на шаг от Ивана Павловича. Это, наверное, тот, «генеральский сынок». Видно, горячий хлопец.

При воспоминании о Викторе комиссар почувствовал, как что-то радостное, теплое подступило к сердцу. Вспомнил о нем, а перед глазами опять стоял сын.

— Шум они подняли. Это не годится, — сказал Павел Сидорович.

— А ну, идем к ним! Интересно. Не могу я, Павло, равнодушно относиться к этим беспокойным молодым гражданам. Так, кажется, и поиграл бы с ними в снежки!

С трудом шагая по глубокому снегу, пригибаясь под низко нависшими ветками деревьев, они пошли туда, откуда доносились голоса. Снег, срываясь с сосен, покрывал их плечи, попадал за шею, набивался в густой мех шапок и воротников. Освобожденные от груза сосны кивали им вслед своими ветками.

Подойдя к поляне, Михаил Платонович и Павел Сидорович остановились за деревьями. По глубокому снегу носились ребята, летели снежки, мелькали раскрасневшиеся, счастливые лица. Михаил Платонович тоже заулыбался, в глазах его зажглись веселые огоньки. Журляк видел, что комиссара очень интересует, на чьей стороне будет победа.

Вот одна группа одолела другую. Побежденные начали отступать, чуть не наткнувшись на комиссара и парторга. В эту минуту откуда-то донеслись слова: «Вы чего раскричались?»

Михаил Платонович с улыбкой посмотрел на Журляка:

— Слышишь, Виктор призывает к порядку. А я, грешным делом, подумал, что он здесь и есть главный заводила.

Они с интересом прислушивались к дальнейшему разговору.

— Молодец! — похвалил Виктора Павел Сидорович. — Понимает дело.

После того как Виктор отошел, ребята начали спорить.

— Слышишь? Пионеры… Помнят, значит. А вопрос этот обязательно нужно поставить на бюро.

— О снежках? — улыбнулся Журляк.

— Не о снежках, а о пионерском отряде. Дети жалуются, что у них нет пионерского отряда, и они не знают, что делать.

— Пионеров нужно поручить Любе — пусть организует их. Ведь она и учительница и секретарь комсомольской организации.

Они повернули назад по проложенной ими тропке в снегу.

Комиссар остановился между двумя высокими соснами:

— Вот такой же, как этот Виктор, у меня сын. Озорник страшный, но сметлив. Даже играет всегда серьезно, по-деловому. А младших тоже наставляет на путь истины… Не знаю только, как он теперь там…

Павел Сидорович еще никогда не видел, чтобы комиссар так мечтательно и нежно улыбался. Незаметно заразившись его настроением, Журляк вспомнил о своем сыне:

— Мой уже воюет. Лейтенант.

До самого штаба они шли молча. Каждый углубился в свои мысли и воспоминания.

Лукан вышел из кабинета фон-Фрейлиха радостно взволнованный. Вынул из кармана черного полицейского мундира большой клетчатый платок, вытер пот на лысине. Дрожащими руками достал сигарету, закурил.

В ушах у него до сих пор звучали слова фон-Фрейлиха;

— Вас не забудут фюрер и командование. Уничтожение партизан — наше общее дело. Ваши заслуги нам известны. Мы ценим их очень высоко. Закончится война, и вы, господин Лемишко, будете достойно вознаграждены. А сейчас нужно действовать и действовать!

Лукан с замиранием сердца слушал этот голос. Он одновременно и радовался и страшился. Он боялся спросить о главном: какая же работа его ожидает?

— Вам придется стать партизаном, — спокойно закончил фон-Фрейлих.

Лукан с трудом понимал, что хочет сказать генерал. Представить себя, «партизаном»?.. Пришел в лес, а там его сразу узнали… Холодный пот выступил у него на лбу.

— Вы возьмете с собой человек двадцать полицаев, надежных людей. С вами будет шеф, господин Штирке.

