— Здесь!

На востоке у нижнего края неба солнце уже подрумянило облака. На кустах, на траве блестела роса. По дну каньона стлался туман, воины один за другим выступали из него, как из преисподней. И, прежде чем вступить в эту расщелину, легко могущую стать ловушкой, каждый, наверное, думал об одном и том же: «Доведется ли опять увидеть дневной свет?..»

Кратер обнажил меч и, взглянув на Бабаха, кивнул на расщелину:

— Иди впереди!

Бабах низко пригнулся и нырнул в дыру. Кратер последовал за ним. Видно, и тут старательно поработала вода, отыскала вначале небольшую нору, промыла ее и стала постепенно расширять. Можно себе представить, какой поток хлещет из этой дыры во время дождей, несет сюда, смыв со всех улиц, сор и грязь. А позже стали пользоваться этим подземным ходом все, кто хотел незаметно проникнуть в город. Тут было темно и душно. Временами проход становился столь узким, что приходилось опускаться на четвереньки; плечи задевали шершавые стенки, за ворот сыпалась земля. Кратер, шагая враскорячку, старался не отстать от проводника, которого не видел, а только слышал шарканье его шагов и тяжелое дыхание. Рука невольно потянулась в темноту, чтобы схватить его за полу рубахи, придержать, чтоб не шибко спешил. Наконец повеяло ветерком, и впереди забрезжил свет. Они выбрались наружу через какой-то старый провалившийся склеп или подвал на каком-то пустыре, заваленном мусором, золой, черепками посуды. Позади за сгрудившимися приземистыми лачугами виднелись темные очертания городских стен. Да, вне всяких сомнений, они находятся внутри города.

Бабах показал пальцем в сторону зависшего над размытыми купами деревьев зубчатого яруса башни:

— Там ворота!

Один за другим выныривали гоплиты из темный дыры между раздвинутыми плитами и начинали озираться. По знаку Кратера опускались на корточки за грудами мусора.

Со стены окликнули:

— Э — эй, кто там?.. Что в такую рань ищете?

Кратер пихнул Бабаха кулаком в бок:

— Отзовись!

— М-м–мы — ы!.. — замычал тот.

— Кто — о?.. — спросили грозно.

— Собаку свою ищу! На ночь спустил с цепи, а она не вернулась. Еще покусает кого-нибудь!..

— А те, что с тобой? — недовольно проворчали на стене. — Стойте там и не двигайтесь! Шляются тут всякие…

Времени терять было нельзя. Кратер взмахнул коротким мечом, крикнув своим: «За мной!..» — и бросился во весь дух к воротам, куда указал Бабах.

Привратная стража сидела, мирно беседуя, у костра, разведенного под аркой. Ни один не успел даже вскочить на ноги и схватить оружие.

Пока наутакцы поняли, что в городе объявились враги — с неба ли спустились?.. Из-под земли ли выросли?.. — и бросились им наперерез, юноны пытались сломать на воротах запоры. А снаружи уже слышались крики их соотечественников, штурмующих стены, громыхали, набирая скорость, тараны. На привратной площади тоже завязался бой, жестокий, беспощадный. Но теперь не наутакцы защищали ворота от юнонов, и юноны от наутакцев, пытающихся помешать открыть их. Вскоре тут нельзя было ступить, чтобы не споткнуться о труп. На площадь примчались из боковых улочек конные воины. Кратер едва успевал отражать удары и нападать, кляня про себя и вслух своих, которые возятся у ворот и никак не могут их отворить. Прошло — то, наверное, всего несколько минут, а ему казалось, что они бьются тут уже полдня. «Сколько сражений за спиной, а погибнуть, кажется, суждено в этой маленькой стычке у ворот Наутаки!.. — промелькнуло в голове у Кратера. — Если через минуту ворота не будут открыты, то всем нам конец!..» Перед гиппархом гетайров вздыбился, оскалясь, конь, сверкнул над головой меч, и Кратер едва успел отразить его щитом, и сам, слегка подпрыгнув, нанес мощный удар. Всадник успел прикрыться щитом, но не удержался в седле и свалился на землю. Кратер, занеся еще раз над ним меч, вдруг замер пораженный: с головы воина слетел шлем и длинные черные волосы рассыпались по плечам. «Это женщина!..» Он улыбнулся и протянул ей руку: «Ты прекрасна!.. Во имя твоей красоты я дарю тебе жизнь. Садись на своего коня и убирайся! А когда мы возьмем Наутаку, я разыщу тебя!..»

