— Вон особняк Фергюсона, — сказал Малкольм, ослабляя поводья.

Она прикрыла глаза от солнца.

— Но он такой…

— Маленький? — продолжил Малкольм. — Не у всех кланов есть собственный замок, дорогая.

— Нет, размер вполне приличный, но он куда проще, чем я ожидала, — сказала Эмили. Дом, стоявший в полумиле от них, был лишен каких бы то ни было украшений, в нем не было шпилей и башен, которыми выделялся особняк Фергюсона в Лондоне.

— Только не позволяй Фергюсону услышать, что называешь его дом простым, — посоветовал Малкольм. — Пусть этот дом меньше его английских владений, Фергюсон им восхищается.

— Я уверена, что не оскорблю дома герцога.

Малкольм взглянул на нее.

— До сих пор не понимаю, почему вы друг друга так презираете.

— Я не презираю его, — возразила Эмили.

— Правда?

На свадьбе Фергюсон был идеально вежлив. И Эмили не могла не признать, что они с Мадлен счастливы вместе.

Это она и ответила Малкольму.

— Фергюсон — мой кузен по этому браку и твой близкий друг. Я с удовольствием украду его овец, но не буду оскорблять его в его же собственном доме.

Даже несмотря на ветер, от его смеха у Эмили зазвенело в ушах.

— Скажи лишь слово, дорогая, и мы бросим все и станем разбойниками. Через год нашу банду будут бояться во всех Шотландских нагорьях.

Она рассмеялась вместе с ним. Но от слов сжалось сердце.

— И ты действительно останешься здесь? Покинешь Лондон?

Эмили посмотрела на него. Лицо Малкольма стало строгим, он нахмурился:

— Если бы только я мог. Но…

Он замолчал. А если и закончил фразу, слова унесло ветром.

Мадлен позвонила к ленчу, как только они приехали. Она уже пять месяцев была герцогиней, но Эмили до сих пор странно было видеть, как сестра распоряжается обществом, а не стоит поодаль от собравшихся. Вышедшая из моды столовая в Нагорьях, продуваемая множеством сквозняков, была совершенно не похожа на театры Ковент-Гарден и те места, где Эмили привыкла ее видеть, и все же каким-то образом Мадлен идеально в нее вписалась.

— Как тебе наш десерт, Милли? — спросила Мадлен.

Это был какой-то пудинг, довольно вкусный, но Эмили больше смотрела по сторонам, чем пробовала его.

— Я слегка отвлеклась, прости. Все было чудесно.

Малкольм стащил ложку угощения с ее тарелки под хихиканье сестры Фергюсона, Мэри.

— Не стоит оставлять его на тарелке, — сказал он. — Фергюсон известен своей бережливостью.

Комната, казалось, подтверждала его слова — древними вылинявшими гобеленами и потертым ковром. Но сшитый идеально по мерке костюм Фергюсона и его сияющие ботфорты говорили совсем противоположное.

— Бережлив я только в горах, и то лишь для того, чтобы не вдохновлять соседей на новые кражи, — прорычал он.

Малкольм отсалютовал бокалом в сторону Мадлен.

— Герцогиня, если в Лондоне объедки вкуснее, я действительно надеюсь на то, что вы пригласите нас в дом Ротвела сразу по приезде.

Мадлен рассмеялась.

— Только знай, что в Лондоне, в доме Ротвела, слуг хватит на батальон. А наш дворецкий считает ложки куда лучше, чем пастухи Фергюсона считают овец.

Эмили почти не запомнила вкуса еды, которую съела, но сам ленч оказался лучшим из развлечений за долгие годы. Мадлен уже привыкла к своей роли, умело управляла слугами и поддерживала живой разговор. Это было довольно легкой задачей в знакомой компании — собрались лишь их две семейные пары, а также Элли, Мэри и Кейт. Но Эмили уже видела ту хозяйку, которой со временем станет Мадлен. Она всегда обладала нужными чертами характера, а ее любовь к Фергюсону позволила ей расцвести.

Когда Фергюсон встал, Малкольм отложил свою ложку.

— Леди, не оставить ли вас посплетничать? — спросил он.

— Уверена, мы найдем темы куда серьезнее простых сплетен, — сказала Мадлен.

— Что ж, тогда вы лучше меня, потому что я собираюсь вытащить из МакКейба все последние слухи.