Фон-Фрейлих кивнул головой в сторону обер-лейтенанта, присутствовавшего при беседе. Обер-лейтенант молча поклонился.

У Лукана отлегло от сердца.

— Не забывайте: за ваши труды вы получите награду. Остальное сообщит вам обер-лейтенант, которого вы в дальнейшем будете называть просто Иваном Рыжковым. Выехать нужно сегодня же!

Фон-Фрейлих склонился над бумагами, давая понять, что беседа окончена. Штирке и Лукан, откозыряв, направились к выходу. Фон-Фрейлих приказал Штирке остаться.

Лукан шагал по коридору, ожидая своего шефа. Тот вышел не скоро. Дружески улыбаясь, он заговорил с Луканом по-русски:

— Итак, господин… то есть товарищ командир, придется нам с вами поработать. Я у вас буду начальником штаба… — Он весело скалил большие желтые зубы. — Голова этот фон-Фрейлих, ох, голова! Это вам не полковник Блох…

Лукан и Штирке вышли на улицу. Ночью выпал снег. Он покрыл крыши домов, казавшихся необитаемыми, большими шапками. Ветер переносил с места на место сугробы, бросал снег в лицо. Уже давно никто не чистил тротуаров, и идти было трудно. Редкие прохожие пробирались по узеньким дорожкам.

— Придется нам, командир, побродить в лесах, Надеюсь на ваш опыт и осведомленность…

— Ничего, все будет хорошо. Не в первый раз!

Они зашли в здание полиции. Здесь в отдельной комнате собралось человек двадцать. Лукан выпучил глаза: очень уж необычно были они одеты! Кое-кто успел нарядиться в добротные валенки, теплые штаны и кожухи, а другие еще только натягивали на себя толстые шерстяные рубахи. У некоторых на голове красовались теплые ушанки с красной партизанской лентой. Увидев обер-лейтенанта, все вытянулись в струнку.

— Здорово, партизаны! — весело закричал Штирке, и в ответ ему прозвучал довольный смех. — Как одежда, теплая?

— Теплая.

— Так вот, господа, то есть товарищи, познакомьтесь со своим командиром. Это товарищ Лютый. А я у вас начальником штаба. Понятно?

— Понятно.

— Собирайтесь, через час выезжаем.

Лукан и Штирке вышли. Обер-лейтенант подошел к телефону, долго разговаривал с кем-то, что-то кричал, но Лукан ничего не понял. Сердито бросив трубку, Штирке заговорил по-русски:

— Черт бы их побрал! За город мы должны выехать в закрытой машине. Нас никто не должен здесь видеть. А шеф приказал куда-то вывозить арестованных… Пойдемте, а то он долго будет там возиться.

Настроение у Лукана было приподнятое. Хоть он и понимал, что во всем зависит от своего «начальника штаба», но ему понравилось, что тот все время будто советуется с ним. И Лукан вырастал в собственных глазах.

В дверях они столкнулись с человеком, одетым довольно странно. Платье на нем было немецкое, только на шапке красовался такой знакомый Лукану значок — серебряный трезубец. Незнакомец весело поздоровался со Штирке. Они поговорили недолго, и Лукан разобрал только слова, сказанные по-украински: «Теперь, почтенный Штирке, я буду представлять великую Украину. Ха-ха-ха!..»

На улице Штирке сказал Лукану:

— Голова этот фон-Фрейлих, ох, голова! Мой приятель, обер-лейтенант Гульбах, тоже идет в лес. Это группа украинских «партизан». Они должны сражаться против партизан, «против» фюрера и нас с тобой, командир. В лесу мы, надеюсь, встретимся. Нам с ним придется поддерживать связь. Вот какие дела!

Лукан удивлялся: действительно, как умен этот генерал Фрейлих! Смотрите-ка, какой сетью он оплетает партизан! Как паук муху. Ну, бог даст, теперь быстро настанут на земле покой и порядок!