Женщина пружинисто вскочила и через мгновенье уже была в седле.

— Как зовут тебя, моя должница?

— Чинора. А тебя?..

— Я Кратер!

— Жаль, что не Искандар! — сверкнув глазами, крикнула она и ударила клинком его по голове, оставив на шлеме рубец; удар был столь силен, что у Кратера потемнело в глазах, а когда он пришел в себя, ее и след простыл.

«Вперед!.. Скорее!.. За воротами великий Александр!..» — заорал он, заглушая громовым голосом звон мечей, грохот разлетающихся на куски щитов, и бросился в самую гущу боя.

Ворота наконец закачались и, заскрипев, стали медленно отворяться. Снаружи на них навалились, и они наконец, едва не слетев с петель, распахнулись. И с ревом в подворотню ворвались юноны, уподобясь прорвавшему запруду селю. И сразу обагрились кровью и земля и стены домов. Под натиском врагов наутакцы отступали, вжимаясь в улочки, дворы, оборонялись, стоя на плоских крышах домов. Юноны не щадили никого: ни женщин, ни стариков, ни младенцев в люльках. Объятые ужасом матери кидались к ним, прикрывая их собой, и погибали, изрубленные мечами, пронзенные копьями, которыми враги наловчились наносить удары так, чтобы одним махом пришпилить к полу и мать, и дитя, и колыбель…

Кратер со своими гоплитами уже достиг площади перед цитаделью. Конь под ним, оскалясь и храпя, вскидывался на дыбы. Здесь сражался против них Испандат с телохранителями. Правитель орудовал тяжелым длинным мечом, как игрушкой. Куда им ни махнет — падает гоплит с пробитым шлемом или панцирем. Кратер решил сам сразиться с ним и начал пробиваться к нему, но вдруг ожгло, будто плетью, плечо, сразу онемела рука, и меч выпал. Он резко обернулся и увидел занесенный над собой меч и прекрасное лицо Чиноры, склонившейся с коня. Она рассмеялась.

— Долг платежом красен!.. Теперь мы квиты, великий воин! Впредь мне под руку не попадайся!.. — крикнула она и, развернув коня, понеслась прочь.

Чувствуя, как по руке растекается горячая кровь, Кратер зажал рану рукой. Его обступили гоплиты, подхватили под руки, а не то быть бы ему затоптанным копытами коней, вывели его в затишье, чтобы перевязать…

Испандат успел с несколькими десятками верных воинов укрыться в цитадели. Но это не спасло никого из них…

Стоявшему на надвратной башне Испандату показали его единственную любимую дочь Чинору, плененную юнонами. Лично пожаловавший на белом коне Александр объявил, что она на глазах у отца примет мученическую смерть, если тот намерен сопротивляться. А сдав на милость победителя цитадель без боя, он сохранит свою собственную жизнь, жизнь дочери и тех, кто рядом с ним.

Защитники цитадели поверили царю. Отворив ворота, вышли на площадь, заваленную убитыми наутакцами и юнонами, лежавшими вперемешку. И были вмиг изрублены все до единого по знаку царя.

Город был предан огню. В течение нескольких дней пылали дворцы, храмы, башни, жилые дома, и в прогорклом воздухе летали похожие на черных птиц ошметки пепла, и ветер уносил в степь тучи серой пыли, перемешанной с золой. На том месте, где была Наутака, остались закопченные развалины, среди них устраивали кровавые пиршества стаи шакалов и одичавших собак.

О, если бы всего несколькими днями раньше получил Александр известие, которое ему доставил примчавшийся на взмыленном коне охваченный паникой гонец!.. Царь велел немедленно трубить «сбор» и срочно поспешил с войском в Мараканду, оставив позади себя обуглившиеся черные холмы, над ними на протяжении многих веков будет возникать мираж — прекрасный белый город с голубыми куполами и остроконечными башнями… Притом, говорят, доносился шум, обычно витающий над восточным базаром…

Мараканду миновала участь многих городов, подвергшихся нападению юнонов, однако и столица Согдианы напоминала осиротевший, давно покинутый хозяином двор. Обезлюдели улицы и площади, на которых еще недавно звенели голоса, цокали копыта, скрипели арбы. Можно пройти из конца в конец по городу и не встретить ни души, не услышать человеческого голоса, веселых детских криков и звонкого смеха, которые доносились прежде из всех дворов через распахнутые настежь ворота. А ныне, куда ни посмотришь, — всюду полуразрушенные, ограбленные дома, скорбно глядящие пустыми глазницами выбитых окон…