Мадлен улыбнулась мужу. И Эмили увидела проблеск чувства на ее лице, очень быстрый, почти сразу же скрытый улыбкой. Так могла бы смотреть Персефона на Гадеса над тарелкой гранатовых зерен — словно она безразлична ко всем другим мужчинам и никогда не выберет иной судьбы.

Эмили задумалась о том, что говорит ее лицо, когда она смотрит на Малкольма. В его глазах она видела темного любовника, готового ее поглотить. Его улыбка говорила, что он хочет ощутить ее вкус, а его голос, когда он сказал ей не скучать, звучал довольно противоречиво. Малкольм хотел, чтобы она думала о нем, когда будет встречаться с друзьями, хотел, чтобы она не думала ни о чем, кроме возвращения к нему.

Эмили покачала головой, глядя, как он следует за Фергюсоном и обещанным виски. Обычно она лишь думала о похожих персонажах. И теперь каким-то образом Малкольм стал частью ее истории — истории ее жизни, которую она до сих пор не продумала до конца. Три недели назад она бы назвала его злодеем, но Малкольм сам выбрал для себя роль героя.

Однако, так или иначе, сейчас ей необходимо собраться с мыслями. Ей нужны были рассудительность и прагматизм вместо эмоций и фантазий.

— Похоже, пудинг ей не понравился, но брак наверняка очень, — сказала Элли, обращаясь к Мадлен.

— Странно, не так ли? — ответила Мадлен. — Я думала, она будет есть его поедом, а вместо этого она готова есть с его ладони.

— Знаете, а я ведь вас слышу, — огрызнулась Эмили. Ей не нравилось быть темой для разговора, но эта шутка, по крайней мере, вернула ей часть прошлого присутствия духа. — И вовсе я не ем с его ладони.

— Осторожно с клятвами, леди Карнэч. Вы уже клялись никогда не выходить замуж.

Французский акцент Мадлен усиливался, когда она веселилась, а свадьба Эмили смешила ее так, что речь герцогини напоминала лепет только что прибывшей эмигрантки.

— Вы клялись в том же, герцогиня.

Элли поднялась и отбросила салфетку.

— Может быть, пройдем в гостиную? Если уж молчать о браке Эмили, то лучше с чашкой чая и в удобном кресле.

— Насчет удобного кресла я ничего не обещаю, — предупредила Мадлен, проводя всех леди через дверь столовой к ближайшей двери в гостиную. — Подозреваю, Фергюсон потратил все свободные средства на пару кресел для своего кабинета. Это было несколько лет назад, но с тех пор, как он унаследовал герцогство, денег на обновление этого дома не хватало.

Насчет стульев и кресел она оказалась права. Пыль из них не вылетала, но сиденья износились настолько, что, похоже, полностью состояли из слежавшейся пыли на месте того, что когда-то было набивкой. Эмили опасливо опустилась на древний стул, который, казалось, был родом из тех времен, когда Джеймс Первый объединил английскую и шотландскую короны.

— Вы долго намерены оставаться в Шотландии? — спросила она.

Мадлен поправила юбки, усаживаясь в древнее кресло и игнорируя громкий стон древнего дерева.

— Еще на неделю, наверное. Мы с Элли составляем список всего, что нужно здесь заменить, заново обить, перекрасить, восстановить… Только на пергамент уже ушло целое состояние.

— И мне действительно нравится тратить деньги брата, — сказала Элли, усаживаясь рядом с Эмили на кушетку.

— Не настолько, как нам с Мэри нравится тратить их на новые платья, — вмешалась Кейт. Близняшки сидели на паре табуретов и выглядели идеальными придворными дамами. Элегантные белые платья странно подходили поблекшей парче на стенах гостиной.

— Ваши платья в здешних горах лишь пропадают попусту, — заметила Эмили.

— О, это нам безразлично, — сказала Мэри. — Что угодно лучше жизни с нашим отцом.

Она обронила это как бы между делом, но репутация предыдущего герцога была так широко известно, что Эмили могла лишь рассмеяться.

— Кстати, о том, что попусту пропадает в горах. Когда вы с Малкольмом решили возвратиться в Лондон? — спросила Мадлен.

— Я предпочла бы откладывать отъезд как можно дольше, — сказала Эмили.

Элли приподняла бровь, но в эту минуту вошел слуга, и свой комментарий она придержала, пока он располагал сервировочный столик с чаем возле кресла Мадлен. Мадлен поблагодарила его с безупречной вежливостью и помешала листья в заварочном чайничке так привычно, словно всю жизнь только этим и занималась.